Тим - Колин Маккалоу

«Месяц, больше месяца, — подумала Мэри. — Прошло больше месяца с тех пор, как я видела его в последний раз, и вот он здесь — точно плод моего воображения: Нарцисс у озера, погруженный в мир грез. Почему его красота так сильно поражает меня всякий раз, когда я впервые вижу его после долгой разлуки?»

Она бесшумно прошла по каменным плитам и встала позади Тима, глядя на мощную шейную мышцу сбоку от горла, блестящую, словно ледяной столб. Наконец, не в силах более бороться с искушением дотронуться до него, она нежно сомкнула пальцы на голом плече и уткнулась лицом в мокрые волосы, касаясь губами уха.

— О, Тим, как я рада, что ты ждешь меня здесь, — прошептала она.

Он не вздрогнул от неожиданности и не пошевелился: казалось, он сразу почувствовал ее присутствие в безмолвной ночи, понял, что она стоит за ним в темноте.

Спустя несколько мгновений он немного откинулся назад, приникая к ней. Рука, покоившаяся у него на плече, скользнула по груди к другому плечу, заключая голову в кольцо объятия. Просунув свободную руку ему под локоть, Мэри положила ладонь на живот и легонько надавила, крепче прижимая Тима к себе. Мышцы пресса дрогнули, когда она нежно провела по ним рукой, а потом застыли, словно он перестал дышать. Он медленно повернул голову и посмотрел ей в лицо. В нем чувствовалось отстраненное спокойствие, и серьезные, пытливые глаза были подернуты туманной серебристой пеленой, сквозь которую он всегда смотрел на нее, видя и не видя: словно видел ее, но не видел Мэри Хортон. Когда их губы легко соприкоснулись, а потом слились в поцелуе, он обеими ладонями сжал руку, лежавшую у него на груди. Этот поцелуй отличался от первого, в нем была томная чувственность, опьянившая и заворожившая Мэри, — казалось, прекрасный юноша, которого она застала здесь погруженным в грезы, был не Тимом вовсе, а телесным воплощением духа теплой летней ночи. Встав с перил, он без всякого страха и колебания притянул Мэри к себе и подхватил на руки.

Он спустился по ступенькам в сад, стриженая трава шуршала под его босыми ногами. Мэри хотела запротестовать, попросить вернуться домой, но уткнулась лицом ему в шею и промолчала, подчинив свой рассудок странной, безмолвной решимости Тима. Он усадил ее на траву в густой тени камфорных деревьев и, опустившись перед ней на колени, осторожно провел кончиками пальцев по ее щекам. Захлестнутая волной любви, она вдруг словно оглохла и ослепла — и безвольно подалась вперед, точно сбитая небрежным щелчком тряпичная кукла, раскидывая руки и припадая головой к его груди. Повозившись со шпильками, он распустил ей волосы, а она сидела неподвижно, беспомощно положив вялые ладони ему на бедра. От волос он перешел к одежде: медленно и уверенно стянул с нее блузку и все прочее, словно раздевающий куклу ребенок, и аккуратно сложил все вещи одну за другой на траве рядом. Мэри стыдливо съежилась и закрыла глаза. Каким-то образом они поменялись ролями: непонятно почему, она всецело подчинялась его воле.

Потом Тим положил ее руки себе на плечи и заключил ее в тесные объятия. Мэри сдавленно ахнула и широко распахнула глаза: впервые в жизни она прижималась всем своим телом к мужскому нагому телу, теплому, незнакомому и полному жизни, и ей ничего не оставалось, как целиком отдаться новым ощущениям. Похожее на сон состояние транса, в котором она находилась, превратилось в сон ярче и реальнее всего мира, простирающегося за пределами густой тени под камфорными деревьями, и гладкая шелковистая кожа под ее ладонями вдруг обрела материальность и форму: кожа Тима, обтягивающая тело Тима. И ничего лучшего жизнь не могла подарить ей, ничего лучшего, чем ощущение горячего тела у нее в объятиях, прижимающего ее к земле. Подбородок Тима упирался ей в болезненно пульсирующую шею, пальцы Тима вонзались ей в плечи, пот Тима стекал у нее по бокам. Он весь дрожал, и она осознала, что переполняющий его бездумный восторг вызывает именно она и не имеет значения, юная она девушка или немолодая женщина, покуда Тим у нее в объятиях и внутри ее, покуда она, Мэри, доставляет ему наслаждение, столь чистое и стихийное, что он достигает его свободно, не связанный путами рассудка, которые всегда будут стеснять ее.

Когда ночь подошла к концу и темную пелену дождя на западе отнесло за горы, Мэри отстранилась от Тима, поднялась на колени и собрала в охапку одежду.

— Пойдем в дом, милый, — прошептала она, склоняясь над ним и касаясь волосами вытянутой руки, на которой недавно покоилась ее голова. — Скоро рассветет, пойдем в дом.

Тим мгновенно встал, подхватил Мэри на руки и отнес в дом. В гостиной по-прежнему горел свет, и она, дотягиваясь через его плечо, выключала лампы одну за другой, пока он шел к спальне. Он положил ее на кровать и уже повернулся, собираясь уходить, но она схватила его за руку и притянула к себе.

— Куда ты, Тим? — спросила она и подвинулась, освобождая место для него. — Теперь это твоя кровать.

Он растянулся рядом, подсунув руку ей под спину. Мэри положила голову ему на плечо и стала медленно, сонно гладить ладонью его грудь. Потом вдруг она неподвижно замерла, широко раскрыв полные страха глаза. Не в силах больше выносить молчания, она приподнялась на локте и дотянулась до лампы на ночном столике.

С момента безмолвной встречи на террасе Тим не произнес ни слова, и внезапно Мэри безумно захотелось услышать его голос: если Тим не заговорит, значит, он сейчас не с ней, а где-то далеко.

Он лежал с открытыми глазами, пристально глядя на нее, и даже не моргнул от внезапно вспыхнувшего света. Лицо его было печальным и чуть суровым, и на нем появилось новое выражение: выражение зрелости, которого она не замечала никогда прежде. Была ли она слепа раньше, или лицо у него изменилось? Его тело больше не было чужим или запретным для нее, и она могла свободно смотреть на него с любовью и почтением, поскольку в нем обитало существо такое же живое и цельное, как она сама. Какие синие у него глаза, сколь изысканна форма губ, как трагична крохотная морщинка у левого угла рта. И как он молод, как молод!

Тим моргнул и переместил фокус взгляда с некой бесконечно далекой точки пространства на лицо Мэри. Он посмотрел на усталые тревожные складки у твердо очерченного рта, потом на губы, припухшие от его поцелуев. Он поднял отяжелевшую руку и легко провел пальцами по ее твердой круглой груди.

— Тим, почему ты молчишь? — спросила Мэри. — Что я сделала не так? Я разочаровала тебя?

На глаза у него навернулись слезы, покатились по щекам, капая на подушку, но лицо озарила нежная, любящая улыбка, и рука крепче сжала ее грудь.

— Ты говорила, однажды я буду таким счастливым, что заплачу, — и вот, посмотри, Мэри, я плачу! Я так счастлив, что плачу!