След лисицы - Марианна Красовская

Листян протянула ему деревянную чашку с травяным чаем. Он взял ее, заглядывая в тревожные черные глаза, и вдруг остро почувствовал ее мысли.

Как будто свадебный обряд, только чай не соленый и без молока. Судя по горьковатому запаху — с медом. Да, моры пьют совсем по-другому. О чем думала эта невероятная женщина сейчас? Представляла ли и в самом деле, как подает ему свадебную чашу? Как он принимает, как пьет и благодарит. А потом развязывает ворот ритуальной тонкой рубахи и…

Он достаточно хорошо знал женщин. Понимал: она теперь разглядела в нем мужчину, равного себе. Рассматривает его внимательно, примеряется. Представляет рядом с собой. Двенадцать лет назад он бы не упустил свой шанс. Теперь ему это было не нужно, зачем?

Поставил на стол, покачал головой:

— Не нужно. Я не голоден.

Поглядел на ее побелевшие губы, зная — она все поняла. И то, что он хотел сказать, и то, чего не хотел. Ей было больно? Что ж, такова жизнь. Зато не будет потом проблем ни у Нарана, ни у Листян.

Женщина отвернулась, скрывая лицо, тихо вздохнула, отламывая тонкими пальцами хлеб и подавая ломоть Ингвару, клюющему носом. Молчала — да и что тут скажешь? Никому не нужны слова.

В углу хижины были навалены ветхие шкуры. Наран кинул поверх них одеяло и велел ложиться спать. Он ляжет позже. Они уснули очень быстро, мать и сын. Такие похожие и такие разные. А он — не мог.

Опасность миновала, можно и нужно было подумать, как действовать дальше. И заглянуть, наконец, в свою собственную душу.

Много лет он считал, что рана его заросла, зарубцевалась, что он полностью здоров. Никто ему не нужен совершенно. И уж точно не вспоминал про Листян, просто запретил себе о ней вспоминать. Не стоила она того — глупенькая легкомысленная девочка, в которой не было ничего, кроме красивого личика и складной фигуры. Но теперь он понимал, что ошибался. В ней была жизнь, свобода, тот самый порывистый степной ветер, что стелет по земле травы и зажимает своими лапами рот и нос. Она была смелая и сильная, и за это он ее когда-то любил.

Потому что она была достойна любви.

А теперь он ее еще и ненавидел. Листян родила ребёнка, его, Нарана, сына, его дар, его продолжение, его наследие. И украла. Двенадцать лет теперь казались пустыми — ведь в них не было этого мальчика, так похожего на отца. Умного и доброго — Листян была прекрасной матерью и вырастила чудесного человека. А Нарану оставалось только скрипеть зубами и молчать. Он, всегда находивший нужные слова, умеющий подобрать ключ к любому человеку, сейчас просто не знал, как сказать Ингвару, чей тот на самом деле сын.

Да и нужно ли ему это?

Насколько Наран успел узнать, Матвей Вольский был славным воином и очень умным управленцем. Человек, который держался на посту князя Лисгорода больше тридцати лет, достоин всяческого уважения. Сына он, по-видимому, любил. Стоит ли рушить весь мир мальчишки?

Листян Наран тоже мог понять, хоть и со скрипом. Совсем ещё девочкой она была, ничего другого ей не оставалось — просто скрыть беременность от жениха. Да и вообще — догадывалась ли она, когда замуж выходила? Только неделя и прошла с той самой ночи. Могут ли женщины узнать так рано? Вон Дженна, жена Баяра, кажется, лишь через месяц могла быть точно уверена в том, что ждёт ребёнка.

И что оставалось делать замужней девушке? Бежать домой к брату? Или избавляться от плода? Или падать на колени перед мужем, совершенно чужим ей человеком? Наверное, ей было страшно. И очень одиноко. Наран все ещё помнил, как Лис выла у него на груди в тюрьме. Такая сильная девочка, и такая слабая внутри! Хотелось ее защищать. И выпороть, выпороть тоже очень хотелось. Одно только ее слово тогда, одна лишь записка — и он бы примчался за ней хоть на край земли, украл бы ее, забрал себе. И никогда не позволил никому ее обидеть.

Он сам был воин и понимал прекрасно, что самые страшные шрамы — внутри, в душе, в разуме. У неё были свои шрамы, значит — она сражалась. И путь свой Листян выбирала сама, хотя знала, что есть тот, кто готов отдать за неё жизнь. И это тоже Нарана злило.

Очень давно он не переживал такой бури эмоций. Всегда сдержанный, закрытый, холодный, несмотря на шуточки свои и расточаемые улыбки, которые были лишь маской, он давно уже разучился по-настоящему чувствовать. Не испытывал ни радости, ни счастья, ни ненависти, ни боли, оставаясь лишь наблюдателем на обочине жизни. А сейчас вдруг на него обрушилась настоящая буря: злость, обида, восхищение и вожделение (глупо было, обманывая себя, утверждать, что лисица эта не привлекает его как женщина), страх и… любовь? Не к ней, конечно, от неё стоило держаться подальше, а к Ингвару, такому понятному и такому непостижимому.

Словно проснулся от долгой спячки прежний двадцатилетний Наран. И это было больно. Очень. Будто бы окоченевшая душа оттаивала, возвращаясь к жизни.

Он не хотел этого, ему это было не нужно.

И даже осознание того, что Листян была теперь ему доступна — стоило только руку протянуть, и она упала бы к нему в ладонь как созревший плод — не приносило ни малейшего удовлетворения. Зачем? Все женщины одинаковые, и она — такая же как все. Одна из многих. Если бы он знал это раньше, двенадцать лет назад, то без труда взял бы ее в свой шатёр. Тогда он ей просто бредил. Теперь же — не нужно. Он просто привезёт ее к брату и уедет снова… куда-нибудь.

Проклятье, отчего же так больно