Смерть и немного любви - Александра Маринина

Пожалуй, она потерпит еще минут пять, головная боль ослабела весьма ощутимо, не надо провоцировать, сигаретой можно только все испортить.

Ей удалось дотерпеть до того момента, как рядом остановилась желтая машина Антона.

– Меня встречаешь?

– Воздухом дышу, – осторожно ответила Настя, внезапно вспомнив мрачный юмор Чистякова по поводу чувств Антона. Конечно, никаких признаков, но чем черт не шутит… Не дай бог.

– А о чем думаешь? – спросил он, подавая ей дорогую зажигалку, которую Чистяков подарил Насте в прошлом году на день рождения.

– О генетике.

– О генетике? Ты не больна, случаем?

– Да нет. – Она засмеялась. – Размышляю о наследственности, о том, насколько дети бывают похожи или не похожи на своих родителей. Ты же моего брата видел?

– Александра? Да, помню, он в загсе был.

– У нас с ним общий отец и разные матери, а похожи мы с ним как две капли воды, оба в отца. При этом ни он, ни я не пошли по стопам родителей при выборе профессии. Забавно, правда?

– А у меня наоборот получилось. Я совершенно не похож внешне ни на отца, ни на мать, а профессия досталась по наследству.

– У тебя отец – фотокорреспондент? – удивилась Настя.

– Не отец, а мама. И не фотокорреспондент, а фотохудожница, между прочим, довольно известная. У нее на днях даже выставка-презентация прошла в киноцентре.

– Погоди, твоя мать – Алла Моспанова?

От изумления Настя даже забыла о своем твердом решении воздержаться от курения и полезла в карман за сигаретами.

– Ну вот, выдал семейную тайну, – рассмеялся Шевцов. – Мама у меня классно выглядит, никто не скажет, что у нее такой взрослый балбес-сын.

– А фамилия? Отцовская?

– Конечно. Мама начинала с журналистики, и, когда выходила замуж, ее имя уже было известным, поэтому и менять не стала. Это она мне привила любовь к фотографии, так что я с самого детства шел прямым и хорошо проторенным путем, никуда не сворачивая. А ты?

– А я свернула, – рассеянно ответила она. – Начинала с математики, а потом вдруг шарахнулась в юриспруденцию. Не устояла перед лаврами отчима, он всю жизнь в милиции проработал.

Она взглянула на часы. С того момента, как она вышла из дома, прошло сорок минут.

– Спасибо тебе, Антон, я пойду, обещала через час вернуться. Алексей меня заждался, наверное.

– Счастливо!

Он весело махнул рукой и сел в машину.

«Мама привила мне любовь к фотографии… Я с самого детства шел прямым и хорошо проторенным путем, никуда не сворачивая…»

«Мой сын тоже хотел идти работать в милицию. Когда у него не получилось с поступлением к вам на службу, для него это была такая трагедия. Он очень переживал…»

«Никуда не сворачивая…»

«Была такая трагедия!..»

Кто-то из них двоих говорит неправду. Или Алла Моспанова, или ее сын. Кто? И зачем?

Как неожиданно все оборачивается в жизни, к каким непредсказуемым последствиям может привести порой совершенно невинный разговор. Например, разговор о генетике. А все потому, что она сидела на лавочке и думала о том, что плохо учила в школе ботанику… Стоп!

Настя снова схватила фотографию Светланы Аллеко. Теперь она точно знала, что здесь режет глаз. Светлана Петровна была сфотографирована на фоне окна, из которого хорошо просматривался дом напротив. На одном из балконов росли цветы. И вот эти цветы Насте категорически не нравились.

Она достала энциклопедию и быстро нашла нужную страницу с цветной иллюстрацией.

…семейство пасленовых. Стебель 40–150 см в высоту. Листья крупные, широкие, эллиптические. Цветки с трубчато-воронковидным спайнолепестным белым венчиком, состоящим из длинной трубки и крупного воронковидного или звездчатого отгиба, очень ароматные, раскрываются вечером или в пасмурную погоду. Имеются сорта с карминовыми цветками. Ценное растение для балконов северной и северо-западной ориентации. Хорошо цветет и растет в полузатененном месте; для балконов наиболее подходят низкорослые сорта.

Значит, раскрываются вечером или в пасмурную погоду. Очень интересно. Убийство 13 мая произошло в 12 часов дня, и погода стояла ясная, теплая и солнечная. А цветки, которые так хорошо видны на фотографии, полностью раскрыты. Что это? Ошибка природы? Или умышленная ошибка фотографа, подсунувшего в пакет с фотографиями, сделанными сразу после убийства, еще одну, сделанную совсем в другое время?

Да нет, этого не может быть… При чем здесь Антон? Глупость какая-то.

Но в голову полезли обрывки фраз, сказанных Антоном, вспомнилось его настойчивое желание помогать. И ведь это именно он обратил Настино внимание на фамилию Аллеко. А когда она уже готова была списать странно большой срок между подачей заявления и регистрацией брака Ливанцева и Аллеко на какие-то семейные обстоятельства, именно Антон настоял на том, чтобы проверить все еще раз, и обнаружил, что у двух невест Аллеко разные имена. Он очень хотел, чтобы Настя это обнаружила. И очень боялся, что она не заметит. Он старался держать весь процесс поиска одинокой брошенной женщины под контролем.

И у него была возможность выкрасть из фотолаборатории собственные негативы, инсценировав кражу. Зачем? Для того, чтобы пленки не попали в руки милиции. Потому что на отснятых в загсе пленках нет кадра со Светланой Аллеко.

Осталось только выяснить, была ли у него возможность доставать адреса невест.

И еще одно, самое главное: зачем? Зачем он все это делал?

Глава 14

– Антон Шевцов? Конечно, мы все прекрасно его знаем, он постоянно у нас подхалтуривает.

– Антон, фотограф? Да, он часто здесь бывает…

– Шевцов? Знаю такого. Он почти каждую субботу приезжает…

Коля Селуянов объезжал московские загсы, чтобы выяснить, есть ли у Антона Шевцова там знакомые. Знакомых оказалось много. Наконец удалось выяснить, каким образом он узнавал адреса невест.

– Антон периодически просил у меня адреса и телефоны тех, кто в ближайшее время собирается регистрироваться. Конечно, я давала ему эти сведения, никакого секрета тут нет, ведь в заявлении на регистрацию все указано.

– А зачем ему эти сведения, он не говорил?

– Говорил, что хочет предварительно переговорить с ними, предложить свои услуги, и если они соглашаются, договориться о количестве снимков, формате, качестве пленки, цену обговорить. Знаете, когда люди уже в загсе, создается такая суматоха, волнение, что они потом сами не помнят, с кем и о чем договаривались. Бывает, адрес свой забудут оставить или еще что-нибудь. Нет, я его понимаю, он действовал, на мой взгляд, совершенно правильно. Всегда все нужно делать заранее.

Такой же ответ Селуянов получил и в других загсах. Все постепенно становилось на свои места. Антона, как выяснилось, не обыскивали, когда на место убийства приехала опергруппа. Когда имеешь дело с толпой в пятьдесят человек, каждый из которых может оказаться убийцей, никому и в голову не пришло проверить сумки и карманы у человека, помогающего им, да еще по просьбе Каменской. А ведь кофров с камерами у Шевцова было несколько…

Пока Селуянов собирал сведения в загсах, Юрий Коротков сидел в кабинете ответственного работника медицинского управления, который занял этот пост сравнительно недавно, а до этого много лет возглавлял военно-врачебную комиссию. По запросу Короткова он велел принести ему архивные материалы о прохождении медкомиссии Антоном Шевцовым.

– Да, ему было отказано, – сказал он, перелистывая подшитые в папку документы. – У него ишемическая болезнь сердца и плохо залеченная черепно-мозговая травма.

– Разве это достаточное основание для того, чтобы отказать в приеме на службу в МВД? – удивился Коротков. – Ведь, насколько я знаю, в армию его призвали с теми же самыми болячками.

– Ну что вы сравниваете, – язвительно усмехнулся врач. – В армию возьмут кого угодно, даже олигофренов призывают. Им же надо вал обеспечить, а у нас другой подход, мы сотрудников не на два года, а на двадцать лет отбираем. Военные медкомиссии особо в состояние здоровья не вникают, если у парня жалоб нет, значит, здоров, а врачи ему специально болезни искать не будут. В конце концов, в армии им можно найти применение в стройбате, там большого интеллекта не требуется, лишь бы руки-ноги были целы. В милиции все по-другому, сами знаете, чего я вам тут рассказывать буду.

– А что все-таки с Шевцовым? Почему с последствиями черепно-мозговой травмы нельзя работать в милиции?

– Дело не в самой травме, а в том, что после нее у Шевцова появилась шизофреноподобная симптоматика. На момент обследования он был вполне адекватен, но прогноз был крайне неблагоприятный.

– Ему об этом говорили?

– Нет, разумеется, нет. Мы никогда не говорим таких вещей. Если бы он пришел к врачу-психиатру и предъявил жалобы, врач постарался бы ему помочь и объяснил бы Шевцову, в чем его проблемы. А людям, которые проходят медкомиссию, мы говорим о причине отказа только в том случае, если болезнь поддается лечению и после выздоровления человек допускается на повторную комиссию. Например, мы отказываем в приеме на службу женщинам с эрозией матки, но это элементарно вылечивается в течение месяца, мы говорим им об этом и допускаем на комиссию после излечения. А если речь идет о психопатологии – нет, увольте. А почему вы интересуетесь Шевцовым? Он что-то натворил?