Седьмая встреча - Хербьёрг Вассму

Она сняла рюкзак, села на ступеньку и открыла письмо. В начале письма Турид сожалела, что Руфь в тот вечер не могла остаться ночевать. В другой раз она непременно должна приехать с ночевкой. И четыре восклицательных знака.

Читая дальше, Руфь скользнула глазами по слову, стоявшему в самом конце страницы. «Горм». Ее взгляд приковался к нему, и она не могла понять, какое отношение оно имеет к письму Турид. У него не было оснований здесь находиться.

Турид писала, что между нею и Турстейном никогда не было ничего серьезного. Поэтому они больше не встречаются. Зато она встретилась несколько раз с Гормом Гранде. И, как она выразилась, ей кажется, что он «у нее на крючке».

Резиновый сапог Руфи был заклеен на большом пальце. Однажды она напоролась на брошенную в траве косу. Ей показалось, что былая рана открылась и достигла груди. Злость не уменьшила боли. Руфь сложила письмо, не дочитав, и сунула его в карман куртки.

Пока она шла к берегу, яд от письма распространился по всему телу. Ей было знакомо это чувство. Она испытывала его и раньше. Когда Уве не приходил домой ночевать или танцевал, слишком тесно прижавшись к своей даме. И все-таки то было совсем другое. Задыхаясь, она шла по тропинке, хлеща рукой по отцветшему иван-чаю и засохшей траве. Поддавала ногой все камни, какие видела среди корней и веток. Казнила эту проклятую, жалкую, топкую землю. Так ей! Аминь.

Она мысленно видела Горма, обнимавшего Турид. Танцующего с ней. Наклонявшегося над ней с тем же взглядом, каким он смотрел на Руфь, когда они танцевали. И в машине. Его руки, обнимавшие Турид.

Неожиданно Руфь остановилась. Ее осенила догадка. И это было хуже того, что Уве когда-то не пришел домой ночевать после вечеринки. Эта догадка открыла Руфи не только то, что она любит Уве далеко не так, как ей следует любить своего мужа, но что она, глупая женщина, по уши влюблена в Горма Гранде.

Руфь вдруг поняла, что всерьез думала, будто Горм ходит по городу или сидит в своей конторе исключительно для того, чтобы ей было о ком мечтать. Что она должна получить тайный подарок, о котором никто ничего не знает.

Она зашагала дальше, а горячие лучи стоящего над ней солнца били по ее куртке и джемперу. Добравшись до полосы прилива, она швырнула на землю рюкзак и, вещь за вещью, сдернула с себя всю одежду.

Совершенно голая, она кружилась среди прибрежных водорослей, перекатывала с места на место камни, падала и вставала. Наконец она попала в ледяные объятия, сомкнувшиеся вокруг нее. Сейчас она утонет…

Когда она, икая, вынырнула на поверхность, она увидала испуганные лица Уве и Тура в качавшейся на волнах моторке. Уве подтянул поближе привязанный к моторке ялик, чтобы на веслах добраться до Руфи.

Охваченная злостью, она плыла к лодке. При каждом взмахе ее руки их головы то появлялись над водой, то исчезали. Уве, Тур. Тур, Уве. Плечи и головы, головы и плечи. Дыши. Спокойно. Эти двое — все, что у тебя есть! Пойми это. Дыши. Держись.

Наконец она забралась в красный пластмассовый ялик.

— Ты сошла с ума, тебя же видно с дороги! — крикнул Уве, он, видно, здорово струхнул.

— Плевать мне на это, — ответила Руфь, перелезла из и лика в лодку и стряхнула с себя воду.

— А где твоя одежда? — жалобно спросил Уве.

— Как где? На берегу, конечно!

— Господи, Руфь, что с тобой?

— Хочешь, чтобы я поплыла к берегу и шлепала по мелководью до своей одежды, пока на меня будут глазеть с дороги? — огрызнулась она.

Уве пересел в ялик и поплыл к берегу. Руфь натянула на себя его свитер и, стуча зубами, села на банку.

— Как ты хорошо плаваешь! — испуганно проговорил Тур.

Она обняла его и подбросила в воздух. Он должен был засмеяться. Они оба должны были засмеяться. Но он не смеялся, он с недоумением смотрел на нее.

— Мама, ты на нас сердишься?

Она посадила его на место и поглядела на свои посиневшие от холода ноги. Потом присела на корточки и натянула свитер до самых ступней.

— Нет, — сказала она, прижавшись к щеке Тура, — не сержусь. Просто твоя мама глупа, как овца, поэтому ей теперь холодно даже в свитере.

— Овцы не умеют плавать, — взрослым голосом сказал Тур.

— Если придется, умеют.

— А тебе пришлось?

— Да.

— Почему?

— Из-за сердца. У мамы так заболело сердце, что ей пришлось поплавать.

— А теперь прошло?

— Еще не знаю.

Глава 19

«Когда он просыпался и всем телом ощущал движение судна, он всегда думал: Зачем?»

Горм снова начал делать записи в желтом блокноте. То, что он писал, не всегда было связано между собой, но всё-таки продолжал писать. Не о том, что на самом деле его мучило или вселяло тревогу. Но о том, как все могло бы быть, если бы обстоятельства сложились иначе.

Просматривая старые записи, он видел, что три раза написал одни и те же слова: «Он решил уехать». Горм никогда не писал от первого лица. И никогда не писал о матери. Это было немыслимо. Все, что он пишет, должно было быть новым и смелым. У будней тоже должна быть перспектива. Мать тут была ни при чем. К тому же теоретически существовала опасность, что желтый блокнот может попасть к ней в руки.

Горм решил для себя, что не случится ничего страшного, если мать узнает, что он не всегда придерживался морали. Но не мог рисковать, чтобы она узнала о его неприязни к ней. Это бы ее убило.

Конечно, можно выражать свои сокровенные мысли окольным путем. Он догадывался, что писатели так и делают. Они либо возвышают личность, приписывая ей значительные мысли и поступки, либо убирают все мелкое и недостойное, чтобы подчеркнуть благородное.

Это помогало понять отношение Аска Бурлефута, героя Агнара Мюкле, к женщинам, которых он не любил. Без этого автор не сумел бы показать читателю все стадии развития героя. Так сказать, становление мужчины.

Все это Горм понимал и, тем не менее, никак не мог сформулировать хоть одну фразу, которая оправдывала бы его поступок: он переспал с Турид лишь потому, что не мог получить ту, которую хотел.

Пытаясь уйти от главного, он исписал много страниц, выражая удивление по поводу того, что люди бывают способны на столь низкие поступки. Когда несколько дней спустя он перечитал написанное, оно показалось ему довольно невнятным, и уж никак не смелым.

Он не уехал. Вместо этого он снова встретился с Турид. Она пригласила его к себе. Хозяйка не должна была видеть его, поэтому Турид прошла первая и оставила дверь открытой.

Он все-таки не мог гарантировать, что хозяйка не заметила его, но Турид легко успокоилась, когда он сказал, что это маловероятно.

Это не было ни ложью, ни правдой. Просто удобный выход из положения. Собственно, Горм научился этому у директора своей фирмы Хаугана. Он ежедневно наблюдал, как Хауган подобным образом умиротворяет своих служащих. Это действовало безотказно. Именно так Хауган и добивался от них наилучшего результата.

У Турид повсюду лежали вышитые салфеточки. И вместе с тем в ее комнате было что-то тревожное, не вязавшееся с ее пышным телом и уверенными движениями. Или с ее дерзким языком.

Это безумие, думал Горм. И тем не менее, они опять и опять оказывались на ее диване, покрытом чехлом в мелкий цветочек и пахнущем дезодорантом.

В тот день, когда Турстейн должен был начать работать в отделе опта, начальники других отделов и руководители всех рангов собрались на завтрак в конторе Горма, чтобы познакомиться с ним.

Турстейн ни разу не обмолвился, что ему все известно о Турид и Горме. Он был добродушен, весел и заинтересован в работе. Он изложил свой план стратегии фирмы, с которым она должна встретить новые времена, как он выразился. Главное, иметь нужные товары для нужных покупателей. Нет смысла, к примеру, продавать бикини на Нордкапе.

Хенриксен и Хауган были довольны. Прежде чем завтрак кончился и все разошлись по своим местам, Хенриксен дружелюбно хлопнул Турстейна по плечу и дважды заметил: «Высший сорт!»

Оставшись вдвоем, Турстейн и Горм одновременно произнесли имя Турид, и обоим стало смешно.

— Будущего у наших отношений не было, но пока они продолжались, это было приятно, — сказал Турстейн.

— Хорошо, — коротко сказал Горм. — Выпьем вечером пива?

— Выпьем, — с облегчением согласился Горм.

В ту же минуту Горму сообщили, что ему звонит дама. Он взял трубку, Турстейн махнул ему на прощание и ушел.

Звонила Турид. Ей нужно встретиться с ним. Сегодня же. Как только Горм услышал ее голос, он понял: что-то случилось.

— Я так давно тебя не видела, — сказала Турид.

— У меня много работы.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Встретимся в четыре возле магазина, — сказал он, помедлив.

— В «вольво»? — жалобно спросила она.

— В «вольво», — подтвердил он.

Турид была очень красива и даже торжественна. Светлые полосы обрамляли ее лицо. Он смотрел на нее сбоку, она молчала и разглядывала свои руки.