Русь. Том II - Пантелеймон Романов

Он нажал кнопку звонка, и в кабинет вошёл тот человек, который привёл студента.

Через десять минут генерал уже ехал на благотворительный базар, главной устроительницей которого были Рита и её близкие друзья.

LXXII

Бал был в полном разгаре. В киосках продавались шампанское, фрукты. Мужчины, соперничая между собой в щедрости, бросали на прилавки киосков сотенные билеты, которые тут же сметались в ящики блиставшими красотой и нарядами продавщицами. Эти дамы, часто занимавшие очень высокое положение в свете, держались так свободно, и их глаза часто так загадочно и обещающе смотрели на выказывающего особенную щедрость мужчину, что эти взгляды часто удваивали и утраивали щедрость.

Устроители сидели за кулисами в гостиной с бронзовыми часами на камине и шёлковой голубой обивкой на золоченой мебели.

Унковский, не заходя в зал, прошёл в гостиную. Остановившись на пороге, он утёр платком усы, окинув взглядом присутствующих.

Тут были все свои: Рита с неестественно светлыми пышными волосами, Елена, старая тётка Унковского, нервная незнакомая ему сухая блондинка и гвардейский полковник.

— Генерал, вы вечно опаздываете, — сказала в кресле с чашкой в руке смуглая и тонкая Елена.

— Дело в том, что я не всегда могу так свободно, как вы, принадлежать себе, — ответил генерал, здороваясь со всеми.

— Я всё забываю, что вы принадлежите отечеству, — проговорила как бы с досадой на свою рассеянность Елена.

Необычайно тонкая в своем обтянутом на бёдрах чёрном бархатном платье, она отличалась весёлой ироничностью и живостью. У неё были необычайно густые чёрные волосы, давившие тяжестью причёски её маленькую голову.

— Ну что ваши революционеры?

— Мои революционеры пока что прочно сидят под замком.

— Это какие? из Думы? — спросила седая, с буклями, в чёрном платье старуха, тётка Унковского.

— Да.

— Надеюсь, что к ним отнесутся так, как они того заслуживают, и будут судить военным судом, — сказала тётка Унковского. Она сидела прямо, слегка откинувшись на спинку кресла и положив старчески пухлые руки на подлокотники.

— Я прилагаю к этому все старания, — сказал Унковский. — Но плохо то, что при каждом нашем неуспехе на фронте оставшиеся у них резервы оживляются ещё с большей энергией и сбивают с толку многих идиотов и из нашей молодёжи. Сейчас пришлось играть глупую комедию, в которой мне досталась роль отца и благодетеля, — заключил генерал, беря чашку из рук горничной.

— Вы хотите этим сказать, что эта роль вам совершенно не свойственна? — сказала Елена.

— Я предпочитаю другую роль… но меня просила играть её очень интересная дама, — в тон ей ответил Унковский, — а вы знаете, я всегда подчиняюсь желаниям вашего прекрасного пола.

— Благодарю вас, — сказала Елена, иронически поклонившись со своего кресла. — Я это о ч е н ь хорошо знаю.

Унковский каждую минуту оглядывался на дверь, как будто здесь кого-то не хватало. Не было Ольги Петровны, и он не знал, как спросить, где она.

Елена заметила эти взгляды и поняла их значение.

— Что же, мы совсем выдохлись и к наступлению уже не годны? — спросила старуха. И, не дожидаясь ответа, проговорила:

— Я этого ждала с самого начала. Раз на немецкий фронт послали немца командовать, чего же ждать иного? Мы никогда ничего не можем сами, блаженные во Христе… Мы дождёмся того, что у мужиков лопнет терпение, и они взбунтуются. Император ничего не понимает, беззаботен, как младенец, и играет жалкую роль. О том, как он осведомлён в делах, можно судить по тому, что он до сих пор ещё мечтает о завоевании Константинополя…

Она говорила это строго, почти гневно. Её властный голос и важный облик с заострившимся носом приковывали к себе внимание.

Унковский сделал ей знак глазами в сторону горничной. Но старуха, махнув рукой, сказала:

— Ну, об этом все знают и везде говорят, даже, я думаю, и о н и.

Однако, обратившись к горничной, потребовала:

— Выйдите отсюда, милая моя.

Унковский, подождав, когда закроется за горничной дверь, сказал:

— К сожалению, это правда. В последние месяцы отношение народа к государю очень изменилось. Также очень нехорошо отзываются об императрице… в народе о ней распространяются всякие легенды, и, что хуже всего, они проникают даже в войска.

Нервная, худощавая блондинка, у которой дёргалась шея и глаза горели неестественным, возбуждённым огнём, хотела что-то сказать, но Унковский не заметил этого и продолжал, поставив допитую чашку на край стола и осторожно подвинув её:

— И в то же время находятся подлецы, которые вводят в трагическое заблуждение императора и императрицу. Они получают массу писем «от русского народа» с выражением любви и преданности, с заявлениями о необычайном подъёме народа, о его восторге перед мудрым управлением. Всё это, действительно, может повести к ужасному концу.

— Ничего иного и ждать нельзя, — сказала возбуждённо блондинка. — Вы знаете, — прибавила она, таинственно оглянувшись на дверь, — у императора ужасные линии рук. Он рождён под несчастной звездой. У него, говорят, страшная судьба.

И она взволнованно оправила платье.

Пышная Рита, с взбитой причёской светлых волос, сидевшая рядом, посмотрела на неё, потом перевела взгляд на мужа с выражением человека, мало осведомлённого во всех этих делах.

— Это всё ваш спиритизм, — сказала насмешливо старуха, обращаясь к блондинке и едва взглянув в её сторону.

— Ах, нет, какой же спиритизм… это совсем другое.

— Говорят, что со времени войны все мистические учения потеряли силу при дворе, — сказала Елена. — Императрица отвлечена от своих меланхолических настроений и всё время занята домом призрения трудящихся женщин и санитарным поездом.

— Я хотел бы быть занятым домом призрения трудящихся женщин, — сказал стоявший за креслом Елены гвардейский полковник, дотронувшись рукой до своих пышных усов.

На него оглянулись, но, увидев, что он шутит, отвернулись, а Елена подняла пальчик и, не оглядываясь, погрозила ему.

В это время в гостиную вошла Ольга Петровна в сопровождении трёх мужчин, весёлая, сияющая и возбуждённая от танцев и того внимания, каким она была окружена.

На ней было серое, отливающее стальным цветом платье, сильно открытое на груди и на спине.

Оборачиваясь с улыбкой на ходу к своим спутникам, она потрагивала сзади тонкими пальцами взбитую причёску, подняв обнажённый локоть. В числе сопровождавших было одно титулованное лицо, высокий, очень худой человек с моноклем и с белой гвоздикой в петлице визитки. У него были неестественно тонкие ноги, которыми он не очень уверенно ступал. Волосы, сильно зачесанные с одного бока, прикрывали поперёк большую лысину.

При появлении Ольги Петровны Елена, украдкой взглянув, заметила в Унковском то едва уловимое выражение, какое бывает у мужчины, когда в общественном месте он встречает любимую женщину.

— Лучше бы она занималась своими трудящимися женщинами и не лезла в управление страной, — сказала старуха. — Я знаю, что во время докладов у царя она незаметно присутствует в кабинете, сидя на площадке — что-то вроде антресолей, — и он, самодержец всероссийский, трепещет перед ней, путается и ведёт себя, как мальчишка. А что, этот проходимец опять, кажется, пользуется милостями, вопреки тому, что мистические учения потеряли всякую силу при дворе? — спросила иронически старуха.

Сухая блондинка с нервно подёргивающейся шеей, по-видимому, бывшая в курсе всех придворных тайн, с загоревшимися глазами сказала:

— Он вернулся… но его сейчас держат несколько вдали.

Старуха, вздохнув, презрительно и безнадёжно махнула рукой.

— Но я понимаю их величества, он должен им импонировать, — продолжала возбуждённо блондинка. — Я знаю людей, которые без негодования не могли о нём слышать, а когда встречались с ним, то сами подпадали под его таинственную власть.

— Позвольте узнать, — сказал, улыбаясь, полковник из-за кресла Елены, — эти люди, которые п о д п а д а л и, были мужчины или женщины?

— И те и другие, — ответила раздражённо блондинка, не взглянув на него.

— Говорят, у него грязные руки и чёрные ногти, — заметила Елена, — но, признаюсь, он меня интригует.

Глаза её встретились с глазами Ольги Петровны.

— У женщин, очевидно, тоже наблюдается поворот от нездоровых мистических увлечений, — заметил полковник, — их перестали интересовать бескровные декадентские поэты, они подходят ближе к реальности, к земле, к чернозёму… даже если он скрыт под ногтями…

— Какие гадости вы говорите! — сказала с ужасом брезгливости Рита.

— Ваши остроумные замечания попадают мимо цели, — заметила опять, не взглянув на полковника, блондинка, — потому что это в самом деле необыкновенный человек.