Империя хирургов - Юрген Торвальд

Войны девятнадцатого века оставили на груди их участников немало смертельных ранений, которые не могли не стать стимулом для зарождения новых методов в хирургии органов грудной полости. Но все пострадавшие были вверены самой природе, и только время от времени врачи предпринимали попытки спасти легкие, наспех зашивая раны или уговаривая покалеченного перевернуться на живот. С легочными раневыми инфекциями было довольно безжалостно покончено при помощи кровопускания еще в 1871 году. Проблема же серьезных заболеваний грудной полости, действительно требовавших внимания хирургов, оставалась нерешенной. Никто не задумывался об удалении опухоли пищевода, так как она находилась под грудиной и была недоступна. Жертвы этого заболевания умирали от истощения. Совсем маловероятной виделась операция по ее вылущиванию через легкое. Но еще более безнадежной выглядела ситуация с самым распространенным и уносящим больше всего жизней легочным заболеванием – туберкулезом. Немцы Глук, Шмид и Блок в экспериментах над животными пытались выяснить, возможно ли удаление доли легкого или целого органа без смертельного вреда здоровью. На примере крупных животных – свиней или коров – они многократно убеждались, что возможно пережить не только повреждение одного легкого, но и его полное удаление, не утратив жизнеспособности, при условии, что второе легкое функционирует нормально. Тогда в душу берлинского врача Блока закралось сомнение: не переоценивают ли врачи опасности вскрытия грудины человека и сопутствующего пневмоторакса. В 1883 году Блок провел соответствующее исследование. Пациентка, молодая женщина и родственница Блока, страдающая, по его мнению, тяжелой формой легочного туберкулеза, полностью доверилась ему. Он вскрыл грудную клетку и попытался удалить очаг заболевания. Но больная умерла под его скальпелем, поэтому Блок наложил на себя руки, мучимый отчаянием и угрызениями совести. Только два года спустя Пэйджет издал в Лондоне книгу «Хирургия легких», в которой он назвал дальнейшее развитие отрасли невозможным по причине скудости имеющихся данных.

Было вполне понятно, что заявление Мерфи о том, что он нашел способ хирургического лечения болезней легких, вызвало небывалый резонанс. Тем не менее ни в одной из газет не сообщалось, против какой из них он был направлен. Мой опыт напомнил мне о врачах, которых собственные недуги побудили к разработке новых методов лечения, и подсказал, что Мерфи мог найти некий новый способ борьбы с легочным туберкулезом. Вечером следующего дня – это было одиннадцатое июня – мой дворецкий доложил мне о неожиданном визите Кристиана Фенгера из Чикаго. Ничей приход тогда не мог обрадовать меня больше – все равно, был ли мой гость в Денвере или нет. Я был уверен, что он уж точно ориентируется в ранних работах Мерфи.

Фенгер родился в Дании и принадлежал к числу авантюристов, которых едва ли можно встретить в наши дни. Он учился в Копенгагене, Германии и Австрии, был хирургом на Франко-германской войне, а после увлекся и с головой ушел в патологическую анатомию. Из него вышел довольно заурядный хирург. Пациенты интересовали его до тех пор, пока не была диагностирована их болезнь. Терапия лежала за границами его интересов. Его пристрастиями были исследования, изучение и постановка диагноза любой ценой. В те годы прошлого столетия он был не одинок в этом, и, поскольку его успехи на врачебном поприще были сомнительными, уже как исследователь он занялся и занимается до сих пор основополагающими аспектами образования молодых чикагских врачей, открывающими для них целый ряд профессиональных перспектив.

Когда он, тяжело дыша, расположился рядом с моей кроватью, я тут же осведомился о Мерфи. Фенгер опустил руку в один из его карманов, извлек из него сложенную пополам газету и бросил ее на мое одеяло. Это была вчерашняя «Чикаго Трибьюн». Сразу под шпигелем располагался огромный заголовок: «Мерфи утверждает, что чахотка излечима». И ниже: «Речь доктора Дж. Б. Мерфи из Чикаго на конгрессе Американской медицинской ассоциации. Как следует лечить туберкулезное легкое? Через полую иглу Мерфи наполняет плевру азотом, таким образом возвращая легкое в состояние покоя. Быстрое выздоровление в пяти случаях». За заголовком следовала пространная статья с продолжением на странице 7 и фотографией молодого Мерфи, занимавшей две колонки: борода, решительное выражение губ, взгляд, в котором читались настойчивость и жажда деятельности.

Итак, моя догадка оказалась верной. Мерфи объявил войну легочному туберкулезу. Фенгер поднял на меня худое лицо. «Что я об этом знаю? – пробормотал он. – Пока только это». Он со злостью указал на «Чикаго Трибьюн». «Он очень долго ждал, когда ему позволят произнести эту речь в Денвере. И вчера они впервые аплодировали ему. И что он делает теперь? Повторяет свою же ошибку. Он рассказывает обо всем журналистам до появления официального доклада Медицинского общества. Вот увидите, что случится дальше. Наши коллеги снова назовут его легкомысленным охотником за славой. Они набросятся на него и вскоре забудут, что он сделал открытие, которое, возможно, значительнее его аппендэктомии или «пуговицы». Вот увидите. Они унизят его сильнее, чем до этого, и страсть к медицине оставит его.

Разбитый, он отступит, оставив незавершенным величайшее из своих изобретений, как многие до того…»

Я спросил, вернулся ли уже Мерфи в Чикаго. Фенгер отрицательно покачал головой. «Он и его жена планировали отправиться в Колорадо-Спрингс, отдохнуть. Ведь Вы не хуже меня знаете, что во время конгресса он думал и о собственной болезни».

На мой вопрос, не появились ли у Мерфи новые симптомы заболевания легких, Фенгер ответил: «Во всяком случае он так думает, и Нетти Мерфи так думает. Он кашляет и страдает ночной потливостью. Вы знаете, что его братья Фрэнк и Дэниел и его сестра Люсинда в один год умерли от чахотки?»

Я не знал об этом.

«Что ж, теперь и Вы в курсе. Супруги Мерфи вчера выехали из Денвера в Колорадо-Спрингс. Но они не задержатся там надолго».

Изъеденной кислотой правой рукой он схватил «Чикаго Трибьюн» и швырнул ее в угол. «Буря, разразившаяся вот из-за этого, прогонит его назад в Чикаго еще до того, как он успеет насладиться денверским триумфом».

Узнав об этом, я уже не мог сохранять спокойствие, поэтому следующим утром телеграфировал Нетти Мерфи в Колорадо Спрингс и поинтересовался, где и когда я могу встретиться с ее мужем. Ответ пришел в тот же день. Нетти сообщала, что Мерфи крайне взволнован публикациями в «Чикаго Трибьюн», поскольку не давал своего на них согласия. Напротив. Он давно избегал контактов с прессой, чтобы у его коллег не было повода усомниться в его научных достижениях. Он был растерян и разочарован. Они пытались удержать его в Колорадо-Спрингс, поскольку лечение и отдых были ему решительно необходимы, но не знали, как долго смогут ему сопротивляться. Она пообещала уведомить меня о дате его возвращения в Чикаго.

С Нетти Мерфи мы были знакомы восемь лет. Она принадлежала к одной из состоятельнейших семей Чикаго. Будучи еще молодым врачом, Мерфи занимался ее лечением и без памяти влюбился в эту красивую темноволосую девушку. Она неустанно работала над духовным развитием выросшего без присмотра и теперь одержимого работой мужа и оказала на него глубокое влияние. Она была пылкой и беззаветной помощницей в его исследованиях и его устремлениях.

Вскоре после того, как я получил телеграмму из Колорадо-Спрингс, меня снова навестил Фенгер. Он сообщил, что травля Мерфи уже началась. Та газетная статья огорчила почти всех врачей Чикаго, равно как и бо́льшую часть медицинского сообщества. «В «Чикаго трибьюн» уже появились приписки, где утверждается, что Мерфи украл свой метод у другого хирурга».

Я спросил, кого же мог обокрасть Мерфи. «Предположительно это итальянец по имени Форланини, из Павии. Он, возможно, излагал эту идею уже в 1882 году. Слышали что-нибудь о нем?» Я не знал этого имени.

После отъезда Фенгера я четыре дня не получал никаких сведений о Мерфи. За эти дни мое самочувствие улучшилось настолько, что я мог выходить на улицу. Шестнадцатого июня, после обеда я получил телеграмму из Колорадо-Спрингс. Нетти Мерфи сообщала, что они будут в Чикаго восемнадцатого числа. Мерфи больше невозможно было удерживать. Она писала, что они были бы рады увидеться со мной. Возможно, я, как человек, стоящий в стороне от текущих событий, мог бы немного развеять отчаяние и пессимизм Мерфи.

На следующий день я выехал в Чикаго.

Было восемнадцатое июня и время подходило к полудню, когда я оказался на Мичиган-авеню. Тогда эта улица была далека от сегодняшнего сказочного облика, но все же являлась одной из самых фешенебельных улиц города Чикаго, в рекордные сроки восстановленной из горстки пепла, оставшейся после пожара 1871 года. Южнее Тридцать пятой улицы я нашел роскошный дом, который уже около двух лет занимала семья Мерфи.