Игры для мужчин среднего возраста - Иосиф Гольман

Как оказалось, про резервацию я сказал вслух.

Береславский задумался.

— Резервация как первый шаг, временный, годится. Чтобы просто не потерять этнос. А дальше все равно нужно перестраивать народ к новой жизни. Потому что перестроить мир под старую жизнь не удастся. Ну не захочет твоя Смагина прокуковать в избе всю молодость. Даже рядом с тобой.

— Значит, все-таки помощь? — уточнил Шаман.

— Больному — да, — согласился Ефим. — Если начнет поправляться — пусть пашет сам. Система должна быть самоподпитываемой. И устойчивой к внешним возмущениям.

— А если не начнет поправляться? — спросил я.

— Похоронить, — со вздохом ответил рекламист.

Потом мы еще долго говорили. Особо задели приведенные Береславским примеры «резерваций». Все — фактически из одного времени и даже одного географического места.

Один — нынешняя Палестина. Единственное в мире полугосударственное образование, уже три поколения живущее исключительно подаянием. Кормит — весь мир.

И в абсолютных цифрах, и на душу населения — куча бабок. И — минимум счастья. Даже не счастья, а элементарной жизненной защищенности.

Но и эта вялотекущая и безрадостная жизнедеятельность мгновенно прервется с прерыванием потока помощи.

Второй пример был с кибуцами. Тоже, по сути, резервация: уже не для попрошаек — все трудятся и зарабатывают сами, — но для тех, кто не готов в одиночку биться с окружающей действительностью. Сыты, обуты и дети образованны. Однако количество этих «неготовых» всегда постоянно и не превышает трех-пяти процентов от всего населения. Во все времена.

И третий пример — с самим государством Израиль.

Все начиналось как типичная резервация. Цель — сохранение этноса и его духовности. Сначала в бой пошли идеалисты: они отдавали идее все, часто включая и жизнь. И на этом этапе им требовалась материальная помощь извне.

Но когда задача сохранить — духовность, святыни, генофонд и даже язык (его пришлось реконструировать по священным книгам) — была выполнена, поставили следующую задачу — развить и приумножить.

— А ты считаешь сегодняшний Израиль навеки укоренившимся? — с сомнением спросил я. — При таком-то обилии врагов?

— Ну, больше полувека уже живут. Несмотря ни на что. Но вообще-то навеки или не навеки — уж точно определяют не люди, — улыбнулся профессор. — Просто люди должны делать все от них зависящее, чтобы навеки.

— В общем, начиная со второго варианта сценарий «резервирования» становится перспективным, — подытожил Береславский.

После, уже в избе, Шаман заставил Береславского еще разок обнажить свой немалый торс и даже уложил его на лежанку. Затем тщательно потер ему — повыше брюк, пониже лопаток — какой-то вонючей мазью и пару раз что-то там в спине торкнул. Профессор взвыл, а потом, прислушавшись к себе, разулыбался: то, что гнусно тянуло несколько лет, вдруг ушло бесследно.

— И больше не заболит? — счастливо спросил он.

— Заболит, конечно, — успокоил Шаман. — Ты ж не молодеешь. Пойдешь к хорошему мануальному терапевту. У тебя в поясничном отделе защемление. — Он говорил простыми словами, но я-то знал, что Шаман и с Доком способен пообщаться на одном языке. — И вот тебе еще, — протянул он рекламисту склянку из темного стекла.

— А это зачем?

— Общеукрепляющее, — объяснил дед. — По одной капле в чай. Неделю капаешь, неделю — нет. Три раза в день. Три цикла. Легко запомнить.

— И что будет?

— Надеюсь, что ничего, — усмехнулся Шаман. — А вот без этих капель — будет чего.

— Почему? — напрягся рекламист.

— Потому что не молодеешь, я же сказал. И на стуле целыми днями зад греешь. И на баб расходуешься не по возрасту.

Ефим почтительно и с некоторым смущением слушал Шамана. А потом, как мне показалось, вдруг с ужасом представил, как если бы его Наташка обладала такими же способностями. Спина бы у него, конечно, не болела. Но…

Уезжали — уже начало темнеть. На прощание Шаман удивил меня еще раз. Он подарил Ефиму амулет — маленький многоугольник из вылежанной в реке лиственницы. На нем непонятным образом был искусно выведен наш орнамент. Непонятным — потому что я сам пытался резать ножом вымоченную древесину. И топором — тоже бесполезно. Но как-то дед это делает. На то и Шаман.

Не просто подарил. А положил ему в нагрудный карман рубашки и велел всегда носить там. Ефим, что мне понравилось, отнесся ко всему серьезно. Без ухмылки. Уверен — будет амулет носить.

Все уже сели в «уазик», а меня задержал Шаман.

— Держись за него, — сказал он мне.

— А что, он уже почти главный чукча? — поинтересовался я. А чего? Пример с губернатором Чукотки уже был.

— Нет, — не принял шутки Шаман. — Он — орудие провидения.

Очень так понятно все объяснил…

— И за нее — тоже держись, — поцеловав меня, чего раньше не делал, добавил дед.

И улыбнулся.

Глава 35

Трасса Хабаровск — Владивосток, 10 августа

«Друзья» встречаются вновь

Покидая Хабаровск, Ефим испытывал двойственное чувство.

С одной стороны, реально надоело ждать машины: их приход железнодорожники задерживали уже дважды, а за время пробега народ привык к перемене мест.

С другой — Ефим понимал, что каждая следующая секунда будет для них все опаснее.

Приближался Владивосток, и как противоборствующие стороны захотят изъять героин — по дороге или в городе, с боем или без боя, — оставалось полнейшей загадкой.

Скрепов, правда, в Хабаровске проявился. Нашел Ефима сам и еще раз пообещал умертвить его самым жестоким способом, если тот сделает что-нибудь не так. При этом что такое «так», не объяснил.

Зато дал номер мобильного. Без радости дал, но Береславский был убедителен — а если потребуется помощь? Мало ли кто захочет попользоваться дорогостоящим порошком.

Кстати, про конкурентов Скрепов не сказал ничего. Только постращал на предмет предательства. Хотя знал, что Ефим о конкурентах — в курсе. Лично присутствовал при стрельбе на красноярском фуникулере.

Как ни странно, Ефима радовало наличие двух врагов сразу (если, конечно, такое в принципе может радовать). Если б враг был один, ему бы было тяжелее. А так оставалась надежда свести их лбами.

Вариант изъятия порошка на трассе — как самый опасный — он все же решил исключить. Это запросто могло быть со стрельбой.

Так что, когда представилась возможность прокатиться в сопровождении машин ГАИ, Ефим не стал от нее отказываться.

Он, конечно, помнил некоторые, в основном моральные, проблемы, сопряженные с таким конвоированием. Но уж пусть лучше выругается вслед хабаровчанин или приморец, чем пробежный народ окажется в глухой тайге на пустынной трассе под дулами автоматов.

А то, что плохие парни легко нажимают на спуск, Береславский уже убедился.

«Нет, все сделано правильно», — думал он, не выпуская из виду пульсирующие огоньки впереди идущей гаишной машины. Другой вопрос — поможет ли вся эта светомузыка при встрече с реальным врагом.

Оставалась еще пара поворотов — и конвой покинет город.

В принципе он всем понравился: и Береславскому, и Доку, и Смагиной. Что касается Самурая, для него Хабаровск и так был почти родным. Это он привел фольклорное название города: «две горы, три дыры» — довольно точное отображение местной топографии.

Если идти поперек, то так и будет: вверх-вниз, вверх-вниз. Если же идти вдоль, то получалось в основном в одном уровне, но очень красиво. Да и как не быть красиво, когда по городу течет Амур?

Гостей возили по широкой желто-зеленой реке на пароходике. Ефим, обожавший все плавающее, был счастлив.

Ветер сдул его бейсболку и унес, наверное, прямо в Китай. Но Ефиму не жалко — видно, кепку потянуло на родину.

Особо счастлива была Смагина. За Байкалом она вообще чувствовала постоянный душевный подъем — здесь ей нравилось несравнимо больше, чем в родной Центральной России.

А вот Самурай поначалу был все грустнее и грустнее.

Жили они в другой гостинице, по материальным соображениям. Ефим пытался поучаствовать в решении жилищного вопроса, но и тот и другая отказались, предпочитая полную независимость, пусть даже и в четырехместном номере каждый.

Самурай, решительный во всех остальных проблемах, здесь оказался стеснительным, как первоклассник.

Любит — не любит? Согласится ли жить в деревне? Сможет ли он соответствовать ее материальным и сексуальным запросам? И даже — не слишком ли он молод?

Ефим сначала пытался отвечать по факту. Что узнать, любит или нет, можно только спросив. А соответствует ли запросам, особенно сексуальным, можно, только попробовав. Ибо на словах такое выяснять трудно.

Про молодость — вообще не вопрос. Хуже, если бы имела место старость.

Но Самурай не унимался, одолевая старшего товарища своим любовным нытьем.