Хозяин Вселенной - Павел Комарницкий

Не успели. Мы ничего не успели придумать, ни я, ни Семь тысяч сто восьмидесятый. И поэтому завтра всё кончится. Потому что завтра состоится пробный запуск величайшего в мире кварк-реактора.

Дверь кабинета бесшумно отходит в сторону, и в помещение тяжело входит Семь тысяч сто восьмидесятый. Заговорщик и диверсант, мятежник и террорист.

– Ну что, Пятьсот двадцать пятый? Всё идёт как идёт?

Я одним движением гашу экран.

– Я ничего не могу придумать. Кроме откровенного самоубийства, разумеется.

Он садится в углу, привалившись спиной к стене.

– Как ни смешно, я тоже...

Мы молчим. Что говорить?

– Мне сегодня приснился престранный сон... – он чуть прикрывает глаза. Поведение, совершенно невозможное с точки субординации... Кому она нужна, эта субординация, когда завтра всё кончится?

– Что за сон? – механически спрашиваю я, разглядывая собственное отражение в тёмной глади погашенного экрана.

– Боюсь, ты не поймёшь... да просто посчитаешь меня за сумасшедшего. Ты не готов.

– А ты, значит, готов? – меня начинает раздражать бесплодное умствование.

– Скажи, что ты хотел бы сделать в свой последний день?

Я скрещиваю руки на груди.

– Всё, чтобы этот день стал не последним. Следующий идиотский вопрос?

Он отвечает не сразу.

– Но ведь он так или иначе наступит, последний день... Самоубийство, говоришь? Жаль... А придётся.

– Не понял?

И снова он молчит долго, долго.

– Ты скажешь, что центральная камера нуждается в дополнительной проверке. Я пойду туда и... Системы безопасности и пожаротушения отключить придётся заранее, естественно. Всё придётся сделать сегодня, перед продувкой стакана аргоном. Потом туда уже не попасть.

Я молчу. Потому что теперь точно уверен – он сумасшедший.

– Ну что, начальник, работаем?

Теперь уже я отвечаю не сразу.

– Скажи, Семь тысяч сто восьмидесятый... Только один вопрос. Зачем? Зачем тебе этот мир, если тебя в нём не будет? Не всё ли нам равно, что будет с этим миром после нас?

Он смотрит на меня прямо.

– Я понимаю тебя. Я очень хорошо тебя понимаю. Ещё недавно я думал так же.

– А сейчас?

– А сейчас я видел сон... Не удивляйся. Вполне возможно, ты его тоже увидишь.

Я открываю глаза, усилием воли отключая мнемозапись, переданную мне Цангом. Вот как, значит, он решил вопрос... Или не он?

В памяти внезапно всплывает: мама Маша, идущая впереди, разворачивается так внезапно, что я едва не налетаю на неё. Огромные глаза цепко смотрят прямо в душу.

"Что ты знаешь о маленьких зелёных человечках?"

Я криво усмехаюсь. Чем меньше кто-то знает, тем проще кажется ему этот мир. Меньше знаешь – крепче спишь, ага... С восьми до пяти в конторе, диагностика, тут свечи поменять, тут маслофильтр, а этот движок надо снимать в капремонт, кольца, похоже... Ну а в выходной с друзьями на рыбалку. Жизнь хороша и жить хорошо!

И вдруг всё изменилось. Этот мир оказался вовсе не таким простым. И чем дальше, тем сложнее.

Ещё совсем недавно мне всё было ясно с "зелёными" – законченные гады, зомби ходячие, холодные и беспощадные твари. И всё, что меня у них интересовало – скрытые объекты да агентурная сеть. Ровно столько положено знать о тех, кто находится по ту сторону прицела. Впрочем, как я понимаю, Истинно Разумных тоже не волновал мой тонкий духовный мир. Другое дело, ценные сведения о месторасположении ангельских баз, сокрытые в моей голове...

Я снова прокручиваю мнемозапись, с момента выхода Цанга на Семь тысяч сто восьмидесятого, когда во время вечернего умывания глянуло на него из зеркала его собственными глазами чужое существо...

Нет, никакого зомбирования и даже гипноза. Цанг умеет работать, ничего не скажешь... Он ПОВЕРИЛ. Уверовал, выражаясь церковно-высокопарно. Да, именно так. Он просто осознал, что его драгоценное тело не есть высшая ценность во Вселенной.

Я включаю виртуальный экран, вывожу на него видеоряд. Большие, тёмные глаза без белков смотрят мне прямо в лицо. Не в душу, как ангельские – просто в лицо.

Можно ли назвать его героем? Он не Данко, этот Семь тысяч сто восьмидесятый. Разумеется, он не стал бы жертвовать собой, будь у него хоть какой-то шанс выжить. Однако он сделал шаг. Его коллеги в такой ситуации поступили бы с точностью до наоборот. Умирать одному обидно, вот всем вместе – другое дело...

Мне вдруг становится так стыдно, как не было давным-давно. Жгучий, как кипяток, стыд. Я сижу здесь, на вполне комфортабельном острове, в полной безопасности. И при этом в голове моей имеется крохотный кристаллик, при любом раскладе гарантирующий мне воскрешение. А он идёт в адское пламя горящего натрия. Навсегда...

Светлая память тебе, Семь тысяч сто восьмидесятый. Ты герой. И первая жертва в этой страшной партии... Нет, не так. Ещё одна в этой войне.

Сколько их ещё будет?

"Папа!"

"Я здесь!"

Я просачиваюсь сквозь упругую холодную стенку, как свет. Тут главное, осторожно, не делать резких движений мысли... Всё. Прошёл.

"Папа, я хочу к тебе!"

"Маленькая моя! Маленькие мои!"

Шелестящий бесплотный смех.

"Шилка и Нерчинск не страшны теперь, да, Рома? Завтра мы посетим тебя вживую"

"Отлично! У меня тут наросла роскошная друза розовых грибов, вот-вот переспеет"

Удар! Такое ощущение, будто молния попала прямо в голову. Искры из глаз! Некоторое время я лежу, восстанавливая дыхание. Вот так так... Век живи, век учись. Кто бы знал, что прерывание сеанса самой обычной телепатии может быть таким болезненным? Проклятый прибор...

Гром грохочет, как канонада, вспышки молний озаряют водопад, рушащийся с небес. Я высовываю голову из ниши, отфыркиваюсь, словно под краном. Поток холодной воды понемногу утихомиривает головную боль, возвращая способность думать.

До сих пор я пользовался найденной отмычкой от моей камеры-одиночки исключительно в бытовых целях. Для мысленных бесед с Ирочкой и Мауной. Но ведь это не совсем правильно. В конце концов, с родными и близкими я могу поговорить и по видеосвязи. Я же недаром Великий спящий, да к тому же Всевидящий. Я должен ВИДЕТЬ.

Я никогда не решился бы на такой шаг, не будь у меня в голове "хранителя". Потому что никто не знает, что будет, если моё поле внимания будет грубо отсечено подавителем, как сейчас, при внезапном пробуждении.

Однако невозможно все дела возложить на моих добровольных соратников. Я уже хорошо усвоил ангельские принципы – начальник обязан быть паровозом. Принцип руководства "Вперёд, канальи!" тут не проходит. Только "За мной, орлы!"

Между тем райский ливень на глазах ослабевает, превращаясь в обычный сильный дождь. Гром ворчит в отдалении, стихая с каждым раскатом. Ну что ж... Пора.