Ларец Зла - Мартин Лэнгфилд

Ключи от Марифата исчезли.

Три причины привели к моей гибели.

Первая — наша так называемая разведка. Каждый месяц они присылали мне видеозапись, из которой следовало, что с моим отцом все в порядке и обращаются с ним хорошо.

Но они требовали от меня в ответ смешные вещи. Им надо было, чтобы я представил результаты наших научных разработок. Но я знал заранее, что им не будет от них никакого толку. Им не дано было вникнуть в смысл того, что они хотели от меня получать. Еще они требовали, чтобы я создал шпионскую сеть в научном сообществе, вербовал своих коллег обманом, при помощи женщин, выпивки, наркотиков, денег.

Я старался давать им минимум того, что они хотели. Передавал научную информацию, которую при желании легко было почерпнуть из открытых источников, и, разумеется, нагло выдавал ее за секретную. Я лишь пытался спасти своего отца.

В это время я как раз заинтересовался изысканиями в той же области, в которой трудились в свое время мои отец и дед. Я посвятил свое время священной алхимии, древним знаниям долины Нила.

Моя возлюбленная преподнесла мне бесценный дар: великолепный образчик древней алхимии, лучшее из того, что было открыто нашими предками на Востоке, и скомпилированное не кем-нибудь, а самим сэром Исааком Ньютоном. Для непосвященного это был просто бессмысленный набор формул и латинских изречений, разрозненные фрагменты звездного календаря и правила для погружения в молитвы и медитацию, астрологические и алгебраические символы.

Совсем иными глазами посмотрел бы на этот документ алхимик. Это был воистину кладезь древней мудрости, трепетно собранный по крупицам и преломленный великим ученым мужем. В рукописи содержалась квинтэссенция могучей и вечной тайны алхимии, описание научных опытов и духовных медитаций, которые были способны привести к самому сокровенному и желанному открытию в истории человеческой науки — к открытию того, что я сейчас называю Марифатом и что на Западе всегда было принято называть философским камнем.

Я принял тогда рукопись из рук Кэтрин в качестве дара ее любви. Теперь я понимаю, что ошибался, но в любом случае с ее стороны это было актом величайшего доверия ко мне, и я ценю это по сию пору. Я скопировал документ и вернул его ей.

Вторая причина моей смерти — сама Кэтрин. Она олицетворяла для меня всю Вселенную. Вселенную, к которой я стремился, которую хотел населять, в которой хотел творить и растворяться.

Ради нее я шел на великий риск, и шел постоянно. В какой-то момент меня разоблачили. В тот самый день, на который был назначен мой побег из страны, меня арестовали. Мне многое довелось перенести: пытки электричеством, изуверские, садистские избиения. И в какой-то момент я сделал то единственное, что было в моих силах, чтобы спастись, — стал сотрудничать со своими палачами. Моя ценность заключалась в том, что я являлся американским гражданином и мог работать в американской науке.

Отца они не отпустили: он по-прежнему исполнял неблагодарную роль заложника.

Я прошел специальную подготовку, перестал быть правоверным мусульманином, чтобы мне стало легче интегрироваться в американское общество. Мать-американка, безупречный английский — все это помогало мне в достижении целей. Признаюсь честно, западный образ жизни даже пришелся мне по вкусу. Я перестал отправлять молитвы, начал пить вино, у меня было много женщин.

А потом мне повезло устроиться в Брукхейвен.

Третья причина, которая привела к моей смерти, — 11 сентября. Я до сих пор живо помню, как все случилось и какая дикая волна ненависти захлестнула всю страну. Я до сих пор считаю, что та атака была не просто ошибкой, но преступлением, несмотря на все грехи Америки, а их немало и многие из них нельзя отмолить. В итоге те, кто организовал ту атаку, добились желанной цели. После 11 сентября Америка стала именно такой, какой ее представляли ее враги. Именно такой, какой они желали ее видеть — жестокой, мстительной, безжалостной.

А затем случилось чудо — я вновь обрел Кэтрин.

Она была все так же ослепительно красива, а суждения все так же утонченны и остроумны. Она вновь появилась в моей жизни и очень скоро дала понять, что ничего не забыла и по-прежнему неравнодушна ко мне. Я всегда был сдержан с женщинами и без колебаний оставлял их, едва только начинал чувствовать, что любовь к ним может помешать мне. Но на этот раз я не удержался, считая, что Кэтрин — истинный подарок судьбы и истинная награда Бога за все мои труды и страдания.

Господи, чего же мне это все стоило!

После 11 сентября президент Буш заявил на весь мир, что не имеет претензий к исламу, ибо ислам — религия мира и любви. И он был прав, тысячу раз прав. Но рядовые американцы будто не услышали этих слов. Однажды на меня напали прямо на улице и в присутствии Кэтрин. Это были подростки, и они не умели драться. Я заставил их пожалеть о том, что они набросились на меня.

А спустя несколько дней наша разведка вновь вышла со мной на связь. Мне было сказано, что я работаю из рук вон плохо, что информация, поставляемая мной, не имеет большой ценности и сеть агентов, организованная мной, не оправдывает расходов на ее создание. И мне дали понять, что все это отразится на моем отце. Я испугался и стал работать лучше, но было уже поздно. Однажды у меня дома раздался телефонный звонок, и мне дали прослушать пленку с записью пытки моего отца — я узнал его по голосу.

Мне было сказано, что, если я не начну работать лучше, мне снова позвонят, и я стал работать лучше, скрепя сердце и молясь об отце.

Кэтрин стала для меня отдушиной, оазисом любви и счастья. В те дни мы много говорили, и каждый раз она ставила передо мной все более сложные вопросы. Я чувствовал, что она испытывает меня, прощупывает для чего-то.

И конечно, я не оставлял алхимию, предавался ей в те дни с такой страстью, какой никогда в себе не ведал. Мне удалось отыскать связь между древним знанием и той работой, которую я вел в Брукхейвене. Вновь и вновь наблюдая за процессом столкновения золотых частиц на запредельных скоростях в реакторе, вновь и вновь наблюдая за тем эффектом, который эти столкновения порождали, я чувствовал, что мы подбираемся почти вплотную к таинству истинного «творения» — впервые за много столетий, впервые после гибели древних знаний и смерти древних мудрецов, которые подошли к этому в свое время так же близко, но другим путем. Они учили, что духовное превращение самого экспериментатора играет столь же важную роль в общем процессе, как и физическое превращение частиц в ходе эксперимента. Весь секрет заключался в достижении единения психической и физической энергий.

Я подружился с коллегами, которые специализировались на проведении экспериментов с новым сплавом — металлостеклом. Я многое почерпнул для себя в разговорах с ними и вспомнил, что над соединением стекла с различными металлами трудились и алхимики древности, когда пытались создать философский камень. Мои коллеги, конечно же, не подозревали, на какой великий путь они невольно встали. Для них это была чистая наука, для меня же нечто гораздо большее. Мои коллеги не думали о собственном духовном участии в опытах, а ведь именно в этом был залог успеха, ибо металл мертв и стекло мертво, если в них не вдохнуть жизнь, а на это способен только человек. Современная наука всегда была ущербной, словно бегун, который преодолевает дистанцию, прыгая на одной ноге. Впрочем, даже в ее истории спорадически подмечались удивительные феномены воздействия психической энергии экспериментатора на предмет эксперимента. Но то были исключения из правила.

Я же, вооруженный знанием древних, прекрасно понимал, что психическая и физическая материи теснейшим образом взаимосвязаны. И я теперь безмерно жалею о том, что мне так и не удалось поработать с реактором Европейского ядерного центра на франко-швейцарской границе. Я точно знаю, что именно там человечество однажды познает то, что навсегда изменит его представления о мире, то, что древним было известно много сотен лет назад, а потом накрепко забыто их потомками.

Испытывая чувство благодарности к моим коллегам, которые обогатили меня своими знаниями, я вызвался читать им лекции о вкладе древних алхимиков и философов Востока в современную науку. Меня хорошо принимали…

А однажды Кэтрин позвала меня на прогулку за город. Мы остановились на привал в пустынном месте у берега реки. И только вышли из машины, как с противоположной стороны откуда ни возьмись подкатил черный фургон с непроницаемыми стеклами и без номера. Меня забрали в тот фургон.

Последними словами Кэтрин, которые я услышал, были: «Я с ним закончила. Теперь он полностью ваш».

5. Испытание эфира

Нью-Йорк,