Шепот под землей - Бен Ааронович

А номер два – вон та мрачная таинственная дверь.

С этими словами он встал и двинулся к двери, чтобы заглянуть туда.

– Я за дверь, – высказалась Рейнолдс, – если только она не приведет нас обратно в коллектор.

– Это вряд ли, – сказал Кумар, – я, конечно, не такой знаток архитектуры, как Питер, но уверен, что здесь уже подземка.

Я огляделся. Кумар, похоже, был прав. Низкий потолок, шершавые бетонные стены и цементный пол указывали на то, что эту часть метрополитена строили в середине двадцатого века. В Викторианскую эпоху все отделывали кирпичом, а современные станции метро – это сплошь гладкий бетон и пластиковые панели.

Кумар шагнул в дверной проем.

– Здесь лестница вниз, – сообщил он. – Но без фонарей будет чертовски трудно спускаться.

– У меня есть запасной, – сказал я, вставая. Легонько ткнул Рейнолдс носком ботинка.

– Морпехи, подъем!

– Очень смешно, – фыркнула спецагент, но тоже поднялась.

Кумар отошел, пропуская меня в дверь первым. А я по-быстрому слепил еще один светлячок, тщательно заслоняя его спиной от Рейнолдс. Шарик осветил витую лестницу с металлическим каркасом и деревянными перилами.

Точно подземка, подумал я.

– Смотрите-ка, – заметил Кумар, – вверх она тоже вела, но ее перекрыли.

Точнее, заложили как попало шлакоблоками.

– Пробиться не сможем? – спросил я.

– Даже если б было чем, – ответил Кумар, – мы же не знаем, открыт ли лестничный колодец наверху. При реконструкции станций их частенько заваривают, а то и бетонируют.

– Ну, тогда вниз, – пожал я плечами.

– Как вы это делаете? – спросила вдруг Рейнолдс у меня за спиной.

– Что делаю? – «не понял» я, ускоряя шаг.

– Свет, – пояснила Рейнолдс, – как вы его зажигаете?

– Да, кстати, как? – подключился Кумар.

– Это просто игрушка, плазменный шарик, – ответил я.

Она развернулась, вышла обратно в помещение. Сравнивает, смекнул я, с тем, что висит под потолком. Ну почему ФБР не прислало к нам агента поглупее? Или хотя бы менее инициативного и более законопослушного, который вообще бы сюда не сунулся?

Я чуть ли не бегом бросился вниз, чтобы избежать дальнейших объяснений.

– Ну, по крайней мере, из канализации выбрались, – заметил я.

– А вы себя нюхали? – отозвался Кумар. – Канализация останется с нами, куда бы мы ни пошли.

– Но есть и светлая сторона, – возразил я, – тут некому на это жаловаться.

– Полезная безделушка, – сказала Рейнолдс, глядя на светлячка, – от батареек работает?

– О, кстати, – «вспомнил» я, – зачем вы все-таки спустились в коллектор?

– Да, точно, вы же должны нам кое-что объяснить, – добавил Кумар.

– Перед моим отъездом мать Джеймса показала мне его электронную переписку, – сказала Рейнолдс, – он пишет, что влился в лондонское художественное подполье. «В буквальном смысле «подполье», – говорилось в одном письме.

– Неужели? – протянул я. – И поэтому вы полезли в канализацию?

– Не смешите, – фыркнула она, – я видела заключение ваших криминалистов по грязи на ботинках. Оно свидетельствовало о том, что Джеймс спускался в коллектор.

– Коллектор большой, – заметил Кумар.

– Верно, – согласилась Рейнолдс, явно довольная собой, – но я изучила сеть люков в окрестностях дома жертвы. И представьте, один из них закрывался совсем неплотно. А на крышке были свежие царапины – подозреваю, ее открывали ломом.

– Вы пытались опровергнуть алиби Закари Палмера, да? – спросил я. – Проверяли, не прошмыгнул ли он в коллектор мимо камер наблюдения?

– В том числе, – кивнула спецагент, – как вы думаете, насколько глубоко нам предстоит забраться?

– Если шахта уходит до Центральной линии метро, – сказал Кумар, – то метров на тридцать.

– Это сто футов, – пояснил я.

– Констебль Грант, вы будете удивляться, но я знакома с метрической системой мер, – огрызнулась Рейнолдс.

– Слышите? – насторожился сержант.

Мы замерли, стали прислушиваться. И еле-еле, на грани слышимости, я различил ритмичные удары. Это был даже скорее не звук, а вибрация бетона.

– Барабаны, – сказал я. И, не удержавшись, добавил: – Барабаны грохочут в глубине.

– Не, скорее уж драм-н-бейс грохочет в глубине, – поправил меня Кумар.

– У кого-то вечеринка, – заключил я.

– Ну что же, – вздохнула Рейнолдс, – я как раз в подходящем образе.

Площадку внизу лестницы узнал бы всякий, кому хоть раз приходилось тащиться пешком вниз по эскалатору Хэмпстеда или другой глубокой станции. Там оказалась стальная гермодверь, которая, к счастью, открылась, когда мы с Кумаром хорошенько навалились на нее плечами.

За дверью на первый взгляд был обычный тоннель метро. Потом я понял, что ошибся: слишком уж он был широкий, скорее походил на вестибюль станции. Бетонные стены, правда, не были облицованы стандартной плиткой, но цементный пол блестел гладким покрытием.

– Я понял, где мы, – сказал вдруг Кумар, – это подземное бомбоубежище Холланд-парк.

– Почему вдруг? – спросил я.

– Потому что это подземное бомбоубежище, – отозвался сержант, – а здесь рядом только Холланд-парк.

В самом начале Второй мировой власти запретили использовать метро в качестве бомбоубежища. Вместо этого лондонцам предлагалось спасаться в наспех состряпанных по всему городу укрытиях или в знаменитых Андерсоновских убежищах, эдаких крольчатниках из гофрированного железа, на которые сверху набросали немножко земли.

Но лондонцы, будучи лондонцами, подчинялись упомянутому запрету ровно до первой воздушной тревоги. Тогда население столицы, простое, но смекалистое, быстренько прикинуло, что остановит снаряд эффективнее – десять метров земли и бетона или пара сантиметров дерна. И дружно двинуло в метро. Власти негодовали. Они пробовали убеждать, взывать к совести и открыто применять силу. Напрасно – лондонцы и не думали покидать метро. Они даже начали самостоятельно организовывать там пункты питания и места для ночлега. Так, под гнетом осуждения со стороны властей, и родился лондонский «дух Блица»[40].

Когда число жертв, которых можно было избежать, достигло двух тысяч, правительство разрешило построить новые, специальные убежища глубокого залегания. Если верить Кумару, по той же технологии и из тех же материалов, что и сама подземка. Я, конечно, знал о бомбоубежищах на Белсайз-парк и Тоттенхэм Корт-роуд – их вентиляционные шахты, прикрытые массивными бетонными коробками, трудно не заметить. Но ни разу не слышал, чтобы такое сооружение было на Холланд-парк.

– Здесь базировалось одно секретное агентство, – сказал Кумар. – Но сейчас они, как я слышал, перебрались куда-то в Шотландию.

Противоположный конец тоннеля был слишком далеко, света моего шарика не хватало. Так и хотелось сделать его поярче, но я потихоньку начинал нервничать. Не слишком ли много магии на сегодня? Предписания доктора Валида, подтвержденные Найтингейлом, гласили, что магическая активность не должна длиться больше часа. Иначе можно заработать то, что он называл магическим некрозом, а мы с Лесли – мозговым синдромом цветной капусты.

– Да уж, отсюда выскребли все, что можно, – заметил я.

Помещение было абсолютно пустым. На бетонных стенах даже виднелись гнезда от светильников. Гул барабанов здесь слышался громче, но я по-прежнему не мог разобрать,