Смерть и немного любви - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антон не отвечал, она не слышала даже его дыхания. Только отвратительный, рвущий нервы звук электродрели доносился из трубки.
Неужели он что-то услышал и отошел от телефона? Затаился возле двери и ждет, когда можно будет выстрелить в ребят, проникших в квартиру. Их двое, он один, но у него положение более выгодное…
– Антон! Антон, ответь мне. Что с тобой, Антон? – продолжала звать Настя, мысленно представляя себе его комнату и дверь, ведущую в прихожую. Ей казалось, она видит, как он стоит за этой дверью, а с противоположной стороны приближаются оперативники, и весь вопрос только в том, кому удастся выстрелить раньше и более метко.
– Антон! Антон!
– Алло! – ответил ей незнакомый голос. – Каменская?
– Да.
– Капитан Стрыгин.
– Витя? Ну что там?
– Все.
– Что – все?
– Он умер.
– Господи! Ты уверен? Может, потерял сознание?
– Пульса нет, и зрачок на свет не реагирует. Даже если клиническая, все равно не довезут.
– А Лариса?
– Кажется, еще жива. Кровищи здесь…
– Витя…
– Да?
– Как он… Он застрелился?
– Нет. Но готовился. Пистолет держит в руке. Сердце не выдержало, наверное. Ты передай, пусть дадут команду, чтобы дрель выключили. Тут с ума можно сойти, и у здорового нервы сдадут, не то что…
Настя медленно положила трубку на рычаг. Она сжимала ее в руке почти два часа, странно, что пластмасса не приросла к ладони.
– Ну вот и все, – тихонько выдохнула она, откидываясь на спинку стула, прислоняясь затылком к стене и закрывая глаза. – Вот и все.
Стоящий напротив нее Гордеев взял стул и уселся на него верхом.
– Я тебя знаю, Стасенька, поэтому предупреждаю заранее – не вздумай казниться. Ты сделала все, что могла, и даже больше. Никто, кроме тебя, не сумел бы держать его на телефоне столько времени. Он же все-таки не застрелился, если бы не больное сердце, ребята взяли бы его. Ты умница, деточка, ты все сделала так, как надо. Что ж поделать, не судьба.
– Не судьба, – эхом откликнулась Настя.
* * *Она вернулась домой и сразу же залезла в постель. Леша пытался о чем-то спросить ее, но разговаривать не было ни сил, ни желания.
– Завтра, Лешик, завтра, – бормотала она, отворачиваясь к стене и сворачиваясь калачиком. – Мне нужно помолчать.
Назавтра она, едва проснувшись, первым делом позвонила на работу и спросила про Ларису. К сожалению, девушку спасти не удалось, она потеряла слишком много крови.
Вместо эпилога
В июле синоптики обещали сорокаградусную жару, и было похоже, что прогноз оправдается. В квартире и без того было нечем дышать из-за стойкого запаха болезни, поселяющегося там, где живут парализованные.
Прошло полтора месяца с тех пор, как резко изменилась жизнь Валерия Турбина. Врач не обманула, он действительно начал привыкать к своему новому существованию. Выносил судно и бегал по аптекам в поисках лекарств, стирал испачканные простыни и готовил для матери каши и протертые супы, которые было легко глотать. По ночам занимался диссертацией, потому что мать постоянно стонала, и в гнетущей тишине ночи, когда все вокруг замирает, эти стоны были особенно громкими и мешали ему спать. Зато засыпал он теперь во второй половине дня, после четырех часов, когда звуки кипящей вокруг, и на улице, и в соседних квартирах, жизни создавали тот привычный фон, на котором стоны парализованной матери были почти не слышны.
Иногда он звонил Кате Головановой. Катя на прошлой неделе сказала ему, что Эля выходит замуж за Марата и они всей семьей через два месяца уезжают в США. Турбин удивился, что ему от этого совсем не больно. Теперь он так далек от всего этого…
Он развешивал выстиранные простыни, когда раздался звонок в дверь. На пороге возник отвратительного вида испитой мужик, давно потерявший и человеческий облик, и половину зубов.
– Вам кого? – спросил Турбин, типично женским жестом отирая мокрые руки о фартук.
– Здравствуй, сынок, – произнесло редкозубое существо, обдавая его тошнотворным запахом перегара и нездорового желудка.
– Что вы хотите?
– Мне бы тыщ двадцать, а? Родному-то отцу…
– Пошел вон, – холодно сказал Валерий и захлопнул дверь.
Звонки в дверь начались снова, но он и не думал открывать. После рассказа матери он все время был готов к тому, что это произойдет. Вот и произошло. И он был уверен, что далеко не в последний раз.
