Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I - Жоубао Бучи Жоу

гладкую и упругую лапшу, которая была намного лучше той, что можно купить на улице. Сверху были положены толстые ломтики говядины, слегка обжаренная гузенка, свежие и нежные побеги гороха, сочная листовая капуста и золотистая яичная нить[26.1]. Все эти красочные ингредиенты искусно сочетались и были красиво уложены.

Но самым примечательным в этой лапше была не зелень, не сочные куски мяса и даже не обилие ингредиентов, а молочно-белый бульон, покрытый слоем кунжутного масла с острым красным перцем, который кипел на слабом огне в течение четырех часов. Мо Жань сам измельчил обжигающие специи в каменной мельнице и варил их с бульоном для полного насыщенного вкуса и дразнящего аромата.

Помня о любви Ши Мэя к острой пище, он использовал большое количество специй и красного масла с сычуаньским перцем. Он наблюдал за тем, как Ши Минцзин наслаждается приготовленной им пищей, и уголки его губ поднимались все выше. Какое-то время украдкой поглядывая на Ши Мэя, в конце концов он не удержался от вопроса:

— Вкусно?

— Очень вкусно! — ответил Ши Мэй.

Чу Ваньнин ничего не сказал. Он сидел с таким мрачным лицом, как будто небеса задолжали ему горы золота и серебра.

Мо Жань был очень доволен собой:

— Тогда просто дай мне знать, когда захочешь поесть эту лапшу снова, и я сделаю ее для тебя.

Глаза Ши Мэя были влажными от жара пряности. Когда он поднял взгляд и нежно улыбнулся Мо Жаню, если бы не похожий на ледяную статую Чу Ваньнин, сидящий рядом и вымораживающий половину комнаты одним своим присутствием, столкнувшись с такой красотой, Мо Жань, возможно, так и не смог бы определиться: есть ему лапшу в своей миске или все же взяться за Ши Мэя.

Ши Мэй почти не ел гузенку и горох, но говядина и капуста быстро исчезли из его пиалы.

Мо Жань, который спокойно наблюдал за ним со стороны, протянул палочки и переложил ростки гороха и гузенку в свою пиалу, а несколько кусков говядины из своей миски — в пиалу Ши Мэя.

Когда ученики Пика Сышэн ели вместе в Зале Мэнпо, они часто обмениваясь блюдами друг с другом, так что Ши Мэй не увидел в этом ничего странного и с улыбкой спросил у него:

— А-Жань, ты не любишь говядину?

— Эм, мне нравятся побеги гороха.

Он начал усиленно жевать, но кончики его ушей слегка покраснели.

С каменным выражением на лице Чу Ваньнин собрал все побеги гороха из своей тарелки и бросил их в пиалу Мо Жаня.

— А я как раз не люблю пророщенный горох.

Затем он переложил всю свою говядину в миску Ши Мэя.

— И говядину я тоже не люблю.

Нахмурив брови, он уставился на остатки еды в своей тарелке и раздраженно поджал губы.

Ши Мэй осторожно спросил:

— Учитель… вам не по вкусу еда?

Чу Ваньнин не ответил, только, опустив голову, молча откусил кусочек капусты. Хватило маленького кусочка, чтобы его лицо мгновенно скривилось и он с громким стуком положил палочки на стол.

— Мо Вэйюй, ты, когда бульон готовил, опрокинул туда кувшин острого соуса?

Мо Жань никак не ожидал, что завтрак, над которым он так усердно трудился, получит такую резкую критику. Совершенно сбитый с толку, он ошеломленно моргнул и поднял взгляд на Чу Ваньнина, все еще не в силах поверить собственным ушам. Лапша так и повисла в уголке его рта. Он еще несколько раз невинно похлопал ресницами, прежде чем с хлюпающим звуком заглотил длинную лапшу целиком и спросил:

— Что?

На этот раз Чу Ваньнин был еще менее вежлив и уважителен к его чувствам:

— Эта еда сделана для людей? Она съедобна? Это вообще можно есть людям?

Мо Жань моргнул еще несколько раз, прежде чем понял, что этот придурок Чу Ваньнин специально злит его, и возмутился:

— Почему это ее нельзя есть людям?

Брови Чу Ваньнина сошлись над переносицей:

— Да она же колом в горле встает.

Мо Жань задохнулся от негодования. Как бы то ни было, пусть и тайно, но искусству приготовления пищи он обучался у лучших поваров «Хмельного Яшмового Терема».

— Учитель, вы… слишком привередливы в еде.

— Учитель, вы же не ели целый день, — поспешил вмешаться Ши Мэй. — Даже если вам это не по вкусу, все равно съешьте хотя бы немного!

Поднявшись с места, Чу Ваньнин холодно сказал:

— Я не ем острую пищу, — после чего развернулся и ушел.

Двое за столом погрузились в неловкое молчание. Ши Мэй удивленно переспросил:

— Учитель не ест острую пищу? Почему я этого не знал?.. А-Жань, ты тоже не знал?

— Я…

Мо Жань некоторое время тупо смотрел на лапшу, которую Чу Ваньнин оставил практически нетронутой, а затем кивнул:

— Да, я этого не знал.

Но это была ложь. Мо Жань знал, что Чу Ваньнин не может есть острую пищу. Просто он забыл. А ведь он был связан с этим человеком большую часть своей прошлой жизни и, конечно, точно знал, что он любит есть, а что терпеть не может.

Но он не заботился о нем, поэтому просто выбросил это из памяти.

Чу Ваньнин вернулся в свою комнату и лег, не снимая одежды. Не в силах уснуть, просто лежал, широко открыв глаза, лицом к стене. Он потерял слишком много крови и духовной энергии, а учитывая, что со вчерашнего дня он ничего толком не ел и его желудок был давно пуст, самочувствие Чу Ваньнина было самым что ни на есть отвратительным.

Этот мужчина вообще не знал, как о себе позаботиться. Когда он был в плохом настроении, то ничего не ел, словно гнев мог наполнить его желудок и прокормить его. Он и сам не мог понять из-за чего сейчас злится. Точнее, не хотел понимать.

Но в тишине перед его взглядом возникло одно конкретное лицо: уголки губ мягко изогнулись в ослепительной улыбке, рассеянный свет мерцает в паре ясных черных глаз с легким фиолетовым оттенком. Такой теплый и уютный, с завораживающей легкой ленцой. Чу Ваньнин вцепился в одеяло так, что суставы на пальцах побелели. Он не хотел погружаться в фантазии, поэтому зажмурился в попытке убежать от этого беззаботно улыбающегося лица.

Но стоило ему закрыть глаза, и воспоминания нахлынули и захлестнули его, словно прилив…

В первый раз он увидел Мо Жаня около Пагоды Тунтянь[26.2] на Пике Сышэн.

В тот