Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Из-за нехватки данных за период между 1797 и 1820 гг. пришлось обратиться к сведениям 1797 г. с целью дать приблизительную оценку общего количества имений, принадлежавших помещикам, переданных во временное владение или заложенных и прочих. И хотя подобное сравнение достаточно условно, оно все-таки представляет интерес. Прежде всего бросается в глаза то, что после указа 1805 г., обязавшего составлять списки шляхты с правом голоса, прошло свыше 20 лет, однако две губернии из трех не были в состоянии их представить. 606 лиц, получивших разрешение голосовать, выданное в Киевской губернии, составляют всего 35,81 % от общего количества вероятных землевладельцев и менее половины тех, кто в действительности принимал участие в выборах. В свою очередь, согласно данным за 1826 г., налицо был 281 избиратель, т.е. не больше 16,6 % землевладельцев, а это означает, что 83,4 % не принимало участия в голосовании. Это свидетельствует о таком же ограниченном уровне «гражданской деятельности» шляхты, как и на момент разделов Речи Посполитой. Правда, в Волынской и Подольской губерниях по сравнению с 1797 г. количество принимавших участие в «сеймиках»/дворянских собраниях удвоилось (260 избирателей), однако продолжало оставаться незначительным относительно вероятного количества помещиков: 675 избирателей в Подолье в 1826 г. составляли 14,5 % (при 85,5 % отсутствующих), а 892 избирателя на Волыни в 1823 г. – 19,05 % землевладельцев (при 80,95 % отсутствующих). Уровень участия в дворянских собраниях везде был низким. Официальное объяснение, содержавшееся в сопроводительных письмах предводителей шляхты и губернаторов, например Киевской губернии, было следующим: многие шляхтичи до этго времени все еще не были внесены в родословные книги, а потому их не могли внести в списки лиц с правом голоса, в то же время отсутствие данных о количестве крепостных у тех или иных шляхтичей было связано с тем, что они не прошли регистрацию ни в казенных палатах, ни в шляхетских собраниях. В Подольской губернии выражали сожаление в связи с тем, что к сокращению количества шляхты, которая могла бы принять участие в голосовании, вело обязательное требование состоять на государственной службе, а также что лиц, проживавших по праву совместного владения, лишили права голоса. Все это, по мнению авторов документов, приводило к тому, что избирали немало сыновей из бедных семей, чтобы помочь им выжить. Как нам уже известно, эта благотворительность носила мнимый характер. В отчете из Волынской губернии зачастую «забывали» указать количество крепостных, принадлежавших шляхтичу, а если какие-то пометки и делались при небольших землевладениях, то, как правило, указывалось количество дымов, что давало возможность снизить обязательный порог в 25 душ или даже в 8 дымов.

Данные по мелким владельцам (менее сотни крепостных мужского пола, этот ценз будет установлен после 1831 г.) говорят о том, что их было немало во всех трех губерниях, чем и объясняется упорное нежелание крупной шляхты исполнять менее престижные выборные функции. В Киевской губернии на 606 избирателей приходилось 113 мелких владельцев, 54 из которых имели от 50 до 100 душ, а 59 – всего от 25 до 50 душ. Судя по данным из двух других губерний, их реальное участие в выборах должно было быть большим по сравнению с крупными землевладельцами. Наиболее ярко это видно на примере Подольской губернии, где к 675 избирателям в 1826 г. было без колебаний и вопреки закону причислено 88 шляхтичей, которым принадлежало менее 25 душ; 90 лиц, у которых было от 25 до 50 душ, и 70, владевших от 50 до 100 душ. В данной губернии было 248 владельцев, в чьей собственности находилось менее 100 душ мужского пола, т.е. больше трети избирателей (вероятно, избранных) принадлежало к мелким или к очень мелким помещикам345, которые после 1831 г. будут лишены «гражданских» прав.

Географически распределение избирателей в 1826 г. было следующим:

Тот факт, что сведения об избранных на должности с этого времени старательно проверялись и высылались в Министерство внутренних дел, говорит о том, что лишь в крайне редких случаях ставился знак равенства между выборными и коронными должностями. И хотя, к примеру, К. Пшездзецкий, который на протяжении трех десятилетий был предводителем дворянства и грудь которого была увешана наградами, любил вспоминать, что с 29 июля по 21 сентября 1826 г. он исполнял обязанности камергера при дворе во время подготовки и проведения торжеств по случаю коронации Николая I в Москве, за что был удостоен чина статского советника, но при этом председателю главного суда Фабиану Липинскому, награжденному орденом Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени, не было дано чина по Табели о рангах. Среди трех судебных заседателей двое были титулярными советниками. В дворянском собрании было еще несколько коллежских и губернских секретарей, а также в уездах иногда встречались коллежские регистраторы. Многие избранные, не имевшие чинов, выполняли, как уже отмечалось, функции, которые соответствовали официальному понятию о службе, – занимались поставкой рекрутов, лошадей и скота для армии в 1812 г., проводили профилактические мероприятия во время эпидемий, отвечали за межевание казенных земель. Но, по-видимому, они не считали себя состоящими на государственной службе. Судьи указывали в таких списках лишь их род занятий, при этом некоторые из них несли государственную службу в качестве уездных исправников346.

Землевладельческая шляхетская элита, как и безземельная шляхта, почти вовсе не привлекалась к несению гражданской службы в империи и одновременно с этим избегала выборных должностей на местах. Она жила в своем замкнутом пространстве, заботясь лишь о собственных имениях. Во время поездки по Подольской губернии весной 1829 г. император был удивлен этим аномальным положением дел и добровольной маргинализацией шляхетского сословия. Он выразил пожелание, чтобы все молодые шляхтичи продолжали военные традиции и шли служить в армию. Соответствующее высочайшее распоряжение было сообщено начальником III Отделения А.Х. Бенкендорфом управляющему Министерством юстиции А.А. Долгорукову 19 августа 1828 г. Впрочем, за это ратовали и Аракчеев в 1808 г., и брат императора Константин в 1815 г. Вскоре Николай I во многом благодаря своему окружению понял, что, поскольку местные условия отличались от положения дел в остальной империи, его пожелание осуществить в данном случае будет куда сложнее.

Подольский предводитель шляхты граф К. Пшездзецкий объяснил министру юстиции, что все родословные книги губернии были составлены специальной комиссией губернского собрания; он считал в порядке вещей то, что отныне молодые шляхтичи, чье происхождение было подтверждено собранием и утверждено им лично, могли поступать на военную и гражданскую службу, однако сожалел, что его прекрасные тома с позолотой, которые его губерния, как и Волынь, выслала в Петербург, не были признаны Герольдией. Он указывал на то, что юноши постепенно «лишаются охоты» служить из-за трудностей, чинимых Герольдией, и затяжного рассмотрения дел. Бенкендорф доложил об этом императору. Это случилось как раз тогда, когда межминистерская комиссия, созданная для подготовки проекта положения о шляхте, пришла к выводу, что ей, возможно, удастся определить положение безземельной шляхты, а одновременно нарастало раздражение по поводу этой многочисленной шляхты, с которой царской бюрократии не удавалось справиться (см. предыдущую главу). Николай собственноручно пометил на записке Бенкендорфа: «Сперва родословная книга должна быть проверена, а потом не будет затруднения принимать дворян в службу по одному аттестату предводителя»347.

Переплетенный в один том в 1841 г. огромнейший перечень всех дворянских родов, подтвержденных Герольдией, начиная с 1725 г., включал в себя лишь по нескольку польских фамилий с Правобережной Украины на каждый год. Решение Николая I, который не мог не знать об этом применении крайних ограничений к польской шляхте и, несомненно, его одобрял, не оставляло шляхте иного выбора (по крайней мере, наиболее горячим головам), кроме как принять участие в восстании.

В задачи нашего исследования не входит анализ политических идей, рождавшихся главным образом в Варшаве, зачастую антагонистических по отношению к России, которые способствовали началу восстания, оказавшему серьезное влияние на положение трех губерний. Однако в завершение этой главы необходимо указать на то, что власти вернулись бы к обсуждению проблемы интеграции польской шляхты независимо от того, произошло бы восстание или нет. Как мы уже могли убедиться, на протяжении 35 лет после разделов Речи Посполитой ахиллесовой пятой польского шляхетского сообщества было то, что оно продолжало всецело контролировать крестьянский мир благодаря своей судебной власти и таким образом лишило правительство прямого влияния на украинский народ. Постепенно царская власть поняла, что следует ликвидировать эту монополию, и это приведет в 1840 г. к упразднению Литовского статута.