Легавые. Ружье. Загадка Глухого - Хантер Эван (Ивэн)

— Мне ничего не известно.

— …или вы узнаете об этом в будущем и утаите информацию от полиции, то вы будете считаться его соучастницей…

— Я уверена, что Уолли никого не убивал, — вставила Мэнди.

— …а это правонарушение, караемое по уголовному кодексу. Миссис Поп… Мэнди… Соучастником считается лицо, укрывающее или оказывающее иную помощь преступнику, с тем чтобы тот мог избежать ареста, судебного разбирательства или понесения наказания, а также лично знающее или имеющее основание подозревать, что данный человек — правонарушитель, разыскиваемый полицией. Вы это понимаете?

— Да, но Уолли…

— Мы только что довели да вашего сведения, что собираемся арестовать его, как только обнаружим. Так что вы в курсе, — сказал Браун и замолчал, давая ей возможность подумать. — Вы знаете, где он сейчас?

— Нет, к сожалению, не знаю.

— Вы нам позвоните, если что-то узнаете?

— Конечно. Но вы ошибаетесь. Уолли никого не мог убить.

— Ладно, мисс Поп, то есть Мэнди, вы свободны, — вздохнул Карелла.

— Проводите ее кто-нибудь, — сказал Клинг. Провожать вызвался Браун.

ГЛАВА IX

Каждый проводит субботу по-своему.

Мейер и Хейвз отправились слушать стихи, Карелла получил по голове, а Берта Клинга избили.

Суббота выдалась на славу.

Поэтический утренник должен был начаться в помещении Ассоциации молодых христиан на Батлер-стрит в одиннадцать, но начался в четверть двенадцатого. На сцену из-за занавеса выбрался статный молодой человек с бакенбардами-котлетками в коричневом костюме и сообщил собравшимся (а всего в зале было человек пятьдесят), что, как известно, сегодняшняя встреча посвящается памяти Маргарет Ридер, похороны которой состоялись в пятницу. Затем статный молодой человек довел до сведения присутствующих, что десять поэтов — ближайших друзей Марджи — написали элегии в ее честь, каковые будут исполнены авторами в сопровождении гитары Луиса-Йосафата Гарсона. Собравшимся представили Гарсона, желтолицего джентльмена в темно-сером костюме. Гарсон с мрачным видом уселся на черную табуретку в левой части сцены, после чего раздвинулся занавес, появился первый поэт и начал читать свою элегию.

В зале стояла траурно-праздничная атмосфера. Первый поэт читал свое произведение с драматическим накалом, сравнивая Марджи Ридер с воробьем, столкнувшимся с загадочным объектом, который покалечил ее тело, отобрал жизнь и возможность летать. «Теперь летать, — завывал он, — придется лишь во сне, в бескрайнем вечном сне». Он опустил рукопись и потупил взор. Наступило молчание, которое, как опасался Мейер, взорвется овацией. Собравшиеся порадовали Мейера, не наградив поэта ни единым хлопком. Второй поэт озаглавил свое творение «Голос» и рассказал в нем о неописуемо прекрасном голосе, который трагически замолчал навеки.

Возопи же, крикнем во всю мочь!

Поднимем голос против мерзкой стали смерти. Что унесла от нас земную красоту.

Ту красоту и глубину, что рвутся Собой заполнить сад.

И лес.

И мир.

О Марджи, мы рыдаем.

Мы кричим.

И голоса наши сливаются в единый скорбный глас. Услышь же нас, услышь же нас.

О Марджи!

Снова молчание. Хейвзу хотелось высморкаться, но он не осмелился. Луис-Йосафат Гарсон исполнил короткий и скорбный пассаж, чтобы заполнить паузу, создавшуюся из-за медлительности поэта номер три. Это был высокий Молодой человек с бородкой и в черных очках. Хейвзу показалось, что его стихотворение было несколько вторичным, что он уже слышал нечто подобное, тем не менее в зале во время исполнения стояла почтительная тишина, перебиваемая время от времени всхлипываниями.

Это было не очень, не очень давно. Я сидел у себя и пил сидр, И внезапно узнал, что убили ее, Ту, что знал я как Маргарет Ридер. Мы любили ее, как родное дитя, и^гпавненную Маргарет Ридер.

Хейвз покосился на Мейера, Мейер на Хейвза, а худой бородач как ни в чем не бывало перешел ко второй строфе. Марджи была ребенком — о да!

Ребенком в стране иллюзий. Мы любили ее, но прошли года — И настала минута конвульсий.

Поэтический утренник продолжался примерно в таком же ключе. В отличие от разноперой стайки поэтов, слушатели выглядели вполне буржуазно. Экспресс-анализ собравшихся в зале выявил немало знакомых лиц: коммерсанты, адвокаты, домохозяйки, врачи. Затесался сюда и патрульный из 87-го участка, тихо сидевший в штатском костюме. Но куда важнее было присмотреться не к слушателям, а к исполнителям — ведь любой из десяти ближайших ее друзей-поэтов мог запросто отправить на тот свет «несравненную Маргарет Ридер».

Если сбросить со счетов загадочного человека из бара «Перри» на Дебек-авеню, вернувшегося затем, чтобы выведать ее фамилию, если не считать его подозреваемым номер один (слишком уж много «если» было с ним связано — если он-таки вспомнил ее фамилию, если узнал ее адрес, если она впустила его в столь поздний час и прочее), то очень велика вероятность, что Марджи прикончил кто-то из ее милых знакомых. Любой из них вполне мог оказаться у нее дома в три-четыре часа утра. Поэтому Мейер и Хейвз стоически вытерпели двухчасовое чтение скверных стихов (в том числе и стихов усопшей), внушая себе, что они присутствуют на проверке личного состава — развлечение, ныне вышедшее из употребления к великому удовлетворению самих блюстителей порядка.

Когда утренник закончился, Мейер и Хейвз отправились за кулисы, чтобы пообщаться с десятью подающикм надежды стихотворцами, а также с гитаристом Гарсоном. Не без удивления узнали они, что в ночь убийства Марджи в доме Гарсона была вечеринка, на которой, по словам хозяина, присутствовало «большинство ребят».

— Марджи Ридер тоже была? — спросил Хейвз.

— Конечно, — ответил Гарсон.

— В котором часу она ушла?

— Она пробыла недолго.

— Сколько именно?

— Пришла часов в десять, а ушла около полуночи.

— Одна?

— Perdone?[26]

— Она ушла от вас одна?

— A, si, si, solo. Одна.

— Она общалась с кем-то одним во время вечеринки?

— Нет, она циркулировала, comprende?[27] Гостей было много. Она подходила то к одному, то к другому, выпьет, посмеется и идет дальше. Марджи была muy[28] общительной. Все ее любили и уважали.

Почему же тогда ее убили?

Мейер и Хейвз поблагодарили поэтов и гитариста и поскорее вышли на улицу глотнуть свежего ноябрьского воздуха.

Стив Карелла собирался сделать кое-что по дому — надо было снять с окон москитные сетки, — но потом все же решил еще раз посетить квартиру Лейденов, из-за чего и получил по голове. Разумеется, можно было ушибить голову и снимая москитные сетки, но детективы проводят четкую границу между гипотезой и фактами. Останься Стив в тот день дома, ничего бы с ним не случилось.

Отправился он на квартиру Лейденов отнюдь не потому, что хотел отвертеться от снятия москитных сеток, как подозревала Тедди. Собственно, он не горел душой снимать их с окон, как весной отнюдь не рвался устанавливать их. Но и в город он поехал вовсе не для того, чтобы ему там дали по башке. За годы работы в полиции он успел усвоить одну важную истину: слишком часто сыщики не видят за деревьями леса. В переводе на обычный язык это означало следующее: чтобы как следует разглядеть предмет, необходимо либо подойти к нему поближе, либо отступить подальше.

Убийство, размышлял Карелла, всегда приводит в действие сложную полицейскую машину. Но, изучая отчеты детективов (напечатанные в трех экземплярах), расшифровывая судебно-медицинскую галиматью с результатами вскрытия, преследуя подозреваемого, допрашивая свидетеля, изучая документы и справки баллистиков, нетрудно упустить из вида, зачем, собственно, проделывается эта работа, запамятовать, что вначале был покойник. Памятуя об этом, Карелла решил, что не помешает еще раз вернуться на место преступления и попытаться представить, что именно могло случиться в ту ночь.