Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич

Разговор пошел о необходимости укрепления воинской дисциплины в северных частях, прикрывающих Петербург, и об улучшении воспитания кадетов. У Екатерины вырвалось:

— Прежде, при Бецком, дело обстояло неплохо. Он не слишком вмешивался в военную подготовку, уделяя внимание общему развитию, дабы будущие офицеры вышли из Корпуса образованными людьми, знающими несколько языков, музыку, живопись, политес… Но Иван Иванович вынужден был уйти из директоров по болезни. И последние десять лет там политика изменилась: много, слишком много муштры, что идет в ущерб гуманитарным наукам.

Покивав, Кутузов ответил:

— Бецкий — просветитель Божьей милостью. Я надеюсь успеть на его панихиду нынче.

Самодержице это не понравилось. Сдвинув брови, проговорила холодно:

— Стало быть, торопишься? Я могу немедля завершить нашу встречу.

Генерал-поручик смутился:

— Ваше величество не так меня поняли. И прошу прощения, коли выразился двусмысленно. Главное для меня — ваши наставления, пожелания и приказы. Остальное — второстепенно.

Дама потеплела:

— То-то же, голубчик. Впредь следи за своими словами. Нам, царям и военным, ни к чему двусмысленность. А про Бецкого скажу так: он, конечно, мой соратник в прошлом и входил в самый ближний круг, но потом мы слегка рассорились и не виделись больше десяти лет. Похоронят его достойно, но устраивать из его панихиды пышную церемонию, с пафосными речами, мне бы не хотелось. Comprenez-mois?

— Mais oui, madame. Je réviserai mes propos.

— Parfait![59]

Говорили еще минут сорок. Михаил Илларионович изложил свои взгляды на возможное улучшение воспитания сухопутных кадетов, и царица в целом их одобрила. В завершение распорядилась:

— Три недели для ознакомления с жизнью Корпуса. — Заглянула в календарь. — Двадцать пятого сентября жду тебя с докладом. Мы обсудим неотложные меры, я их поддержу, и, наладив дело, с Богом отправишься в Финляндию.

Щелкнул каблуками сапог:

— Слушаюсь, ваше императорское величество!

— Ну, ступай, ступай, mon ami[60].

Он да еще Суворов — на обоих я могу положиться. Эти не предадут никогда. Преданы мне безмерно, как когда-то братья Орловы, а теперь — братья Зубовы. Верная опора. Без опоры на армию ни один монарх не высидит и минуты на троне. Правит тот, чей авторитет признан армией.

Интересно, кончилось ли уже погребение? По часам, должно. Ничего, пройдет без меня. «Бецкий, Бецкий»! Ну и что, что Бецкий? Тоже мне, великая птица! Предпочла бы, чтобы дольше прожил не Бецкий, а Потемкин. Даже притом, что последний нагло изменял мне. Даже притом, что, возможно, Бецкий — мой отец по крови… Господи, прости!

Отчего дети так всегда суровы к родителям? Если предстоит выбор, то предпочитают возлюбленных матери и отцу? Несмотря на то, что возлюбленные могут запросто разлюбить, а отец и мать любят бескорыстно…

Бецкий меня любил. И моих детей — Павла, Лешу. Был им словно дедушка. Требовательный дедушка.

Столько для меня и моих детей сделал, я же не пошла на его погребение!

Но, с другой стороны, сам Иван Иваныч не рассердится уж, а для сплетен лучше не давать повода. Нет Иван Иваныча — и стыдиться некого. Если только Бога.

Доложили, что в приемной ждет аудиенции архитектор Соколов.

— Позовите.

Он вошел — небольшого роста, щупленький, взволнованный, лет примерно 45, с папкой чертежей. Церемонно склонился.

— Добрый день, Егор Тимофеич, голубчик. Я заставила тебя долго ждать?

Тот конфузливо улыбнулся:

— О, отнюдь. Еле сам успел к назначенному часу. Чуть ли не загнал лошадь.

— Отчего же так?

— Был на отпевании Бецкого.

Государыня отвернулась, подошла к окну, посмотрела в сад.

— Не боялся опоздать на встречу к императрице?

— Как же, чрезвычайно боялся. Но и не пойти в церковь тоже не посмел! Столько я работал под началом Иван Иваныча! Обучался при Канцелярии от строений, коей он руководил. Возводил под его приглядом здания в Петергофе. А затем был помощником архитектора Фельтена Юрия Матвеевича на строительстве главного корпуса Академии художеств, возглавляемой опять же Иван Иванычем…

— Понимаю, да… Ну, так расскажи, как прошло отпевание? — Повернулась к нему лицом.

— Благостно, красиво. Архимандрит очень задушевно сказал: дескать, на таких людях, как Бецкий, русское государство держится — честных, самоотверженных, преданных своему делу. Дескать, Бецкий — человек эпохи Петра Великого и впитал в себя заветы Петра. Воспитал не одно поколение русских людей, и мужчин, и женщин, — тех, кому жить в следующем веке и кому составлять грядущую славу России!

— Кто еще выступил?

— Я на панихиду-то не остался, еле выстоял до конца отпевания и помчался к вашему величеству.

— Ах, ну да, ну да. Что ж, давай, показывай свои чертежи. Сделал, как велела?

— Постарался уж. — Он открыл заветную папку.

Самодержица увидела изумительно красивое здание с колоннами, а на крыше располагались скульптуры. Речь шла о доме Императорской Публичной библиотеки[61]. Та была учреждена высочайшим повелением Екатерины в мае текущего года: русские войска, захватив Варшаву, в качестве трофея вывезли 400 тысяч томов польской публичной библиотеки, собранной братьями Залускими. Много книг добавили уже в Петербурге. Так составился основной фонд этого хранилища. И ему требовалось обширное помещение.

— Очень интересно, — согласилась императрица. — Всё в таком классическом духе. Буцет украшением Невского и Садовой. Только объясни, чьи это скульптуры?

— Мыслю, что должны тут стоять статуи великих умов древности — от Гомера до Геродота.

— Это правильно.

Посмотрела проекты читальных залов, комнат со стеллажами, гардеробной и прочих служб. И осталась вполне довольна. Заключила:

— Что ж, оставь, Егор Тимофеич, свою папочку. Я еще покажу проект дельным людям. Обсужу, послушаю третье мнение. Но, надеюсь, что серьезных возражений не встретим. Средства выделим, смету утвердим, и начнешь строительство с будущего года.

— Был бы рад весьма. — Он откланялся.

Полистав проекты наедине, государыня широко зевнула, но идти спать не захотела и велела позвать к себе Королеву. Предложила ей:

— Отчего бы не прогуляться в садике? Что-то притомилась я нынче, хочется развеяться.

— С удовольствием, ваше императорское величество.

Небо было не хмурое — в облаках, но с большими просветами. Дул несильный свежий ветерок. Обе дамы шли по аллеям под солнечными зонтиками.

— Как ты думаешь, похороны уже завершились? — вновь затронула самодержица столь больную для себя тему.

— По часам — должны. Вы переживаете, что на них не поехали?

— Есть немного, — с легкой досадой призналась Екатерина.

— Вот и зря, совершенно зря, уверяю вас. Совесть ваша— как стеклышко. Ездили два раза — два раза! — к смертному одру его. Это ли не подвиг? Не отдание дани уважения? И простились, и закрыли ему глаза. Должен быть доволен оказанной честью.

— Но проделала это тайно — по известным тебе причинам. А в глазах общества выйдет что же? Близкого к трону человека не почтила своим присутствием в церкви и на погребении. Буду выглядеть чересчур черствой, нет?

— Ах, оставьте, ваше величество, ради Бога! Странные рефлексии. Осуждать монарха никто не смей. Как монарх решит — так и правильно. Коли не приехали — значит, были заняты важными делами. И пускай чернь заткнется.

— Фуй, как грубо, Анна Степановна!

— Может быть, и грубо, да верно.

Обогнули пруд и увидели издали идущих по боковой аллее камер-юнгфрау Перекусихину и какую-то маленькую даму с платком у глаз.

— Кто это там с Марией Саввичной? — удивилась императрица.

— Не могу понять — слишком далеко. И к тому же лицо закрыто.