Драма лихих 90-х - Юрий Николаевич Безелянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Придумал новый вариант названия будущей книги: «Сад любви во все времена года».
30 июля
По моей просьбе Ще отвозила мои материалы в «ВК», там отличилась Зимянина: в присутствии актрисы Мирошниченко выпалила: «У нас не только мужья знаменитые, но у нас еще жены-красавицы». Словом, ударила Мирошниченко обухом по голове, та так и осталась с разинутым ртом…
Звонил Светлов: «Вы удивительный человек. Вырезаю ваши колонки Пастернака в книгу Пастернака, Билибина к Билибину…». А я уже написал новых: Сезанна, Стендаля, Байрона… Наташа в Москве и пасет Бусю в больнице и была свидетелем загула: гуляли врачи, сестры, охраняющий больницу ОМОН, и никому не было дела до больных. «Такое в Германии невозможно!» – сказала Наташа.
6 августа
На 55 лет Ще сделал праздничный альбом и написал стихи о том, что годы «словно водопад, шумят, летят…». Были гости, были цветы, были подарки. За столом 1 августа было 7 женщин и один мужчина – я. «Единственный мужчина, и тот седой и с болью…». Посидели очень неплохо, а на утро Ще сказала: «Как хорошо, что это было, и как хорошо, что это прошло».
Что плохо? Опять бешеная работа. Долблю книгу «Сад любви». Воспалились у обоих десны, как-то полночи не давал спать верхний Гена: колотил шкаф.
Гром по шкафу раздавайся,
Веселися вся мордва!
13 августа
Завязал с «Наукой и жизнью» и закончил календарную колонку в «ВК» – 152 выпуска. С 12-го новая рубрика (на разные темы), первая публикация «Лорд Джон скончался». Это фраза Гилберта Кита Честортона: «Журналистика – это фраза типа «Лорд Джон скончался», адресованная людям, никогда не знавшим, что лорд Джон был жив». Короче, о журналистике. И вставил небольшое стихотворение архитектора Геннадия Алексеева:
Хорошо быть обезьяной,
и попугаем хорошо быть,
и крысой, и комаром, и амебой.
Плохо быть человеком:
все понимаешь.
Понимаешь, что обезьяна – кривляка,
попугай – дурак,
крыса – злюка,
комар – кровопиец,
а амеба – полное ничтожество.
Это удручает.
Пескова приобрела переплетный материал, ждет окончания рукописи «Сад любви» и хочет вести ее на Франкфуртскую книжную ярмарку. Ой, что-то во все это не верится… Неожиданно умер Эдик Церковер, 63 года. Говорят, расстроился из-за смерти собаки, много пил. Способный журналист – и слетел с орбиты…
8-го установил новый, кажется, рекорд: 19 машинописных страниц. 10-го ездил в «Работницу». Орловский: «Голубь мой, где Бунин? Обещали в четверг…». Какой Бунин, я заплутался в сентябрьских аллеях «Сада любви». На следующий день пришлось садиться за Ивана Алексеевича. Печатал, а еще помогал Ще провернуть на мясорубке мясо. Мясо и Бунин! И по странной ассоциации вспомнились бунинские строки:
Мне снилось северное море,
Лесов пустынные края…
Мне снилась даль, мне снилась сказка –
Мне снилась молодость моя.
(1903–1904)
Тут был забавный звонок. Эльвира спросила Ще, чем она занимается, та ответила: Веневитиновьм. «Откуда вы с Юрой все это берете?» Ще шутливо: «Из головы». Эльвира серьезно: «Нет, у вас прямая связь с космосом». Как говорится, и смех, и грех. А писавшая мне уже Елена Ивановна Кузнецова написала в письме, как она представляет, как я работаю: перебираю карточки длинными пальцами – «что же сегодня приготовить для читателей?.. А, может, у Вас компьютер? Нет… в Ваших календарях не чувствуется машины, ее холодности и расчета…».
Господи, вот ради таких и пишешь – романтических дурочек (но в хорошем смысле).
Купил «Размышления и афоризмы французских моралистов XVIXVIII веков». Раскрыл наугад, и вот Мишель де Монтень:
«Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой…».
«Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи» (Франсуа де Ларошфуко).
«Угасание любви – вот неопровержимое доказательство того, что человек ограничен и у сердца есть пределы». (Жан де Лабрюйер).
«Люди глупые никогда не поймут умных». (Люк де Клапье де Вовенарг).
«Чтобы жизнь не казалась невыносимой, надо приучить себя к двум вещам: к ранам, которые наносит время, и к несправедливости, которую чинят люди». (Никола-Себастьен де Шамфор).
Французские размышления стоят 15 тыс. рублей, а кг картошки – 2,5 тыс., огурцы, помидоры и слива в одной цене – по 4 тыс. И ближе к овощам и картошке наш кудрявич – Сергей Есенин, которым занимаюсь.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств…
Ну, и далее: «Я теперь скупее стал в желаньях, жизнь моя, иль ты приснилась мне?..». Жизнь иногда снится, но снам доверять нельзя, там слишком много фантазий и фантасмагорий. Лучше – дневник. Только ему можно доверять, записывая во след событиям… Ну, а про Есенина 17 августа закончил – 91 страница, 4 печатных или авторских листа, – и кандидатскую можно давать. Только никто вот не спешит с присвоением мне ученой степени.
Приезжала ТВ-бригада в рамках «Старой квартиры». Я рассказывал, они снимали (режиссер Михаил Цитриняк), потом Ще поила всю бригаду чаем. Основные съемки в конце сентября.
Наконец-то приобрел трехтомник воспоминаний Эренбурга, то брал в библиотеке, теперь вот Илья Григорьевич у нас дома. Забавно, что Щекастику в «Сударушке» тоже предложили написать о Есенине, и Сережа Борисов сказал, что ему больше нравится, как пишет Ще – романтический стиль, чем я; я, по мнению Борисова, «слишком много знаю». Вот уже и сравнивают семейно-литературный тандем.
Мы с Ще вместе бьемся на литературно-журнальном фронте, хотя у нас и разное перо, и разный опыт, а вот Юрий Нагибин бился в одиночку, и его дневник, который я сейчас читаю, полон горечи: «Раздражает неполнота успеха… главное – не жить мелкими досадами, не думать о них, не травить душу… Пришла старость, но еще не распад… А завтра настанет мерзость малых забот, ничтожных побед и ничтожных поражений… почти все советские люди – психически больные… Я все время помнил, что мне 66, а тут кончаются шутки…».
Да, Нагибин жил в какой-то зависти к чужим успехам, но и ему изрядно завидовали. Он наотмашь прикладывал коллег – Симонова, Юрия Олешу и других. Я старась никому не завидовать и писать о других более
