М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон

царца и швейцарки, пропитанных духом энциклопе­

дистов, сделало то, что русская литература была для

меня terra incognita *, и я из нее знал только «Юрия

Милославского», которого мы в Горном корпусе читали

вслух во время летних каникул, проведенных в стенах

корпуса. Что ж удивительного, что я даже не интере­

совался издаваемым в последние месяцы пребывания

Лермонтова в школе рукописным журналом под назва¬

нием «Всякая всячина напячена», редактором коего

был, кажется, конно-пионер Лярский. <...>

Я жил во Владикавказе. <...> Однажды базарный **

пришел мне сказать, что какой-то приезжий офицер

желает меня видеть. Я пошел в заезжий дом, где застал

такую картину:

М. Ю. Лермонтов, в военном сюртуке, и какой-то

статский (оказалось, француз-путешественник) сидели

за столом и рисовали, во все горло распевая: «A moi

la vie, à moi la vie, à moi la liberté» ***.

Я до сих пор хорошо помню мотив этого напева,

и если это кого-нибудь интересует, то я мог бы найти

кого-нибудь, кто бы его положил на ноты. Тогда это

меня несколько озадачило, а еще более озадачило, что

Лермонтов, не пригласив меня сесть и продолжая рисо­

вать, как бы с участием, но и не без скрываемого высо­

комерия, стал расспрашивать меня, как я поживаю,

хорошо ли мне.

Мне в Лермонтове был только знаком шалун, руко­

водивший «Нумидийским эскадроном», чуть не сбив­

шим меня с ног в первый день моего вступления

* неизведанная земля ( лат.) .

**Так назывался приставленный к взятому для офицеров

и проезжих дому унтер-офицер. ( Примеч. В. В. Боборыкина.)

***Да здравствует жизнь, да здравствует жизнь, да здрав­

ствует свобода! ( фр.).

180

в юнкерскую школу, а потом закатившим мне в затылок

залп вареного картофеля. О Лермонтове, как о поэте,

я ничего еще не знал и даже не подозревал: таково

было полученное мною направление. В краткое мое

пребывание в полку, в Царском Селе, я благодаря обра­

тившему на меня внимание нашему полковому библио­

текарю поручику Левицкому прочитал Тьера, Байрона

и еще кой-что, более или менее серьезное. Во Влади­

кавказе читал, кроме «Русского инвалида» и «Пчелы»,

«Revue Britannique» и как-то случившиеся у Нестерова

«Etudes de la Nature» Bernardin de St-Pierre 2. Все это,

вместе с моею владикавказскою обстановкою, не могло

не внушать мне некоторого чувства собственного до­

стоинства, явно оскорбленного тем покровительствен­

ным тоном, с которым относился ко мне Лермонтов.

А потому, ограничась кратким ответом, что мне

живется недурно, я спросил, что они рисуют, и узнал,

что в проезд через Дарьяльское ущелье, отстоящее

от Владикавказа, как известно, в двадцати—сорока

верстах, француз на ходу, вылезши из перекладной

телеги, делал croquis * окрестных гор; а они, остановясь

на станциях, совокупными стараниями отделывали

и даже, кажется, иллюминовали эти очертания 3.

На том разговор наш и кончился, и я, пробыв не­

сколько минут, ушел к себе, чтобы в третий раз встре­

титься с Лермонтовым уже в Москве, где я в 1840 году

находился в годовом отпуску. <...>

Простившись с Владикавказом, я <...> приехал жить

в Москву <...>, тратя время на обеды, поездки к цыга­

нам и загородные гулянья и почти ежедневные посе­

щения Английского клуба, где играл в лото по 50 руб.

асс. ставку и почти постоянно выигрывал. Грустно

вспомнить об этом времени, тем более что меня по­

стоянно преследовала скука и бессознательная тоска.

Товарищами этого беспутного прожигания жизни

и мотовства были молодые люди лучшего общества

и так же скучавшие, как я. Между ними назову: князя

А. Б<арятинского>, барона Д. Р<озена>, М<онго-

Столыпина> и некоторых других 4. И вот в их-то ком­

пании я не помню где-то в 1840 году встретил

М. Ю. Лермонтова, возвращавшегося с Кавказа или

* наброски ( фр.) .

181

вновь туда переведенного, — не помню. Мы друг другу

не сказали ни слова, но устремленного на меня взора

Михаила Юрьевича я и до сих пор забыть не могу: так

и виделись в этом взоре впоследствии читанные мною

его слова:

Печально я гляжу на наше поколенье, —

Грядущее его иль пусто, иль темно...

Но хуже всего то, что в ту пору наш круг так мало

интересовался русской литературой, что мне, например,

едва ли из нее было известно более как «Думы»

Рылеева и его поэма «Войнаровский», «Братья-разбой­

ники» Пушкина и «Юрий Милославский» З а г о с к и н а , —

и все это прочитанное, а отчасти наизусть выученное

еще в Горном корпусе. В юнкерской школе нас интере­

совали только французские романсы Гризара и воде­

вильные куплеты; в полку успел прочесть Тьера

«Историю революции» и Байрона во французском пере­

воде, а на Кавказе, кроме «Инвалида», «Etudes de la

Nature» Bernardin de St-Pierre и изредка «Revue Britannique» и — ничего из современной литературы. Вот

и сформировалось исключительно эпикурейское миро­

воззрение, основным фондом коего было существо­

вавшее тогда во всей силе крепостное право.

Нужно было особое покровительство провидения,

чтобы выйти из этого маразма. Не скрою, что глубокий,

проницающий в душу и презрительный взгляд Лермон­

това, брошенный им на меня при последней нашей

встрече, имел немалое влияние на переворот в моей

жизни, заставивший меня идти совершенно другой

дорогой, с горькими воспоминаниями о прошедшем.

Но об этом когда-нибудь в другой раз.

11 февраля 1885 года

с. Лысково

H. H. МАНВЕЛОВ

ВОСПОМИНАНИЯ,

ОТНОСЯЩИЕСЯ К РИСУНКАМ ТЕТРАДИ

М. Ю. ЛЕРМОНТОВА

Узнав из газет, что учрежденный в память Михаила

Юрьевича Лермонтова музей собирает среди лиц, знав­

ших поэта, и среди публики материалы, относящиеся

к его жизни и художественному творчеству, я, как

бывший воспитанник давнишней Школы гвардейских

подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которую

поступил в 1833 году, то есть годом позже Лермонтова,

и в течение одного года до производства Лермонтова

в офицеры в 1834 году бывший товарищем его по школе,

считаю себя счастливым, что могу с своей стороны

принести музею в дар сохранившийся у меня экземпляр