Праздник саранчи - Алексей Саморядов

Махотин, отпрыгнув, клацнул затвором.

— Не балуй, — сказал Сафронов тихо.

Человек что-то проговорил, прошел весело дальше.

— Чуть не шлепнул дурака! — Филипп Ильич с облегчением опустил свой брезентовый сверток.

— Стрелять по моей команде! — напомнил Сафронов.

Они оказались в шумном ресторане и растерялись еще больше. Увидев Николая и якута, боком стали отходить к их столу, прикрывая свой отход винтовками, завернутыми в брезент, готовые стрелять в любую секунду.

Николай, вскочив, закрыл их от толпы:

— Все хорошо, мы никому не нужны, — он успокаивал их ласково, как детей. — Сейчас принесут есть, мы туристы, и стрелять не надо. Филипп Ильич хороший и добрый. А теперь садимся.

Подошла официантка, огромная и рыжая, быстро поставила им на стол четыре тарелки жареного мяса, зелень, картошку, пиво.

— Улыбайтесь. Молчите и улыбайтесь! — Николай сам улыбался официантке.

Он уже снял шубу, оставшись в одном свитере. Сафронов, Потемкин и Махотин, черные, заросшие, с дикими свирепыми рожами сидели напряженно, через силу стараясь улыбнуться. Официантка оглядела их, спросила что-то, никто из них не ответил.

— Вы немцы? — спросила она Николая.

— Мы… северные финны… — ответил Николай и кивнул на Махотина, — он немец!

Она засмеялась и ушла, покачивая огромными бедрами.

— Чего она спросила? — еле шевеля губами, Махотин глядел ей вслед.

— Она спросила, свободен ли ты сегодня вечером?

— Почему я?

Стаканы незаметно передавали Сафронову. Александр, улыбаясь, под столом наливал из канистры спирт. Принесли по второй тарелке мяса. Все уже сидели раздевшись, в свитерах и рубахах.

В зале стало еще более шумно, люди вокруг них пили и громко переговаривались.

К их столику подошли двое, спросили что-то. Николай, улыбаясь, покачал им головой, одновременно отводя ствол, вдруг высунувшийся из-под стола со стороны улыбающегося Махотина. Когда они отошли, Николай заглянул под стол и увидел еще один карабин в руках Сафронова. Ствол его лежал на коленях у Потемкина. Якут, попивая пиво, ладонью направлял ствол в спину отходивших…

Выпили. Сидели, раскрасневшись от тепла, еды и спирта. Сафронов, глянув на якута, поморщился:

— Больно уж у тебя доха рыбой воняет. Ты б ее на мороз вынес, что ли…

— Воняет — не то слово, — поддержал Махотин. — Рыбный склад в Омске не так воняет… Эх, в туалет бы, а? — попросил он.

— Надо, — подтвердил Потемкин.

— Тихо, все хотят, — ответил строго Сафронов. — Коль, есть у них тут чего-нибудь?

— Вон, вдоль стенки, идите, — махнул Николай.

— Нет, Коль, ты уж отведи.

— Да вы что, мужики, сами не дойдете?

Они посидели еще, озираясь, потом поднялись все разом, собирая одежду, оружие… Николай вскочил, загораживая им дорогу.

— Да вы что, с ума сошли, а ну, оставьте все! Так идите!

— Куда идти-то? <— занервничал Сафронов. — Ты уж отведи…

В туалете никого не было, кроме одного из водителей, брившегося над умывальником.

— Привет, — улыбнулся он им в зеркало.

Николай тоже поздоровался. Все с удивлением оглядывали зеркала, белый пол. Махотин потрогал сверкающий кран…

Развесив на дверцы кабинок одежду, по пояс голые, они мылись и брились, плеская друг в друга водой. По очереди мылили друг другу спины, скоблили их ножами.

В туалет вошел человек. Уставился на них изумленно. Повернулся и увидел якута. Потемкин курил трубку, невозмутимо глядел на него, почесывая одну о другую босые ноги. В руках якут держал сверток с оружием. Человек развернулся и быстро вышел из туалета…

За столом сидели уже все чистые, бритые и причесанные. Помолодевшие.

— А я бы еще поел! — весело сказал Сафронов.

— Заподозрят, третий раз есть будем, — заметил Махотин. — Вот пиво я бы перед смертью попил! Николай, сколько там моих денег осталось? — и он, вдруг поймав рыжую официантку, объявил громко:

— Мадам! Плиз-бир-коман-четыре-фир-шнапс-пиво-окей!?

Сидевшие за соседним столиком огромные, бородатые, в ярких полярных одеждах мужчины засмеялись и, кивая Махотину, подняли за него бокалы…

Два стола были сдвинуты вместе, за столом сидело человек восемь. Они разговаривали, смеясь, жестикулируя…

— Они полярная экспедиция! — пытался переводить своим Николай. — Что-то ищут, а что — не пойму…

Сафронов, поглядывая по сторонам, так же под столом, наливал в стаканы спирт. Кивал понимающе светлобородому американцу, который, вкручивая штопор себе в ладонь, пытался Объяснить свою профессию.

Сафронов забрал у него штопор и дал стакан.

— Виски? — спросил тот.

— Виски, — кивнул Сафронов.

На другом краю сидел Филипп Ильич.

— Мы, ты, Коля, переводи, тоже экспедиция. Я главный. Босс, но не самый, а такой… кляйне босс…

Один из полярников показывал Николаю фотографию, объяснял, старательно выговаривая:

— Жена… Две дочери… Я — месяц в этих снегах… совсем одичал.

Сосед Сафронова, выпив спирт, сидел с расширяющимися глазами, одеревенев.

Потемкин сидел, глядя куда-то туманно, и вдруг улыбнулся подошедшей рыжей официантке…

Заревел вездеход, разворачиваясь на стоянке. Из ресторана, качаясь, крича какую-то странную песню, выбрались Махотин, Сафронов, Николай и полярники. Последним шел якут. Он курил трубку и нес завернутое в брезент оружие.

Обнимаясь, помогая друг другу, вся компания полезла в вездеход…

Высвечивая фарами пустынную ночную дорогу, вездеход помчатся среди черного леса. Из открытых люков его неслись крикни обрывки песен. То вдруг палили из ракетниц и винтовок в черное звездное небо…

Фонари, безлюдные ангары, замерзшая техника. Вездеход медленно подъехал к огромному заснеженному самолету. Брюхо в его хвосте медленно открылось, и вездеход въехал в трюм. Дверцы люка позади него автоматически закрылись…

Люди с трудом выбирались из вездехода, причем Потемкин и огромный, с бритым черепом, гляциолог, успели на память поменяться штанами. Гляциолог бы в черных кожаных штанах якута, а якут в армейских хаки гляциолога.

— Это база их, что ли? — Махотин оглядывал ящики и мешки, укрепленные в стеллажах и лежавшие вповалку на полу.

— Джон! — он поймал светлобородого полярника, который собирался упасть. — Это склад? Бир?

— Бир! — согласился Джон и все-таки лег на мешки.

В стороне слег Николай, рядом упал светлобородый бурильщик. Оставшиеся в живых пробирались вглубь: Сафронов с интересом оглядывал стеллажи. Махотин уже ощупывал ящики. Гляциолог притащил ящик пива и поставил на откидной столик две бутылки.

— Бренди? Виски? — спрашивал он Потемкина, показывая по очереди то одну, то другую бутылку.

Якут указал на виски, а потом на бренди. А потом открыл банку с пивом…

Летчики, переговариваясь, осматривали трюм, пробовали крепления. С удивлением они остановились у столика.

Потемкин спал, сидя, обняв гляциолога и еще одного полярника, не давая им упасть. Рядом, накрывшись полушубком, обнимая карабин, спал Сафронов…

В кабине за штурвалом, крепко сжимая рули, спали Махотин и сам начальник экспедиции.

Летчики, смеясь, стали будить Махотина, вытаскивая его из-за штурвала.

— Парень, все, иди спать, я доведу самолет! — сказал один из них по-английски.

Махотин открыл глаза, огляделся внимательно, вдруг указал вперед:

— Курс на запад! Я женерал Махотин, летим на Андарынь, — его вывели из кабины, держа за руки, прислушиваясь к незнакомому языку. — Что вы меня держите? Меня ранили, это не серьезно, все время на запад…

Начальник экспедиции, очнувшись, с удивлением уставился на летчика. Узнав его, он сказал:

— Извини, Тед, он случайно завелся! Я даже не подумал, что сумею взлететь! Махотин тоже хороший пилот…

Самолет вырулил на взлетную полосу. Тяжело разбежался и поднялся в воздух…

Потемкин открыл глаза и увидел, что сидит за столом и держит, обнимая, двух спящих мужиков. В иллюминаторе светило солнце. Не выпуская спящих, якут заглянул в иллюминатор и увидел внизу облака… Пораженный, он откинулся назад, и все трое медленно съехали с лавки и легли спинами на мешки…

Пели птицы… Яркое солнце освещало невысокие желтые холмы.

Сафронов, вытирая со лба пот, глядел в ужасе из открытого люка: На аэродроме стояло десятка Два грузовых самолетов, среди них несколько военных. В них что-то грузили солдаты…

Зажав рот Николаю, Сафронов встряхнул его, показав кулак. Потемкин очнулся сам, перебираясь через спящих полярников, он бесшумно собирал вещи.

Махотина нашли за ящиками, под одеялом, подняли его молча…

Собрались у люка, не решаясь выйти.