Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе - Алексей Щербаков

Мало того, «Красное колесо» можно смело назвать антисемитским произведением. Согласно ему, евреи если и не единственные виновники революции, то очень много сделали для ее победы. Для демократического Запада это выглядело диковато.

В этом нет никакого противоречия со всем, сказанным в предыдущей главке. Солженицын, судя по его сегодняшним текстам, ощущал и ощущает себя «главным инженером человеческих душ». Великим русским писателем. С теми самыми идеями. Почему было не воспользоваться шансом – получить на Западе высокую трибуну и начать вещать оттуда? Для достижения поставленной цели годятся любые средства. В том числе – слукавить, где надо, дабы внушить публике свои идеи.

Но тут в очередной раз подтвердилась истина: люди видят в книгах только то, что хотят видеть. А остальное оставляют за бортом. Вот и американские СМИ, усиленно «пиарящие» Солженицына, старались не замечать некоторых тонкостей его мировоззрения. Мол, «Архипелаг» – это истинная правда. А остальное – чудит мэтр, с кем не бывает. Главное – что против коммунистов.

Примерно так же воспринимала его книги и наша диссидентствующая публика. Про то, что СССР – исчадие ада, глотали. А что Запад – тоже не фонтан, пропускали. Но пророков не бывает наполовину. А раз так, то стоит признать – Солженицын большой писатель с большой фантазией. Не больше. Но и не меньше.

Ну а когда рухнул СССР и Солженицын высказал, что он обо всем этом думает – то горячие демократы как-то вообще поспешили забыть, что такой писатель живет на свете. Так что мне Александра Исаевича даже жалко.

Но с другой стороны – так было всегда. Вспомним хотя бы Федора Михайловича Достоевского. Из него выдирают с мясом все, что понравится. Как анекдот можно вспомнить фразу о «слезинке ребенка», которую очень любят цитировать прекраснодушные гуманисты. Все как-то забыли, что эти слова принадлежат не самому Достоевскому, а его герою, Ивану Карамазову, находящемуся в состоянии реактивного психоза. То есть, по-простому, сошедшего с ума. Это, знаете ли, большая разница. Потому что если слова героев произведений выдавать за собственные мысли автора, то можно смело писать что-нибудь вроде: «Как справедливо сказал Достоевский, «тварь я дрожащая или право имею?».

В случае с Солженицыным в очередной раз подтвердилась старая истина: писатель может, конечно, заметно повлиять на жизнь. Но он никогда не сможет знать – в какую сторону.

Игра на вылет

Хочу в Америку!

Судьба автора «Архипелага» многим подсказала перспективу литературной карьеры – создавать себе репутацию на Западе, публикуя там «разоблачительные» произведения об СССР. Сюда же подверстывался и Бродский, который тоже выехал с репутацией гонимого поэта. Желающих повторить этот способ отъезда за рубеж было полно.

Все, кто жил в застойные годы, помнят, что Запад тогда казался советским людям сказочным краем, где булки сами в рот падают. Ну и конечно же – свобода! Ввиду уже упомянутой особенности творческой психологии, советским писателям казалось: там будет у них та же самая лафа, что и тут, только вот писать можно будет все, что захочется. А что хотелось-то? Конечно, имелся Василий Аксенов, который чуть ли не всю жизнь млел от штатовской жизни. Имелись и другие, кому социализм стоял поперек горла. Или товарищи вроде Эдуарда Лимонова, литературная манера которых в СССР не могла существовать по определению. Но имелись и те, кто тут на писательской ниве не достиг особенных успехов просто потому, что не имел к этому делу способностей. Но им ведь казалось другое. Это тут «проклятые коммуняки» затирают. А там, в свободном мире, я развернусь. Там меня оценят. Всем казалось – их ждет такой же успех, как и Солженицына.

Но в любом случае для этого нужно было выехать. То есть выехать с 1970 года было трудно, но возможно. Евреев стали выпускать на историческую родину – правда, многие, заплутав по дороге, оказывались в США. Но по «еврейской теме» умудрялись выбираться и чистокровные славяне. Тогда родилась поговорка: «Жена-еврейка – это средство передвижения».

Но желательно было не просто так выехать, а со скандалом. Для того чтобы «там» сразу раскрутиться. Впрочем, скандальная слава позволяла улучшить свою жизнь и на родной стороне. Западные корреспонденты бегают вокруг, привозят фирменные вещи, которые можно выгодно продать. Денег подкидывают. Да и вообще – ты уже вроде как не простой человек. Тебя тут заберут на пятнадцать суток за пьяную драку – а на Западе завопят про политические репрессии... В общем, игра имела смысл.

Тем более что советская литература стала оплотом стариков. Ветераны ССП стойко удерживали позиции – и попасть с Союз молодым становилось все труднее и труднее. Люди до сорока лет числились «молодыми писателями»! К тому же у маститых письменников подрастали дети – не на завод же им идти.

Да только вот беда. Слишком много стало умных, кто косил глазом на Запад. Читателей русской литературы там было в общем-то немного. Многие писатели подрабатывали на «вражьих голосах» – радиостанциях «Свобода» и «Голос Америки». Но ведь и у спецслужб, которые содержали эти самые радиостанции, бюджет был тоже не резиновый. Требовалось стать востребованным.

Кумир «шестидесятников»

В этом смысле очень показателен пример Василия Аксенова. Это был один из самых популярных писателей-«шестидесятников». Происхождение его, можно сказать, классическое – из семьи репрессированных представителей партийной элиты. Его мать, Евгения Гинзбург, известна своей «тюремной» книгой воспоминаний «Крутой маршрут». Любопытная, кстати, книга. Интереснее всего особенности психологии автора. Лидия Гинзбург воспринимает репрессии как должное – пока дело не дошло до нее лично. И только тогда начинается недоумение: а меня-то за что? А вот именно за это.

Василий Аксенов начал бурно – с произведений, исполненных неизбежной тогда слюнявой романтикой и большим налетом модернизма, а также всяких тогдашних молодежных прибамбасов. Большой восторг, к примеру, вызывала корявая псевдонародная речь, которыми говорили иные герои его произведений, – примерно такая, как у нынешних телевизионных «Новых русских бабок». Автор объехал автостопом весь бывший СССР, от Львова до Владивостока, и прошел сотни километров туристских маршрутов по самой глухомани, но почему-то такого языка нигде не слышал.

Впрочем, уже тогда проявилась еще одна особенность Аксенова – пламенная любовь к Америке. Как писатель писал впоследствии, он и его друзья считали себя «штатниками». Потому-то в его книгах чувствуется эдакий киношно-американский дух. Даже в «революционной» повести «Любовь к электричеству» большевистские боевики образца 1905 года напоминают некую смесь ковбоев и ребят дона Корлеоне. Еще смешнее повесть «В поисках жанра» – это, по сути, просто роман битника Джека Керуака «В дороге», переложенный на русские реалии. В середине семидесятых Аксенов побывал в США и, видимо, решил, что там интереснее. И начал готовиться к отъезду.