Шепот под землей - Бен Ааронович

у себя в голове. Удавалось только определить общий тип заклинания. И заметьте, нас при этом разделяло меньше метра.

Что я больше всего не люблю в научных исследованиях, так это отрицательные результаты.

Но Тоби давно доказал свою восприимчивость к магии. И я верил, что между нами существует взаимная симпатия. И вода уже плескалась у груди. И я начинал впадать в отчаяние.

Глубоко вздохнув, я мысленно создал форму. Похожую на lux, при помощи которой можно создавать светлячки. А если немного подправить, то и фаерболы, и скинни-гранаты, и воистину адское пламя, которым я когда-нибудь научусь прожигать сталь, если только пойму, как направлять жар строго в одну сторону. Об экспериментах с картами Зенера я Найтингейлу говорить не стал. Я вообще обычно скрываю от него свои маленькие импровизации – кроме тех случаев, когда приходится объяснять, почему горит одна из лабораторий. Да, lux подходила идеально: у нее очень сильный магический импульс. А то, что я собирался сделать, вызывало не жар, а громкий звук.

Мой бетонный гроб, который уже наполовину залило, наполнился неярким голубоватым свечением. По потолку заплясали бледно-зеленые блики. Я держал заклинание, сколько мог, но боль в голове вдруг усилилась, и форма выскользнула из сознания. В воображении зазвучали голоса мертвых. Ну, то есть хотелось верить, что только в воображении. Голоса множества людей, погибших в тоннелях метро, – кто-то в аварии, кто-то по собственной глупости, кто-то свел счеты с жизнью. Всех «подколесников», чьим последним желанием стало не дать народу приехать на работу вовремя.

Я слышал их всех. Каждый исходил у меня в ушах отдаленным криком, полным отчаяния и ярости. И все они обрывались внезапной тишиной, заставляющей вспомнить неудачливого рисовальщика по имени Макки.

– Я не из них! – заорал я в ответ, хотя тоже, скорее всего, мысленно.

И тут они обступили меня. Все, кто погиб в подземке и остался в ней: жертвы несчастных случаев, подземных пожаров, аварий на путях и страшного шага, которым оборвал свою жизнь парень из Брэдфорда, не желавший больше работать в папиной закусочной. Многие из них не успели ничего понять или почувствовать. Но другие сознавали, что умирают, а некоторые – их вопли были самыми жуткими – даже успели поддаться тщетной надежде, а потом тьма поглотила их, навечно вогнав в каменно-бетонную память тоннелей.

Вода прибывала, холодным обручем сдавливала мне грудь. Я совсем не хотел умирать.

Но дело в том, что иногда ты ничего не решаешь. Иногда можно только ждать, терпеть и надеятся.

Наверху раздался шорох и дробный стук. В какой-то момент я подумал, что это сэр Тайберн хочет еще немного поболтать, но потом услышал самый долгожданный звук. Благословенный скрежет перфоратора о камень.

Дождался, пока он умолкнет, и завопил в последний раз, от всей души. Тут же хватанул полный рот бетонной пыли. Потом по глазам ударил свет, который тут же заслонило чье-то чернокожее лицо.

– Приятель, ты как? – вопросил его обладатель. Проморгавшись, я разглядел желтую каску и толстую огнеупорную куртку. – Ты Питер Грант?

Я попытался было сказать «да», но рот был забит пылью.

– Пить хочешь? – спросил спасатель. Не дожидаясь ответа, он аккуратно просунул мне в рот коктейльную соломинку. – Осторожно, сразу много нельзя. Извини, доктора у нас тут нет, вышла небольшая закавыка.

В глотку потекла вода. На вкус она была как… как вода после многочасовой жажды. То есть как сама жизнь. Сколько же времени я провалялся под кучей обломков? Хотел спросить, но снова закашлялся. Решил молча наслаждаться живительной влагой. Набрал полный рот и запрокинул голову. Спасатель убрал соломинку. Тут я понял, что он лежит на платформе и свешивается вниз, чтобы дотянуться до меня через пролом в бетоне. Позади него стоял штатив с переносным прожектором, дальше в полутьме угадывались груды битого камня. Это было странно – я мог поклясться, что провалился не глубже чем на пару метров. Но чтобы извлечь меня на поверхность, понадобился еще целый час.

Трудно описать безмятежность, которая приходит, когда тебя спасают от смерти. Как будто рождаешься заново. И точно знаешь, что будешь теперь делать со своей жизнью – даже если и раньше делал то же самое.

Меня уложили на носилки, поставили капельницу, подключили кардиомонитор и посредством маски дали вдохнуть живительного кислорода. И все было прекрасно, пока надо мной не склонилась Леди Тай с недовольным лицом.

– Тайберн, – сказал я.

– А ты кого ждал? – усмехнулась она. – Международную спасательную службу?

Вообще-то пса по имени Тоби, подумал я, но промолчал: жить мне еще не надоело.

– Вы услышали меня? – спросил я вместо ответа, удостоверившись, что рядом никого нет. – Я послал зов при помощи магии.

– Нет, мальчик мой, я тебя почуяла. Ты ужасно вонял там, над коллектором. Я бы тебя там и оставила, но не могла: подохнув, ты стал бы вонять еще хуже.

Леди Тай склонилась еще ниже, почти качаясь губами моего уха. Ее дыхание пахло шафраном и мускатным орехом.

– Однажды, – промурлыкала она, – я попрошу тебя оказать мне услугу. И знаешь, каков будет твой ответ?

– Да, мэм, конечно, мэм, как пожелаете, мэм.

– Если встанешь у меня на пути, Питер, – прошептала она, – я буду считать тебя врагом. Так что, становясь у меня на пути, подумай дважды, хочешь ли ты быть моим врагом.

Я не успел придумать в ответ ничего умного – она выпрямилась и ушла.

22. Уоррен-стрит

Я никогда не относился к людям, которые, заболев, убеждают всех, что они совершенно здоровы и порываются раньше времени встать с больничной койки. Если чувствуешь себя так же дерьмово, как я сейчас, значит, организм пытается сказать: лежи, так тебя растак, смирно и поглощай много жидкости. Желательно внутривенно.

Что я, собственно, и делал.

Сначала удивился, что меня привезли в Королевский госпиталь, – есть клиники гораздо ближе к «Оксфорд-cеркус», и в каждой имеются отделения травматологии. Но потом из-за плеча ординатора, изучавшего мои синяки, порезы, ссадины и другие возможные повреждения, начал выглядывать доктор Валид. Ординатору, который, судя по выговору, получил частное образование и унаследовал от родителей живой и уверенный ум, надо отдать должное: он старался демонстрировать профессиональное спокойствие и хладнокровие. Но жилистый и молчаливый шотландец шести футов ростом не может не внушать робость. Поэтому, вызвав медсестру, чтобы та сделала нужные перевязки, ординатор улыбнулся дежурной улыбкой и немедленно свалил из палаты. Днем доктор Валид – всемирно известный гастроэнтеролог. Но под покровом ночи он надевает зловещий белый халат и превращается в главного британского эксперта в криптопатологии. Все необычное в живом или мертвом виде