Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Ответственность за проведение этой операции возлагалась – удивительное доверие! – на выборных в уезде лиц: предводителя шляхты и его заместителя (хорунжего), судью и двух канцеляристов, а также избранного секретаря. Далее в проекте указа сообщалось: «Мы надеемся, что эти чиновники [описка или действительное незнание того, в чем состоит разница между выборной шляхетской должностью и назначением на должность? – Д.Б.], занимающиеся оною, имея в предмете добродетель и честь возведшие их на степень доверия собратий их, коими избраны на толико почетные места, исполнять в совершенной точности таковую Нашу волю».

Согласно Литовскому статуту, освобождавшему шляхтича от необходимости несения службы за пределами своего воеводства, в проекте указа их горячо поощряли к службе в родной губернии. Кроме того, мы видим здесь и побуждение шляхты к образованию на польском языке (редкий случай в официальных документах того времени). Это дает основание предположить, что в подготовке текста принимали участие поляки, которые поддерживали идею просвещения собратьев по сословию и хорошо знали Литовский статут, – например, Б. Анастасевич329 в Петербурге или К. Контрым в Вильне. В проекте указа говорилось: «Предполагать должно, что ежели Мы старались распространить просвещение до такой степени, что каждый не только малыми издержками может усовершенствоваться в науках приличных дворянскому званию, но сверх того бедные без всяких попечений родителей воспитывающиеся на великом казенном иждивении, то каждый дворянин, имея средства, Правительством ему предоставленные, стараться будет воспитывать своих детей до совершения восемнадцатилетнего возраста, дабы таким образом сделать их способными к пользе Отечества».

Мы еще вернемся в следующей главе к этим столь щедрым обещаниям, но уже сейчас можем отметить, что для образованных шляхтичей автор проекта видел возможность трудоустройства лишь в системе образования, что не могло отвечать интересам всех. В действительности предполагалось, что большая части шляхты не будет учиться, а, подобно аракчеевским крестьянам, служить в армии. Хотя и не предусматривалось, что, как в случае крепостных/, придется служить 25 лет, но подчеркивалось, что, в соответствии с доблестным духом традиций Литовского статута, следует посвятить себя службе в кавалерии лишь на десять лет, с 18 до 28, «подражая ревности своих предков». Какое прекрасное и несметное войско получил бы Константин!

Составители проекта указа, очевидно, зашли слишком далеко в восхвалении польского рыцарского сословия и прославлении его традиций. Как раз тогда, когда Гурьев развернул, как было показано в предыдущей главе, кампанию по поиску подозрительных лиц, проникнувших через границу во время войны, подобный порыв мог лишь вызывать недовольство «истинных россиян». Авторы проекта, высланного царю, выражали уверенность в том, что шляхта отнесется с радостью к возможности исполнения «любимого и свойственного дворянскому званию военного ремесла», далее ими перечислялись преимущества, которые будут предоставлены шляхетскому сословию. В каждой губернии предполагалось создать конный полк с одноименным названием (Виленский, Подольский и т.п.), который делился бы на шесть эскадронов, носящих названия уездов, и возглавлялся бы знатными поляками. Первыми должны были принимать тех, кто прибудет верхом и при полной экипировке. Была предусмотрена возможность производить замену из расчета два солдата за одного шляхтича. Солдат можно было бы набирать среди крепостных или безземельной шляхты, в случае их гибели на их место брали бы новых. Раненым полагалась бы пенсия, даже если они не отслужили десять лет. После десятилетней службы они смогли бы получить звание поручика, быть награждены медалями и получить по 24 десятины земли (неизвестно откуда взятой), или по 250 рублей.

И хотя эти идеи могут казаться наивными и трудными в исполнении, их цель состояла в интеграции польской шляхты в Российскую империю. Авторы проекта полагали, что их идеи отвечали пожеланиям на местах, учитывая похвальные отзывы о прошлых шляхетских традициях, т.е. они вроде бы шли навстречу полякам, правда, таким, какими их себе представляли русские. Эти предложения перекликались и с дружелюбными жестами Александра I в 1815 – 1819 гг.: он дважды заехал в Киев по дороге в Варшаву в 1816 и 1817 гг., гостил у Браницких в Белой Церкви; произнес свою знаменитую речь на Первом сейме Царства Польского ранней весной 1818 г. в Варшаве (именно тогда прозвучали обещания объединить западные губернии империи с Царством Польским). После выступления на сейме царь приказал Н.Н. Новосильцову подготовить для России конституцию, которая должна была называться Государственной уставной грамотой и напоминать Конституцию Царства Польского. Узнав, что французский секретарь Новосильцова А. Дешан ее написал, а П. Вяземский уже перевел на русский язык и подал проект императору летом 1819 г., консерваторы обеспокоились. Когда же для окончательного редактирования Новосильцову поручили перевести с латыни отдельные отрывки из нескольких польско-литовских соглашений за 1419 и 1551 гг., предшествующих заключению Люблинской унии 1569 г., Карамзин, как и в 1809 г., отважился выступить против позиции царя. В императорском кабинете в Царском Селе он прочитал написанный им текст «Мнение русского гражданина», который должен был положить конец упомянутым выше проектам: «Можете ли Вы, Ваше Величество, со спокойной совестью отобрать у нас Белоруссию, Литву, Волынь, Подолию – собственность России, признанную еще до Вашего царствования?» – спрашивал официальный историограф. «Скажут ли, что она [Екатерина II. – Д.Б.] бесправно поделила Польшу? Но Вы, Ваше Величество, поступили бы еще более бесправно, вознамерившись искупить ее несправедливость разделом самой России. Мы взяли Польшу мечом – вот наше право! Ведь все государства благодаря ему и существуют, ибо все они возникли из захватов. Польша – законная русская собственность. Нет старых прав собственности в политике, иначе пришлось бы нам восстановить Царство Казанское и Астраханское, Новгородскую республику, Великое княжество Рязанское и так далее. Все или ничего»330.

Недоверие властей к польской полиции на селе

В изучаемый нами период царские власти так и не предложили никакой серьезной программы по интеграции шляхты. Жизнь шляхетского сословия в присоединенных губерниях шла своим чередом, и лишь мелкие уступки или незначительное ущемление автономии со стороны центральных властей вносили в нее определенное разнообразие. На обширном пространстве трех губерний, казалось бы законно принадлежащих России, продолжало сохраняться, хоть и в несколько урезанной форме, польское административное управление, которое петербургским властям так и не удалось себе подчинить. Суть проблем оставалась прежней и заключалась в избыточном по сравнению с остальной частью империи количестве дворянства. Именно это лежало в основе сомнений относительно «подлинности» данной группы. Кроме того, политические и общегосударственные интересы препятствовали интеграции этой группы путем включения ее в систему государственной службы согласно Табели о рангах. В силу этих обстоятельств польская избирательная система, несмотря на становящееся все более очевидным ее несоответствие административной системе России, продолжала работать.

В потоке переписки между всеми действующими лицами этой сложной игры приводилось множество примеров постоянных препон и ограничений. Так, первый губернатор Волыни польского происхождения, получивший назначение в апреле 1816 г., Гижицкий, уже в следующем году констатировал нехватку служащих в канцелярии, что, по его мнению, было парадоксальным, учитывая множество обедневшей шляхты, которая успешно могла бы справиться с этими обязанностями. Решить вопрос о назначении на эти государственные должности мог лишь Сенат. Поэтому губернатор обратился к нему с просьбой позволить использовать служащих из других «присутственных мест», которыми могли быть лишь шляхтичи, избранные в суды дворянскими собраниями. Отдавать своих судей, подсудков или приказных (возных) в губернскую канцелярию суды, конечно, не захотели, однако заверили, что найдут людей, службу которых нужно будет оплачивать. Сенат дал на это согласие 8 марта 1817 г., правда не до конца понимая, о чем идет речь. Вязмитинов также выразил свое согласие 31 марта 1817 г., ожидая создания новых бюджетных должностей.

Некоторые шляхтичи решили, что настало время получить какой-нибудь чин в российской административной системе, однако Гижицкий нашел иной способ оплаты их службы: он ввел специальный налог, взимая с каждого уездного дворянского собрания по 300 рублей, а с губернского – 1000 рублей. Поскольку налог платили не очень охотно, Гижицкий пошел на превышение своих полномочий, сделав предложение, от которого польская шляхта не смогла отказаться: под угрозой обнародования всех государственных недоимок он заставил уездных предводителей шляхты собраться у него и добился уплаты налога. В конечном счете собрания, на которые приглашались в качестве дополнительного «аргумента» исправники и заседатели из каждого уезда, окончательно возмутили шляхту, в связи с чем волынский предводитель Ледуховский обратился с протестом к министру внутренних дел. Комитет министров заслушал это «скандальное дело» 24 октября 1821 г., а 29 октября постановил сделать губернатору выговор.