Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич

В этот вечер резались в ломбер: Зубов и Екатерина против Де Рибаса. После нескольких партий оба выиграли у него 140 рублей, поделили поровну. Государыня посмеялась:

— Ты рассеян и не в духе сегодня, Осип Михайлович!

Тот ответил, как всегда, по-французски:

— Голова болит, если честно. Утром отпевание, похороны, а затем поминки. Но не пил, не ел много, зная, что придется мне покинуть застолье, ибо приглашен во дворец.

— Ах, бедняжка, бедняжка, понимаю. Как там наша Bibi? Убивается, поди, или ничего, держит себя в руках?

— Ничего, присутствия духа не теряет. Это коли Богу душу отдают невзначай, окружающие фраппированы бывают. А когда чьей-то смерти ожидаешь — по болезни его — изо дня в день да из года в год… А Иван Иванович умирал десять лет последних… К мысли о его кончине все привыкли, и не так было страшно.

— Да, намучились с ним родные… Но зато наследство-то Настя получит — дай Бог каждому!

Вице-адмирал покашлял в кулак:

— Так-то так, да не совсем так. Насте — и поместья, и дома в Петербурге и Москве, плюс 120 тысяч рублей серебром да ассигнациями…

— Ну, вот видишь, голубчик!

— …но зато на свои воспитательные дома генерал завещал 400 тысяч!

— Охо-хо, солидно! Впрочем, ведь мы знаем Бецкого: он всегда был чудак, чудаком и помер.

Покидая гостей, самодержица пригласила их на завтрашний бал в честь супруги внука. У себя в покоях не спеша разделась при помощи фрейлин, сполоснула лицо и легла на ложе. Вскоре в дверь спальни постучали, и возник Платон Зубов в пестром долгополом халате. Улыбнулся заискивающе с порога:

— Смею ли я войти в святая святых?

— Что ж с тобой поделаешь, демон-искуситель: проходи, пожалуй. — И откинула приглашающе простыню.

Развязав поясок халата, распахнул его и сбросил небрежно со своих мускулистых плеч, оказавшись перед царицей совершенно голым. Увидав его упругое тело и огромное вздыбленное достоинство, государыня с дрожью простонала:

— О, Майн Готт, что ты делаешь со мною, подлый совратитель… Ну, живее, живее, я сгораю от вожделения…

А потом, после всех утех, неожиданно разревелась — как-то так по-бабьи, исступленно и жалобно. Зубов испугался:

— Что случилось, Катя, дорогая, бесценная? Я неужто тебя обидел, сделал невзначай больно?

— Нет, ну что ты, что ты, душа моя… — всхлипывала она. — Я не от тебя… Просто вспомнила опять про кончину Бецкого… Вдруг действительно мой отец? Я же не поехала на его погребение, развлекалась в день его похорон, вот с тобой тоже согрешила… C’est villain, bassesse, je suis cochone, une sale cochone, une brute…[64]

Фаворит обнял ее за дряблые вздрагивающие плечи и прижал к груди:

— Полно, успокойся, родная. Ничего кощунственного ты не сделала. В церкви вот помолишься, причастишься, исповедуешься — и очистишь душу. Надо дальше жить. У тебя еще столько дел на благо России!

Женщина прижалась к нему плотнее:

— Ты мой утешитель! Как же хорошо, что я тебя встретила. Скрасил одиночество. Я ведь так одинока, Тошенька!..

— Ничего, ничего, любимая: я всегда с тобой!..

И они уснули, крепко-крепко обняв друг друга.

Послесловие

У мерла Екатерина II ровно год спустя, осенью 1796 года, в Зимнем дворце, от апоплексического уцара. Доктор Роджерсон снова не успел ей сделать кровопускание, хоть и повторял о его необходимости, а она тянула: завтра, завтра… Не передала правление внуку Александру — императором сделался Павел Петрович.

Он с почетом принял своего брата — Алексея Бобринского — и присвоил ему графский титул. Тот немного послужил в армии, а затем удалился на покой в собственное имение

Бобрики, где и жил до смерти, занимаясь сельским хозяйством, минералогией и астрономией. Из его детей выжили три мальчика и одна девочка, так что род Бобринских разросся в XIX веке, подарив России двух министров и к тому же депутата царской Государственной Думы…

Поначалу, под нажимом Безбородко, Павел благословил итальянский поход Суворова. Тот, несмотря на солидный возраст, вышел с честью из задуманной операции, разгромив французов во всех битвах и очистив от них чуть ли не всю Северную Италию. Был готов идти на Париж.

Но внезапно настроения Павла переменились. Дело в том, что Наполеон к тому времени объявил себя императором и немедленно предложил России союз против Англии: в частности, совместный поход в Индию, чтобы отобрать у Британии самую лучшую из ее колоний. Павел загорелся, согласился, а Суворову приказал повернуть домой.

Старый полководец оказался в тупиковой стратегической ситуации: запертый в предгорьях и отрезанный от союзников — австрияков. Выбрал путь отхода через Альпы. Потерял в пути две трети своей армии, простудился сам… Тут еще пришло известие о немилости Павла: месяц назад осыпавший старика всяческими милостями и присвоивший ему звание генералиссимуса, сын Екатерины вдруг обиделся, прекратил общение и велел не устраивать Суворову триумфального приема в Петербурге. Потрясенный военачальник въехал в столицу ночью, в полном одиночестве; все переживания не способствовали его выздоровлению: через несколько дней он скончался.

В чем же было дело? Почему Павел изменил свое отношение к полководцу? Очень незатейливо: императору донесли о готовящемся заговоре против него. Якобы участвуют братья Зубовы при поддержке Суворова: ведь Суворов доводился тестем старшему из братьев — Николаю. Зубовых Павел не боялся, а генералиссимуса — очень: при авторитете последнего в армии. В самом деле: не пошел на Париж — вдруг задумает повести войска на Санкт-Петербург?

Но Суворов умер…

И, сказать по правде, не имел к планам братьев Зубовых ни малейшего отношения. Как-то, еще до похода в Италию, человек, близкий к заговорщикам, обратился к Александру Васильевичу с вопросом: видя самодурство Павла и имея за собой армию, почему тот не выступит против? Полководец замахал на него руками: «Нет, грешно, грешно, слишком много православной крови прольется!»

Братьев Зубовых кровь не испугала. Главной пружиной их предприятия оказалась сестра — Ольга Жеребцова, фаворитка английского посланника в России Уитворда. Англия была заинтересована в устранении Павла — после его союза с Наполеоном. И снабжала заговорщиков деньгами: через Уитворда — Жеребцову. Ольга Александровна просто устраивала у себя пышные балы, на которых все участники будущего комплота и общались совершенно спокойно. Говорят, их негласно поддерживал сам наследник — Александр Павлович. Внук своей бабки, говорившей когда-то братьям Орловым, что она согласна на смещение мужа, Петра Федоровича, только без его убийства, Александр тоже был согласен устранить отца, но без крови.

Принимая контрмеры, Павел выслал из России Уитворда, вскоре вслед за ним сбежала и Жеребцова. Самодержец намеревался арестовать остальных, но противники оказались проворнее: в ночь на 11 марта 1801 года группа заговорщиков ворвалась в спальню императора, первым его ударил табакеркой в висок непотребно пьяный Николай Зубов, зять Суворова, остальные добили, задушив самодержца шарфом.

Александр Павлович, получив известие об убийстве отца, потерял сознание. Генерал-губернатор Петербурга Пален, тоже участник путча, еле привел его в чувство и сказал с раздражением: «Полно, полно ребячиться, ваше величество, отправляйтесь править!»

Жеребцова узнала о смерти Павла, будучи в Берлине на балу у прусского короля, и так бурно выражала свои восторги, что ее вывели из зала.

Зубовы вначале были обласканы новой властью, а затем постепенно ушли в небытие.

Старший, Николай, умер при загадочных обстоятельствах в 1805 году.

Средний, Платон, Тоша, фаворит Екатерины, жизнь свою окончил в 1822-м, одинокий, бездетный, всеми забытый, у себя в имении под Вильно.

Младший, Валериан, поначалу воевал на Кавказе победоносно — взял Дербент, потеснив персов до Куры. Но освободить Грузию не смог: Павел, придя к власти, отозвал его с Кавказского фронта. Умер Валериан тоже скоропостижно— в 1804 году.