Убить Тома Круза - Abigail Blanche

В парадной пахло свежей краской, лифт работал исправно, портье был учтив и улыбчив, комната оказалась просторной, чистой и уютной, а в кране была горячая вода. Сидоровс так разнервничался от того, насколько реальность не совпала с его ожиданиями, что принялся мерить комнату шагами и невольно остановился у окна, выходившего в питерский двор-колодец. Он был пуст, и только в дальнем его углу у мусорных баков стоял одинокий прохожий. Он справлял малую нужду.

- Родина! - с облегчением выдохнул Сидоровс и радостно осклабился, потому что все, наконец, встало на свои места.

15 июля 2009 года

Папский дворец

Ватикан

На Рим медленно опускались сумерки. Папа любил это время суток - сумерки несли успокоение, охлаждали жар, накопленный Вечным городом за день, остужали не в меру пылкий темперамент его обитателей. Сумерки означали окончание еще одного хлопотного дня служения Богу и были предвестником наступающего умиротворения ночи. Но на душе у понтифика не было ни мира, ни спокойствия.

Он прикрыл двери в личный кабинет и медленно прошел к окну в надежде, что созерцание садов Ватикана приведет в порядок его мысли и немного развеет снедавшую его последнее время печаль. Вопреки ожиданиям, понтифик не почувствовал облегчения - напротив, внезапно откуда-то возникло сильное чувство тревоги. Не в силах противиться ему, Бенедикт оглянулся и вздрогнул, бросив взгляд на собственное пустое кресло, обитое мягким красным бархатом. В игре вечерних теней старику померещилось, что кто-то сидит в нем. Он закрыл глаза, прочитал про себя несколько строк знакомой с детства короткой молитвы, и когда снова открыл их, видение исчезло.

И тут на него навалилась гнетущая тоска. Потирая висок, в котором от мучившей его в полдень, во время регулярной аудиенции итальянского премьер-министра, головной боли осталось только тупое ноющее воспоминание, Папа постарался понять, в чем была причина его душевных мучений. Совсем недавно, как раз накануне хлопотной и для Рима, и для его ведомства встречи лидеров "Большой восьмерки", он что-то безвозвратно упустил, и теперь пытался исправить ошибку какими-то мелкими, ничтожными, а, главное, запоздавшими действиями.

Папа тяжело опустился в кресло, где совсем недавно ему почудился призрак человека, мысли о котором не оставляли его последние несколько недель. Он вздохнул, закрыл лицо ладонями и просидел так несколько минут, потом откинулся назад и нажал кнопку внутренней связи:

- Гюнтер, зайдите ко мне.

Через несколько минут дверь в кабинет понтифика бесшумно открылась: Гюнтер Хольцхауэр ждал указаний. Бенедикт всегда ценил немногословие своего персонального помощника, удивительно сочетавшееся с его редким умением понимать все с одного легкого намека, иногда даже просто кивка головы. Порой при взгляде на бледное и невыразительное лицо Гюнтера, Папа невольно вспоминал детство. Еще до войны у него был кот, неказистый блекло-рыжий гладкошерстный Гансик, очень смышленый и, несмотря на независимую кошачью природу, преданный своему хозяину лучше иного пса.

Йозеф с детства был неравнодушен к представителям рода кошачьего, и если встречал на улице больного или просто голодного мяукающего зверя, сразу же тащил его в дом. Родители вздыхали, кормили или лечили очередного "пришельца", подавая сыну пример христианского милосердия, а потом пристраивали спасенных Йозефом котов по церквам и богадельням. Тощего, со свалявшейся линялой шерстью беспородного Гансика, никто брать не захотел, и он остался жить с Йозефом.

Бенедикт тряхнул головой, чтобы отвести наваждение. Вместо умной мордочки давно издохшего Гансика, на него смотрело невыразительное лицо камерария. Непроизвольно, Папа отметил, что и у кота, и у человека были одинаково грустные глаза неопределенного блеклого цвета, на дне которых читалась безграничная преданность хозяину, повелителю.

- Как продвигается расследование, Гюнтер? - устало осведомился понтифик, и камерарий кратко проинформировал его о последних подвижках в деле.

Бенедикт слушал молча, и только когда Гюнтеру стало уже нечего добавить и он замолчал, по привычке потупив взор, Папа поинтересовался:

- Так, вы полагаете, есть надежда, что он все еще жив?

- Необходимо знать, а не предполагать, - ровным тоном произнес Гюнтер. - Поэтому я отправил нашего специалиста разобраться во всем на месте.

- На Сардинии? - переспросил понтифик. - И что ему удалось установить?

- Что интересующее вас лицо содержится на частной вилле под небольшой и не очень профессиональной охраной и что вполне возможно его освободить и переправить в безопасное место. - Хольцхауэр предпочел не беспокоить старика подробностями, о том, что у Де Анджелиса уже полным ходом шла подготовка к операции с привлечением спецназа местного комиссариата полиции. Главным было получить принципиальное согласие понтифика на освобождение бразильского художника - все остальное не должно было его тревожить.

- Что-то я устал сегодня, Гюнтер, - вздохнул Бенедикт. - Мне нужно отдохнуть...

***

Папа кряхтя опустился на приготовленное удобное ложе, но сон не шел: серп растущей луны висел высоко в чистом небе над Вечным городом, и он долго не мог отвести от него глаз. Примерно в полночь он, наконец, уснул, и лишь только потерял связь с действительностью, как немедленно тронулся по светящейся дороге, тянувшейся от окна прямо к его постели, и пошел по ней вверх - к луне. Он совершал это восхождение в сопровождении верного Гюнтера, отстающего от него на несколько шагов, а рядом шел скромный бразильский художник, бывший когда-то великим вождем, сначала превозносимым до небес, а потом преданным лютой анафеме. И хотя Папа все еще сомневался, был ли художник тем, за кого он его принял, не это заботило его во сне.

Сейчас они с Ван Хохом беседовали о чем-то важном, и диалог их был нескончаем. Разумеется, нелепая смерть художника в водах Тибра оказалась чистейшим недоразумением. Он был жив! Но как же его прошлое, все те ужасные вещи, что он сотворил ради, как он сам говорил, величия своей страны, и, как оказалось, ради объединения Европы? Неужели из-за человека, совершившего столь тяжкие преступления, погубит свою карьеру 265-й Римский папа, глава миллиарда католиков и наместник Бога на земле?

Неделю назад, вчера, даже сегодня днем еще не погубил бы, а теперь, ночью, взвесив все, пожалуй, согласен. Нет, не погубить, но поставить под удар. Бог с ней, с новой волной критики и злопыхательства по поводу его боевой юности - он просто обязан спасти от возможной смерти хранителя одной из величайших тайн мироздания!

Внезапно серебристая лунная дорога оборвалась: Бенедикт открыл глаза и тут же вспомнил, что Ван Хох томился в плену у полоумных сектантов, в любую минуту готовых расправиться с ним, чтобы вырвать страшную тайну, способную перевернуть весь мир.

Он с трудом приподнялся на локте на кровати и протянул дрожащую руку к переговорному устройству. Даже в темноте было нетрудно найти кнопку связи с камерарием - она едва заметно светилась фиолетовым. Гюнтер ответил почти моментально своим обычным бесстрастным голосом, будто и не спал вовсе, и Папа в который раз поймал себя на мысли, а вправду ли тот был человеком со всеми свойственными ему слабостями. Ведь современная наука так далеко продвинулась вперед: клонирование, искусственный интеллект...

Усилием воли Бенедикт отогнал провокационную мысль, не иначе как нашептанную самим дьяволом, и немного хриплым ото сна голосом приказал:

- Действуйте.

16 июля 2009 года

побережье Коста Смеральда

Сардиния, Италия

Белоснежная 30-метровая океаническая яхта стояла на рейде, чуть покачиваясь на волнах и отражаясь в лазурных водах Тирренского моря. Впрочем, несмотря на внушительные размеры и даже небольшую вертолетную площадку, она не привлекала к себе повышенного внимания - у обитателей пафосной Коста-Смеральды водились суда и покруче.

С утра небо было затянуто облаками, и легкий бриз не спешил их разгонять. Габриэлла обогнула яхту несколько раз и подплыла к трапу, ведущему с кормы прямо в воду. Погода не располагала к долгим заплывам, и, поднимаясь на палубу, она почувствовала, как ее пробивает легкая дрожь.

- Ты ополоумела? Вода же ледяная, - Майкл набросил ей на плечи полотенце и привлек к себе.

- Разве это ледяная? У нас в Лиссабоне она холоднее.

- Ты хотела сказать - у вас в Сан-Паулу? - перебил он. - Ты теплолюбивая бразильянка, милая, по крайней мере, должна быть такой от рождения, - он теснее прижал ее к себе, и Габриэлла попыталась немного отстраниться:

- Подожди, я же мокрая...

- Ну да, мокрая, дрожащая и... - он провел языком вдоль ее шеи, точно пробуя на вкус, - и соленая. И я хочу тебя именно такой.