Шепот под землей - Бен Ааронович

необычными для часа пик. Родители с детьми, стайки шумных подростков, старики в добротных пальто, с матерчатыми баулами или сумками на колесиках. Последний день закупок перед Рождеством, вспомнил я. Да уж, Кумар был прав: не стоит заваривать кашу, которую не получится расхлебать.

Это, конечно, цинизм, но работать было бы в разы легче, если плюнуть на безопасность граждан, которые вечно оказываются где не надо.

Из нас троих только агент Рейнолдс не выглядела как персонаж из римейка «Охотников за привидениями». Поэтому Кумар именно ее пропустил вперед, глянуть, что делается в следующем вагоне. Когда она подала знак, что все в порядке, мы открыли межвагонную дверь и шагнули туда.

В лондонском метро нет соединительных стен между вагонами поезда. Чтобы перейти в другой вагон, надо открыть дверь и перешагнуть сцепку. Я открыл, оказался в темноте, и меня захлестнуло потоком воздуха. И клянусь, в тот момент я услышал тихий шепот, еле различимый за грохотом колес, вдохнул запахи озона и пыли. Конечно, не понял, что это было – да и сейчас, наверно, толком не понимаю.

По Центральной ветке ездят поезда с затейливым названием «Состав 1992». В таких составах по восемь вагонов. Преследуемый был в самом начале, а мы – ближе к хвосту. Через двенадцать минут и пять станций мы его догнали. Когда поезд подъехал к платформе «Оксфорд-серкус», наш беглец, сам того не подозревая, оказался в головном вагоне, как в капкане. Естественно, в этот момент он решил выйти.

Рейнолдс заметила его первой, подала знак нам. Мы встали у передней двери и, когда двери открылись, схватили его на выходе.

О таком идеальном задержании можно было только мечтать. Я ухватил подозреваемого за левую руку, Кумар за правую, я зацепил ногой под колени и дернул. Тип свалился на платформу. Мы уложили его лицом вниз, заломили руки за спину.

Но удержать оказалось трудно: он извивался и бился, как пойманная рыба. И при этом молчал, только шипел, как очень злой кот.

Кто-то из пассажиров спросил, что за херня здесь происходит.

– Полицейская операция, – ответил Кумар. – Отойдите в сторону!

– У кого наручники? – спросила Рейнолдс.

Я поглядел на Кумара, он – на меня.

– Вот черт.

– Нету, – признался я.

Парень перестал вырываться и затих. Сквозь тонкую флисовую ткань чувствовалось, какой он тощий. Даже более костлявый, чем на вид. Но мышцы на руках были как стальные.

– Поверить не могу, что вы не взяли наручники, – покачала головой Рейнолдс.

– А вы что, взяли? – огрызнулся я.

– У меня не было такого приказа.

– Как и у меня.

Мы оба глянули на Кумара.

– Улики, – сказал он. – Вы сказали, мы идем искать улики, а не ловить преступников.

Наш преступник между тем начал трястись и как-то странно фыркать.

– А ты перестань смеяться, – велел я ему, – без тебя знаем, что не умеем работать.

Кумар спросил, удержим ли мы его вдвоем, я кивнул. Тогда он помчался вдоль платформы в поисках колонны экстренного вызова, чтобы связаться с дежурным по станции.

– Думаю, вам не надо встречаться с нашим подкреплением, – сказал я, – у вас все-таки пушка, она их заинтересует.

Спецагент кивнула. Она предусмотрительно не стала доставать оружие здесь, под камерами наблюдения. Я поискал взглядом Кумара: он стоял у колонны экстренного вызова и что-то говорил в динамик. Должно быть, в этот момент я чуть ослабил хватку, поскольку чертов ублюдок попытался вырваться. В свое оправдание могу сказать, что вряд ли нормальная человеческая рука способна сгибаться под таким углом. И уж точно она не смогла бы так дико вывернуться и резко ударить локтем в подбородок.

Моя голова запрокинулась назад. Я выпустил его правую руку.

Раздался женский визг.

– Стоять! – заорала Рейнолдс.

Краем глаза я увидел: плюнув на все, она чуть отступила и достала пистолет.

Как я потом узнал, агентам ФБР на тренингах первым делом внушают главное правило: нельзя, чтобы твое оружие оказалось в пределах досягаемости преступника. Еще мне сказали, что каждый сотрудник американских правоохранительных органов больше всего на свете боится умереть, не вынув пистолета из кобуры.

Но парень, которого я прижимал к полу, нисколько не испугался. Он выгнулся назад и крепко ударил ладонью освободившейся руки о поверхность платформы. Пахнуло озоном и свежей гончарной глиной. Там, где ладонь шлепнула о бетонный пол, он с грохотом провалился, образовав воронку. Поднялось облако пыли, и сквозь него я почти увидел, как от воронки пошла воздушная волна. Несколько мгновений спустя она сбила с ног меня, Рейнолдс и с полдюжины зевак, которые не успели разбежаться. Хорошо хоть поезд еще стоял у платформы, а то кто-нибудь мог и на рельсы упасть.

Но я точно не мог, ибо все еще крепко держал мерзавца за другую руку. Это уже наше главное правило. Я резко дернул, чтобы он потерял равновесие, а сам попытался вскочить на ноги. Но он вцепился пальцами в пол и резко повернул кисть.

Трещина шириной в палец расколола платформу, зазмеилась по ближайшей стене. Керамическая облицовка брызнула в стороны, мерзко застучала по платформе, словно чьи-то выбитые зубы. А потом кусок платформы дрогнул и поехал вниз, словно какой-то великан надавил на его край своей тяжеленной ногой.

Трещина разошлась, и мой желудок подскочил куда-то к горлу: часть платформы ушла вниз на добрый метр. Вместе со мной. Я увидел внизу черный провал и успел только подумать: «Черт, он и правда маг земли!» А потом провалился в темноту.

Бесконечно долгое мгновение казалось, что я все еще без сознания. Но боль, по диагонали опоясавшая бедро, меня в этом разубедила. Потом подтянулись и остальные, не менее прекрасные ощущения. Особенно тревожил затылок, кусок которого наливался пульсирующей болью. Я хотел было пощупать, что там такое, но оказалось, что даже руку в локте не согнуть, слишком тесно.

Вот тут уж клаустрофобия, что называется, накрыла.

Я не стал звать на помощь, поскольку был уверен: если начну кричать, то остановиться вряд ли смогу.

Итак, земля разверзлась и провал поглотил меня. Значит, тут относительно неглубоко, и засыпало меня вряд ли сильно. Возможно, даже удастся самостоятельно вылезти наверх или хотя бы расширить пространство вокруг, чтобы не задохнуться.

Я все-таки позвал на помощь. Что и требовалось доказать: крик перерос в отчаянный вопль. Сверху посыпалась пыль, набилась в рот, и я заткнулся. Начал отплевываться, и это меня странным образом успокоило.

Некоторое время я лежал и внимательно слушал в надежде, что мои вопли привлекли чье-нибудь внимание. Стараясь дышать через раз, принялся вспоминать все полезное, что знаю о погребениях заживо.