Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Цель вышеприведенных объяснений заключается в том, чтобы подчеркнуть, что в тот момент, а именно в ноябре 1827 г., когда киевский военный губернатор ссылался на Литовский статут, «оправдывая» свое предложение о русификации, ни одного переиздания Статута на оригинальном языке не было. Неужели П.Ф. Желтухин не знал о существовании оригинальной версии Статута или не понимал, что язык, на котором Статут был написан, отличался от русского? Можно допустить, что появление переводов Статута с польского языка на русский ввело его в заблуждение. Однако более достоверной версией представляется то, что Желтухин с помощью умелого использования лингвистических тонкостей пытался найти аргументы для присвоения культурного наследия этого региона. Ревизор переживал, что практически во всех административных и судебных органах, даже в Васильковском и Киевском уездах, где согласно указу от 14 декабря 1797 г. следовало использовать русский язык, господствовал польский, «от сего происходит, – добавлял он, – величайшее затруднение для жителей, которые вообще малороссияне». Он был убежден в том, что украинский язык ближе к русскому, чем к польскому. Далее он указывал на то, что это проблема не только двух упомянутых уездов, она существует и в Черкасском, Чигиринском и Звенигородском уездах, где кроме поляков жили малороссы и русские. В делопроизводстве русский язык постоянно смешивался с польским. Служащие знали русский язык плохо либо вовсе им не владели. В Богуславском уездном суде один судья говорил лишь по-русски, в то время как второй – только по-польски, и друг друга они совсем не понимали.

Губернатор привел «исторический» аргумент из Литовского статута: «Законами польскими Всемилостивейше предоставленными сему краю повелено: Литовского Статута раздела 4-го, артикулом 37-м в § 1-м “Судья и писарь должны быть знающие в языке русском”, а по 2-му § 1-го пункта того же раздела “писарь земский должен писать все бумаги, выписи и позовы по-русски, слогом и буквами русскими, а не на ином каком языке и не иным слогом”». Сознательно или нет, Желтухин смог убедить царя и Комитет министров, где его отчет читали и обсуждали, в необходимости именно таких действий, хотя это обосновывалось ошибочным прочтением Статута. В оригинале шла речь об очень важной для XVI в. проблеме – поддержке местного языка, вытесняемого из официальной сферы польским. Похожее звучание «руський» и «русский» давало возможность с легкостью заявить, что уже в XVI в. законодатели Великого княжества Литовского были обеспокоены сохранением языка Московской Руси.

Далее военный губернатор добавил и фальшивый с исторической точки зрения аргумент. Он убежденно писал, что когда русские жители (в его понимании малороссы) этого края зависели от Польши, то дела велись на их языке (губернатор делал вид или действительно не знал, что с 1698 г. на сеймиках и в судах использовался только польский язык), а далее восклицал, что теперь, когда эти земли уже принадлежат России, судопроизводство велось по-польски. Опираясь на свои ложно построенные выводы, он спрашивал, нельзя ли было бы исключить польский язык отовсюду или, по крайней мере, из Черкасского, Чигиринского и Звенигородского уездных судов. Кроме того, любая переписка с гражданскими властями должна была бы вестись по-русски в обязательном порядке, а судам русский язык следовало, по его мнению, настоятельно рекомендовать.

Необходимо было также обязать шляхту избирать лиц, владевших русским языком, а также склонять ее к его употреблению. Это, по мнению губернатора, следовало сделать одним из условий избрания на должность. Согласно указу от 14 декабря 1797 г. в Васильковском и Киевском уездах уже давно надлежало вести инвентари и реестры на русском языке в соответствии с образцами, разосланными губернским правлением, и осуществляться это должно было регулярно.

В конце отчета Желтухин обращается к изъянам в тех областях общественной жизни, которые напрямую зависели от шляхетских собраний. Согласно российским законам дворянские собрания должны были выделять отдельные суммы на опекунские советы для содержания вдов и сирот в губерниях или в имениях. Дворянские опеки должны были отчитываться перед правительством на основании тщательным образом фиксированных расходов в особых книгах. До этого времени проверок не проводилось, а предводители шляхты в этом вопросе чаще всего действовали в интересах родственников или членов своих партий. С целью ограничения шляхетской автономии губернатор предложил отменить указ от 28 февраля 1817 г., согласно которому уездные предводители шляхты могли выбирать секретарей по собственному усмотрению вместо протоколистов, которые во всей империи назначались министром юстиции. Правда, губернатор не уточнил, откуда можно было бы их взять.

Министр юстиции А.А. Долгоруков сообщил 22 ноября 1827 г. управляющему Собственной императорской канцелярией статс-секретарю Н.Н. Муравьеву, что последнего предложения он не принимает, а применительно к остальной части обратился к Сенату с просьбой внедрить в упомянутых уездах русский язык «согласно Литовскому Статуту». В данном случае уже видна полная лингвистическая подмена, поскольку министр говорил об «употреблении российского языка». Тогда же министр внутренних дел объявил, что со своей стороны представит в Государственный совет проект о назначении половины заседателей в Киевской губернии.

Подобно текстам киевского гражданского губернатора Панкратьева, написанным до 1810 г., данные лингвистические манипуляции составляют свидетельство, которое не позволяет нам согласиться с мнением А. Миллера об отсутствии репрессивной языковой политики до 1830 г. Впрочем, в следующей главе мы еще столкнемся и с другими подобными примерами361.

Таким образом, отчет Желтухина сыграл решающую роль в разработке значительно более суровых мер, которые будут предприняты после Польского восстания. Но даже в это время упразднение польского права могло проходить лишь поэтапно, хотя общий принцип был выражен спустя 35 лет после аннексии этих территорий в печатном указе императора Николая I от 27 августа 1828 г. Прецедентом стало принятое решение о наказании укрывателей беглых крепостных. Поскольку Литовский статут такого случая не предусматривал, Долгоруков передал отчет Желтухина Комитету министров, а тот, по согласованию с императором, попросил Сенат расширить применение предложения киевского губернатора. Николай I намеревался с 11 июля 1828 г. распространить все российские законы не только на Киевскую губернию, но и на все губернии, где действовал Литовский статут362. В следующей главе мы увидим, что киевский военный губернатор добился от царя и решения о русификации школ Киевской губернии за две недели до Ноябрьского восстания 1830 г.

Подводя итог тридцатипятилетнему периоду жизни польской шляхты, архаическое обаяние которой передают «Пан Тадеуш» А. Мицкевича или, в несколько карикатурной форме, «Воспоминания Соплицы» Х. Жевуского, мы можем заключить, что на протяжении 1797 – 1830 гг. более десяти тысяч польских землевладельцев на Украине действительно практически не заметили перемен и жили согласно устоявшимся еще во времена их предков моделям. Но наше исследование дает возможность показать и относительность изоляции шляхты. Налицо также стремление царских властей, хотя и лишенное зачастую последовательности и формализованное, однако постоянное и упорное, определить, взять под контроль и уменьшить количество непослушных землевладельцев. Понятно, что до 1830 г. лишь очень незначительная группа – несколько сотен – те, кто принимал участие в единственно возможной форме публичной жизни – шляхетских собраниях и занимал выборные должности в судах, – стала объектом пристального внимания Петербурга. Полагаем, что нам удалось показать то, каким образом за три с небольшим десятилетия шумный польский сеймик превратился в шестеренку российской административной махины.

Сравнение настроений в России в период с 1827 по 1830 г. с настроениями после 1832 г. даст возможность констатировать, что восстание стало лишь одним из факторов, ухудшивших ситуацию. Развязка и так была очевидна.

Глава 4

ГОРЕ ОТ УМА НА УКРАИНЕ

Одной из основных проблем на западе империи до 1831 г. было признание на официальном уровне как в украинских, так и в литовских землях доминирования польского языка и польской культуры в учебных заведениях. Это постепенно поставило царские власти перед крайне важным вопросом: можно ли допустить в этих губерниях появление более многочисленной интеллигенции, чем в коренной России? Как защитить привилегии дворянства, не давая в то же время шляхте возможности превратиться в интеллигенцию?

Безземельная шляхта, о которой шла речь в гл. 2, воспринималась Петербургом как нечто амебоподобное, чему следовало придать определенную форму. В свою очередь, землевладельческая шляхта, рассмотренная нами в предыдущей главе, имела в представлении имперских властей более четкие рамки, однако, как мы убедились, возможность проявления инициативы с ее стороны также была ограничена. Несмотря на существование определенного диалога с Волынским шляхетским собранием, а также роль отдельных польских губернаторов, необходимо признать, что в целом на протяжении всего периода с 1793 по 1830 г. шляхта на Украине была скорее объектом манипулирования со стороны российских властей и не выступала в качестве политически активного субъекта.