Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Несколько минут мы сидели в звенящей тишине. По небу неторопливо плыли облака, заслоняя звезды. Слабый ветер утих, но волны продолжали медленно и ритмично колыхать яхту. Москитов не было и следа.

— Ты еще не спишь, Лукас?

— Нет.

— Извини, что заставил тебя выслушивать эту ностальгическую чушь.

Я промолчал, и Хемингуэй добавил:

— Сорокатрехлетний человек имеет на это право. Если доживешь до моего нынешнего возраста, тебе станет ясно, что я имею в виду.

Я кивнул, глядя, как он устало допивает пиво.

— Что ж, еще один день погони за радиопризраками — и мы возвращаемся домой, — сказал он. — В воскресенье мы с Джиджи принимаем участие в кубинском чемпионате по стрельбе. Я хочу, чтобы перед состязаниями он провел спокойную ночь на суше. — Внезапно Хемингуэй заулыбался. — Ты видел, как вооружились парни, собираясь на охоту за подлодками? Пэт взял «ли энфилд», а Джиджи вычистил и смазал старый «манлихер» своей матери. Помнится, Полин брала его в Африку охотиться на львов...

— Зачем вы взяли их с собой? — спросил я. — Я имею в виду мальчиков.

Улыбка Хемингуэя увяла.

— Кажется, ты меня осуждаешь, Лукас?

— Нет, просто мне любопытно.

— Если в походе нас будут ждать опасности, — ответил писатель, — мы оставим парней на базе Кейо Конфитеса, а сами отправимся искать субмарины. А до тех пор пусть наслаждаются плаванием. Жизнь достаточно суровая штука, чтобы лишать их радостей.

Я допил пиво. Было уже поздно. Звезды спрятались за облаками, и во всем, даже в запахах, ощущалась глубокая ночь.

— Господи, — выдохнул Хемингуэй, — как жаль, что в выходные с нами не будет Бэмби. Он отлично стреляет по голубям. Почти так же хорошо, как наш маленький «popularisimo».

Один из гаванских журналистов, специалист по стрельбе, написал, что во всей Кубе не найдется такой четверки стрелков, которые сумеют превзойти Бэмби, Папу, Джиджи и Мышонка.

Мне очень хотелось бы, чтоб Бэмби был здесь в воскресенье — он стреляет столь же хладнокровно, как нервничает, играя в теннис.

Хемингуэй поднялся на ноги, и я впервые за все время пребывания на яхте увидел, как он несколько мгновений покачивался, стараясь обрести равновесие.

— Я спускаюсь вниз, Лукас. Посмотрю, как там мальчики, и лягу сам. Примерно через час тебя сменит Волфер. На рассвете мы отправимся к северному окончанию Ки-Романо... вдруг мы застанем там «Южный крест», по счастливой случайности или по воле богов.

Писатель вышел под тент мостика, скрылся в темноте и спустился по трапу к носовым каютам. Я слышал, как он негромко напевает, и разобрал слова:

У котенка пушистая шубка

И острые коготки,

Пушистый котенок будет жить вечно -

О, бессмертие!

Мальчики появились в финке в середине июня, незадолго до отъезда Геллхорн. Я ничего не знаю о детях, кроме того, что они делятся на две категории — невыносимо надоедливые и умеренно надоедливые, — однако сыновья Хемингуэя приятно меня удивили. Оба были худощавые и веснушчатые, с всклокоченными волосами и открытыми улыбками, хотя Грегори, младший, улыбался чаще и выражал любые чувства более явно, чем его старший брат. Тем летом 1942 года Патрику исполнялось четырнадцать, день его рождения был в конце июня, и в его облике только начинала сквозить серьезная угловатость юноши. Хемингуэй хвастался своим девятилетним сыном, который побивает всех в стрельбе по голубям, но тем летом Грегори было уже десять. Мальчик сказал мне, что он родился 12 ноября 1931 года. Я не знал, насколько это обычное дело, когда родители забывают возраст собственных детей, но ничуть не удивился тому, что с Хемингуэем случилось такое — особенно если вспомнить, что он виделся с мальчиками раз или два в году.

Ремонт главного вала «Южного креста» длился целую вечность, и яхта еще дважды возвращалась в доки Касабланки для устранения все новых неполадок, поэтому она вышла в море только в июле, и капитан три недели испытывал ее на плаву, лишь изредка уходя от берега за пределы видимости.

Тем не менее Хемингуэй с нетерпением ждал возможности пуститься по следу огромного корабля, и мальчики сразу же были зачислены в экипаж «Пилар».

Однажды жаркой ночью в середине июля я шел у задней стены финки, направляясь в «Первый сорт», чтобы поужинать там в компании Дикарки, и услышал, как Геллхорн и Хемингуэй препираются из-за его решения взять мальчиков с собой в поход. Голос Геллхорн поднялся до того пронзительного скрежещущего визга, какой бывает у женщин во время семейных дрязг. Поначалу Хемингуэй отвечал мягко и сдержанно, но по мере того, как продолжался спор, говорил все громче. Я не стал задерживаться и подслушивать, однако по пути от заднего дворика до дорожки услышал вполне достаточно.

— Ты сошел с ума, Эрнест? Что, если в своей дурацкой погоне за нацистами ты столкнешься с настоящей субмариной, и в этот момент на борту будут мальчики?

— Тогда они увидят, как я потоплю ее гранатами, — раздался голос Хемингуэя. — Их имена попадут во все газеты Штатов.

— Они обязательно попадут в газеты, если ты рассердишь капитана, и он отведет лодку на тысячу ярдов и расстреляет «Пилар» из шестидюймового палубного орудия.

— Все так говорят, — проворчал Хемингуэй. — Но ничего подобного не случится.

— Откуда тебе знать, что может случиться, Эрнест? Что ты знаешь о войне? О настоящей войне?

Теперь в голосе Хемингуэя слышался гнев:

— Уж не думаешь ли ты, что я незнаком с реалиями войны?

У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять над этими реалиями, когда хирурги миланского госпиталя извлекали из моей ноги двести тридцать семь кусков гребаной шрапнели...

— Не смей говорить при мне такие слова! — бросила Геллхорн. — Вдобавок, когда ты рассказывал об этом в прошлый раз, кусков было двести тридцать восемь.

— Это мелочи.

— Милый, — ровным голосом произнесла Геллхорн, — на сей раз, если тебе хватит смелости подойти к подлодке вплотную и твои гранаты не попадут в люк, ты сам превратишься в двести тридцать восемь кусков. И мальчики тоже.

— Не говори так, — сказал Хемингуэй. — Ты ведь знаешь, что я не подвергну Мышонка и Джиджи настоящей опасности.

Но мой план разворачивается полным ходом, и я не могу его остановить. Оборудование испытано и налажено. Экипаж изнывает от нетерпения...

— Твои люди изнывали бы от нетерпения, даже если бы ты пообещал бросить им говяжью кость, — перебила Геллхорн.

— Марти, все они отличные парни...

— Ну да, отличные парни, — язвительно произнесла Геллхорн. — Все сплошь интеллектуалы. На днях я застала Геста за чтением «Жизни Христа». Я спросила, почему он так быстро переворачивает страницы, и Гест ответил, что ему не терпится узнать, чем все кончится.

— Ха-ха-ха, — отозвался Хемингуэй. — Волфер замечательный человек и очень верный. Если бы я велел ему прыгнуть с самолета, сказав, что он получит парашют во время падения, он лишь ответил бы: «Слушаюсь, Папа», — и сиганул бы в люк.

— Вот и я о том же, — заметила Геллхорн. — Блестящий интеллект.

— ..вдобавок Волфер незаменим, — продолжал Хемингуэй, повышая голос. — У него огромный опыт морских путешествий.

— Да, — сказала Геллхорн. — Кажется, его дядя утонул на «Титанике».

Я ждал ответа, но Хемингуэй промолчал.

— И этот твой радист-пехотинец, — добавила Геллхорн. — Ради всего святого, Эрнест, он днями напролет читает комиксы.

И, кстати, ты заметил, милый? У него ужасно воняют ноги.

— Саксон — парень что надо, — проворчал Хемингуэй. — Обстрелянный ветеран. Да, он слишком много времени провел на войне... устал от боев. Что же до его ног, то он подцепил в джунглях кожную гниль. Грибок, распространенный в тихоокеанских тропиках.

— Грибок или нет, ты должен что-то с этим сделать, прежде чем загонять своих друзей на борт несчастной «Пилар». Вы и без того смердите после своих походов.

— Что значит — смердим?

— Я имею в виду, милый, что от вас дурно пахнет, когда вы сходите на берег. Вы все. Вы воняете рыбой, кровью, пивом и потом, вы облеплены рыбьей чешуей и грязью. Грязью, Эрнест. Почему бы тебе не мыться почаще?

К этому времени я удалился на приличное расстояние, но все же до меня донесся голос Хемингуэя:

— Марти, но ведь ни одна лодка не обходится без запахов рыбы, пива и пота. Мы не можем мыться, потому что вынуждены беречь пресную воду. Ты ведь знаешь, что...

Пронзительный голос Гелдхорн был еще слышен:

— Я говорю не только о яхте, Эрнест. Почему бы тебе не мыться почаще, когда ты находишься дома?

— Черт побери, Марти! — вскричал Хемингуэй. — По-моему, тебе пора в отпуск. Ты устала от боев больше, чем Саксон.

— Да, я страдаю от клаустрофобии сильнее любого из вас, — согласилась Геллхорн.

— Вот и отлично, киска. Отмени свое дурацкое плавание.

Вместо него мы отправимся к побережью Гуанбакоа, и ты сможешь написать тот, другой репортаж, который обещала «Кольерсу»...