Капкан для Скифа - Александр Чернобук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому же, если так поступить, как говорит Рембо, его семье и лично ему ничего не угрожает. А Скиф действительно поймет. У меня же — жена, ребенок. К тому же, Рембо сказал, что достанет Евгения до конца, а это… Нет, об этом лучше не думать.
Что конкретно хочет этот бандит? Полностью опустить команду Скифа на бабки. Итак, превращение всех средств бригады в наличность. На таком деле, при сворачивании всех проектов, можно неплохо погреть руки:
— Как вы хотите, чтоб это выглядело? — тема стала близкой его пониманию.
— Я знаю, что общак бригады составляет, на сегодняшний день, что-то около двухсот пятидесяти штук баксов.
Сеня вздрогнул — уж очень близко к реальной была названа сумма:
— Примерно…
Рембо снисходительно улыбнулся:
— Для превращения всего в деньги тебе понадобится два дня.
— Однако, если…
— Подожди, я не закончил, — грубо прервал его Сергей, — при реализации, конечно же, будет явная потеря денег.
— Да-да! Об этом я и хотел сказать…
— Я согласен. Понимаю. Это составит что-то около пятнадцати-двадцати процентов. Мне отдашь двести штук. Еще, — заметив, как задергался на месте Сеня, продолжил Рембо, — Скифа и бригаду с завтрашнего дня я займу делом, они про тебя и не вспомнят за эти два дня…
— То есть как?
— То есть вообще. Не до финансов им всем будет. Мешать тебе будет некому. Ты понял?
— Понял.
— Работай спокойно. Но помни, у тебя сорок восемь часов. На все!
— Сорок восемь часов, — эхом отозвался Алексей.
— Да. Сроки жесткие.
Сеня кивнул и поймал себя на мысли, что он уже планирует, как вытаскивать деньги из сделок, сворачивать бизнес-планы, превращать все в наличные. И совсем не думает о том — обращаться к Скифу или нет. Ему стало стыдно, но в соседней комнате сидели встревоженные жена и дочь: «А еще в гараже стоит неплохая, почти новая “Ауди”. И квартира с ремонтом тоже ничего». Он разозлился, стал сам себе противен.
Но когда за Рембо захлопнулась дверь, он уже твердо знал, что к Скифу не пойдет. Напротив, понял, что через час-два убедит себя в том, что делает все абсолютно правильно, целесообразно, честно и порядочно.
Стыд пунцовыми пятнами покрыл его лицо. Когда к нему на кухню вошли встревоженные жена и дочь, он закрыл глаза руками.
***Выставка американских художников авангардистов нам с Юлей доставляла исключительное наслаждение. Это было что-то! Я абсолютно не жалел потраченного на ее посещение времени. Моя любимая, похоже, тоже. Таких произведений искусства увидеть нельзя было нигде. В это мы твердо уверовали, сделав всего несколько шагов по первой выставочной зале.
— Женя, а это что такое? — Юля повела головой влево.
— Какое из них?
— Вон то, — поскольку я сразу не понял о чем речь, она оглянулась, опасаясь свидетелей, и показала на заинтересовавший ее экспонат пальчиком.
— Ах, ты об этом шедевре! — Я сделал несколько шагов в указанном направлении и остановился в раздумье.
— О нем.
— Это, Юлечка, образ влюбленного Одиссея, он гордо и целеустремленно движется к намеченной им цели, злые боги мешают ему, но он неустрашим, он сквозь все препоны стремится к своей Пенелопе. Идет через бури, штормы, туманы, преодолевает зависть, жадность, похоть и прочие низменные желания. Это образ истинного мужчины, который не поддается на чары Клеопатры, не трепещет перед Валькирией и не сдается на милость Цирцеи. Это символ вечной любви, познания истины, верности, доброты и страсти.
Я артистичным движением показал в сторону нескольких гранитных глыб, в которых торчала ржавая труба, а один камень венчала сломанная фреза.
Юля рассмеялась:
— Это, Женя, я и сама поняла.
— Сама?
— Конечно. Эту композицию иначе расценить никак нельзя. Жалко, на них названия нет. «Буря справедливых и чистых страстей», — ее так бы следовало назвать.
— Так о чем…
— А спросила я про вот этот металлический блестящий круг с зубчиками и обломленным сегментом.
— А, это, — я перевел дух. — Это, Юлечка, фреза!
— Фреза? — не поняла Юля.
— Даже, пожалуй, не фреза, а пила. — Я подошел ближе, присмотрелся. — Все верно: циркулярная пила по дереву. Из анекдота…
— Из анекдота?
— Неужели ты не слышала эту байку?
— Не знаю, расскажи.
— Ну, ты, счастье мое, даешь, это анекдот времен того же Одиссея. Как он мог пройти мимо твоих очаровательных ушек?
— Одиссей тебе его сам рассказал?
— Лично, безусловно. Он мне его поведал, когда мы сидели в таверне в окружении хмельных красавиц и лихих друзей.
— Рассказывай, меня же с вами не было.
— Да, тебя с нами тогда не было. Этот факт я просто запамятовал. Итак, анекдот. Готова?
— Вся внимание.
— Анекдот, поведанный гордым путешественником Одиссеем благородному воину Скифу на непродолжительном привале во времена их тягостных скитаний:
«Привезли электрическую пилу, новую. Собрались все рабочие посмотреть, как она работает.
Положили доску.
— Вжик, — сказала пила.
— Ого, — сказали мужики и положили бревно.
— Вжик, — сказала пила.
— Ого, — сказали мужики и положили вот эту трубу.
— Трендь, — сказала пила.
— Ага, — сказали мужики и разрешили забрать и пилу, и трубу для ваяния художественных образцов американским авангардистам».
— Та самая труба?
— Да, любимая!
— И та самая пила?
— Она! Клянусь Посейдоном! Я узнал ее!
Юля, посмотрев на немногочисленную публику, бродившую в музейной тишине по залам, тактично посмеялась в кулачок.
— А это образ бешеной нерастраченной страсти, — она остановилась возле огромного полотна, на которое, скорей всего, просто с размаху вылили ведро красной краски.
— Ты так думаешь? — Я критически осмотрел холст.
— Есть другое мнение?
— Есть.
— Какое?
Я набрал в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:
— Это произведение отражает апокалипсис в душе влюбленного художника при виде поцелуя, которым одарила его возлюбленная другого, более счастливого воздыхателя. Это порыв души перед брошенной перчаткой, звонкой пощечиной и зычным рыком: «К барьеру!»
— Ух, ты!
— Только так.
— Да, пожалуй, это стекающая душа поэта, — немного подумав, согласилась она и кивнула в сторону потеков краски.
— Чувственная душа поэта, — поправил я.
— Нет возражений.
Следующий шедевр мы осмотрели молча. Он являл собой кусок толстого швеллера, к которому были приварены несколько кусков арматуры, уголка, труб разного диаметра с резьбою и без. Сверху композицию венчал кусок стали, примерно трехмиллиметровой толщины, представляющий собой вытянутый вверх треугольник. Все это великолепие покрывал налет ржавчины. Я поискал слова для характеристики этого экспоната и не нашел:
— Сказать нечего. Совершенно. Такое надо смотреть молча, — траурным голосом заявил я. — Склонив голову.
— Это символ рухнувшей мечты, студент, — отозвалась Юля, весело улыбаясь.
— Похоже, только непонятно — какие мечты могут характеризовать такие жуткие металлические символы?
— Ты против железа?
— Нет, в общем-то.
— Мечты у всех одинаковые, пути достижения разные.
Тема мне показалась скользкой, и я быстро ее сменил:
— Жалко, нет на этой выставке квадрата Малевича.
— Черного?
— Нет, магического, он же в зависимости от времени года меняет цвет. Зимой черный, летом светлый.
— Осенью желтый, весной зеленый?
Я остановился, как вкопанный. Изобразил крайнюю степень удивления:
— А ты откуда знаешь?
Она в ответ рассмеялась:
— Мы с ним в прошлом году в Ялте отдыхали.
— С кем, с Казимиром Малевичем?
— Нет, с квадратом.
Я не удержался и тоже усмехнулся:
— Ну, и как он?
— Кто, квадрат?
— Ну да, не Малевич же.
— Нормально. Очень серьезный, обходительный и вежливый квадрат.
— Какого в этот раз он был цвета?
— Женя, — с укоризной протянула Юля, — какой ты недогадливый. В Ялте люди обычно отдыхают летом. А это значит…
— Ах, да! — Схватился за голову. — В это время года он…
— Правильно, небесно голубой.
— Точно.
— Видишь, как все просто.
— Увидишь его еще раз — обязательно передавай привет.
— Всенепременно, Евгений. Передам. От Жени или от Скифа?
— От обоих.
Очередной экспонат был чем-то средним между стогом сена, тряпичной куклой и детской аппликацией. Я демонстративно достал зажигалку. Юля силой утащила меня подальше от огнеопасного предмета искусства.
— Ты что придумал? — шептала она.
— А что тут такого?
— Сейчас в «ноль два» позвоню!
— А почему «ноль два»? Пожарная команда — «ноль один»!
