Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский

и привлекательны. Зная всё это, инженер был готов многое прощать этой своенравной, а иногда и заносчивой казачке.

Он прикоснулся к её плечу и указал рукой: бери севернее. Она, объезжая барханы, ехала, куда было нужно. В кузове, крепко держась за хлипкий борт, сидел бот. Он чуть щурился от встречного воздуха, ему, кажется, нравилось, что во время ускорений воздух обдувает его. Они доехали без приключений.

– Вот тот камень. Туда, – сказал Горохов, указывая на острый клык скалы над рекой.

И через пару минут Самара уже заглушила двигатель в тени той самой скалы. Инженер приказал боту вылезти, взял из кузова лопату и верёвку. Закурил, некоторое время вглядывался в реку и на юг, и на север, не плывёт ли кто. На реке никого не было.

– Останешься тут, если появится кто на реке – дашь знать, – сказал он Самаре и, приказав боту идти за ним, стал спускаться с обрыва к воде.

Всё-таки боты – работники удивительные. Горохов, изнемогая от жары, в прошлый раз тут маялся, а этот за минуту всё выкопал, он так вонзал лопату во влажный песок, что инженер боялся, как бы он ею не повредил закопанное. Мало того, инженер и казачка, в респираторах, в очках, ещё замотались платками от красной пыльцы, а бот без всего этого дышит вовсю, всею своей мощной грудью. Хозяин бота говорил, что они пыльцы не боятся.

Ящики, баллоны, оружие – всё выкопали. Горохов привязал тяжёлый ящик, а лёгкий велел боту тащить на плече; когда бот забрался н верх, он затянул наверх и тяжёлый ящик, Самара отвязала его, и тогда уже он привязал к верёвке и баллоны. А оружие, обливаясь потом под платком и задыхаясь в респираторе, он занёс наверх сам. Казачка, быстро научившись руководить ботом, всё это сложила в кузов и накрыла брезентом, но перед этим спросила:

– Ты говорил, что берег нужно тебе посмотреть, для барж, будем смотреть или поедем домой?

– Ну… будем считать, что посмотрели, – ответил он.

– А тут что? – спросила казачка, постучав пальцем по одному из баллонов.

– Это для буровой, – сказал инженер и предложил ей жестом наконец сесть на сиденье водителя, а не задавать всякие ненужные вопросы.

На обратном пути казачка заметила след многоножки. Уже смеркалось, но она остановила квадроцикл:

– Нельзя оставлять.

Он был с ней согласен. Казачка хотела взять из кузова своё оружие, но он взял новый, только что выкопанный из схрона дробовик, зарядил его и протянул ей:

– Попробуешь?

Она молча взяла оружие, оно было не совсем такое, как её. Приложила приклад к плечу:

– Дорогое, наверное.

– Надёжное, – сказал инженер, взводя курки на своём стареньком обрезе, – ну, пошли.

Минут за десять нашли небольшую сколопендру и убили её, Самара, как всегда, была великолепна, первым же выстрелом подняла многоножку из песка, а вторым прикончила её. Горохов не успел и на спуск нажать, как всё было конечно.

– Хорошее ружьё, – произнесла казачка, хотя инженеру показалось, что дробовик для неё тяжеловат.

– Понравилось? – он протянул ей два новых патрона вместо израсходованных ею. – Тогда оно твоё.

Она взглянула на него с каким-то детским недоверием: это мне?

– Подарок, – подтвердил Горохов. – Если хочешь, продай, но меньше, чем за пять рублей не отдавай. Это хорошее оружие, оно стоит хороших денег.

Вернулись на участок, когда уже стемнело. Это и хорошо, Горохов не хотел, чтобы кто-либо видел, что у него в кузове.

На участке привычно тарахтел дизель, его ещё издали слышно, и свет вокруг буровой издали видно. Подъехали, а над прожекторами уже густо клубились мотыльки, с барханов полетела, шелестя крыльями, саранча. Они с Самарой в дороге и не заметили, как над степью, поднимая пыль, прокатились вечерние заряды. Звонко клацали сцепки, натужно гудел редуктор, время от времени подвывала лебёдка, её вообще издали слышно. Он, даже ещё не подъехав, знал – на буровой всё работает, а значит, дело идёт.

Пока их никто не видел, они быстро выгрузили и перенесли всё привезённое в палатку. Мало того, Горохов сам взял лопату и вынес баллоны. Закопал их под скалой недалеко от отхожего места. Когда возвращался, услыхал голоса. Баньковский стоял воле палатки одной из приехавших казачек и болтал с нею. Инженер вошёл в палатку, там Самара, уже раздевшись, проверяла свою одежду и обувь на клещей, и он у неё спросил:

– Там твоя подруга с Банковским разговаривает?

– Анька-то? Может статься. Пусть поговорят. А что же им не поговорить? – отвечала казачка, не отрываясь от своего дела, – она для того сюда и приехала. Может, и поженит его на себе, он говорил, что неженатый.

– Думаешь, у неё получится? – спросил инженер, садясь на войлок и стягивая сапоги. Он, признаться, был немного удивлён.

– У Аньки-то? У неё получится, она баба в теле. Уж никуда твой друг не денется. Да и Аньке деваться некуда, – рассказывала Самара.

– Ей тоже?

– Тоже, тоже, – теперь казачка взялась за его одежду, – она на всю округу среди казаков известная.

– И чем же это она так прославилась? – Горохов, раздевшись, взял принесённую заранее стамеску и стал взламывать тяжёлый ящик.

– Так известно чем, – Самара взглянула на него с усмешкой. – К ней не один казак в палатку вдовью заглянул, к ней весь наш молодняк уже ходил. Никого не гнала, всех привечала. Теперь она как городская стала, теперь её ни один степняк замуж не возьмёт. Ей теперь только мужа из города брать. Только ты дружку своему, смотри, не говори, что Анька потасканная.

– И почему же это я не должен ему говорить, что она непутёвая? – смеётся инженер. – Или ваша Анна для вас плоха, а для городских сгодится?

– Так и есть, потому что у вас там в городах все бабы непутёвые, – безапелляционно заявляет казачка.

Горохов усмехается, но ничего ей не говорит.

– А что смеёшься, не так, что ли? – с вызовом говорит Самара. – У нас баба думает: с этим я не лягу, он из дурной семьи, от него и дети дурные будут, а ваша валится к любому мужику с пьяных глаз! Какие там дети, она и имени мужика этого на следующий день не вспомнит, а к вечеру у неё уже новый будет.

– Я смотрю, ты знаешь нашу городскую жизнь, – говорит инженер.

– А то! У нас некоторые подавались в город, известно, кем они там стали, – рассказывает казачка.

– Ну, это понятно, – произносит Горохов, взламывая крепкую пластиковую крышку ящика, – А этой самой Анне, Анатолий, значит, приглянулся?

– Ну, приглянулся, значит, – отвечает Самара, принимаясь за готовку еды, – а что, ходит тут, всем указывает,