Белая кошка в светлой комнате - Лариса Соболева

– Никита? – потрясенно выговорил Самойлов.

В следующую секунду лицо Фрола осветилось, заискрились радостью глаза, а Никита непроизвольно попятился. Его смутила радость Самойлова – так радуются друзьям. И в этот миг перед глазами возникло лицо матери, не размытое, как возникало раньше, а живое, близкое, отчетливое, словно кадр из кино. «Никита, не упрямься, поиграй Чайковского», – услышал он мелодичный голос матери. И увидел длинные пальцы, они подняли крышку пианино… Потом мать перед его внутренним взором сменил образ отца – с заостренными чертами, с серыми умными глазами, с волевыми губами и военной выправкой. А завершил видения юный Денис с изможденным бледным лицом, с каплями пота на лбу, а над ним отрывающаяся глыба… Четкие видения будто говорили: ты в ответе за нас.

Никита выстрелил.

Фрол вздрогнул, выпустил из рук портфель, схватился за грудь. В следующий миг он поднял на Никиту глаза, в них застыло недоумение, а рот приоткрылся – он хотел что-то сказать… Никита не дал ему возможности говорить, выстрелил второй раз. Фрол отступал с перекошенным от боли лицом, а Никита стрелял, цедя сквозь стиснутые зубы:

– Ты не должен жить. Весь твой род… под корень… как ты нас…

Буба рванул к нему, схватил за руку, но Никита продолжал стрелять. Наступила звенящая тишина. Огарев медленно опустил пистолет. Буба заметил женщину, прятавшуюся за деревом. За это же дерево схватился смертельно раненный Фрол…

– Бежим! – встряхнул друга Буба.

Два часа спустя они ехали в поезде на юг. По счастью, одни в купе.

– Ты с ума сошел! – наконец выговорил Буба. – За что ты его?

– Он убил моего отца… и мать… Я поклялся его убить. И всех Самойловых. Это гнилой род, таким, как они, нельзя жить.

– Тоже мне, мститель! – фыркнул Буба. – А если тебя найдут? Ты об этом подумал? Тетка видела тебя.

– Василиса? Хм… Не найдут.

Василиса, глядя на истекающего кровью Фрола, в ужасе прошептала:

– Не думала я, что эдак-то обернется… Ох, Никитушка, натворил…

– Это ты?.. – выговорил Самойлов. – Ты меня подставила?..

Она услышала шум и поспешила уйти, бросив его умирать.

– Василиса рассказала Никите, когда он снова приехал сюда, что Фрол догадался, кто его сдал, – закончил Софрон Леонидович. – Плакала, говорила, мол, не хотела, чтоб так все случилось.

– Почему он был уверен, что его не найдут?

Софрон Леонидович взглянул на Щукина, затем спрятал глаза и явно соврал:

– Не знаю.

– Значит, вендетта закончилась в следующий его приезд, так?

– Вендетта? Ну, можно, и так сказать… Он сначала узнал много нелестного о Георгии, видимо, сомневался. Но выяснилось, что сын идет по стопам отца, на заводе его не любили за придирчивость, резкость, за нетерпимость…

– Да, серьезная причина, чтобы убить, – скептически заметил Щукин. – У кого же не бывает конфликтов на работе? Из-за этого надо убивать?

– Ну, конечно, дело не в том. Дело в клятве. Он поклялся у могилы матери, что уничтожит Самойловых. В Никите жила уверенность, будто они – исчадья ада, а его оставили жить высшие силы, чтобы его руками убрать негодяев. Поймите, не на пустом месте выросли ростки лютой ненависти.

– А вы оправдываете убийцу, – подковырнул его Щукин.

– Я прошел тот же страшный путь, – возразил Софрон Леонидович. – Знал бы, кто виновен в смерти моих родных, поступил бы так же, как Никита. Но у моей ненависти не было конкретного лица, разве что вся наша система. Только систему убить нельзя, а вот от мрази кто-то должен очищать мир. Это мое мнение, и с него меня не сдвинуть.

– М-да… – задумчиво произнес Щукин. – А ведь вы, Софрон Леонидович, получается, соучастник преступления…

– Пугаете? – усмехнулся тот. – С сорок первого по пятьдесят третий все мои страхи были исчерпаны, я не боюсь.

– Ну, тогда вернемся к Валентину. По логике, семью Валентина уничтожал Никита Огарев, так? Значит, и в Валентина стрелял он. Где сейчас Никита Огарев?

– Его нет.

– То есть вы хотите сказать, что Огарев умер?

– Я сказал то, что сказал. Будете искать Никиту? Ха-ха-ха-ха… Предупреждаю: потратите зря время, не найдете.

– Но кто же стрелял в Валентина?

– Этого я не знаю.

– Хорошо, пойдем другим путем. Кому вы рассказывали историю Огаревых и Самойловых?

Едва Щукин успел задать вопрос, как получил ответ:

– Никому.

– Позвольте вам не поверить. Вы говорили, что случайность не бывает случайной. Как же один и тот же пистолет, убивший деда и отца, выстрелил в Валентина? Именно пистолет «вальтер», а не какой другой. У кого сейчас пистолет Огарева?

– Я рассказал вам все, надеясь, что вы проникнетесь… той силой долга и возмездия, которые охватили Никиту, то есть поймете причины…

– А я проникся. Более того, я знаю больше, чем вам кажется. Но убийство есть убийство, и покушение есть покушение. А знаете, какая мысль мне приходит в голову? Вы, как верный и преданный друг Огарева, взяли на себя вендетту после его смерти. Говоря проще, стреляли в него вы.

– Какая чушь!!! – подскочил Софрон Леонидович и заходил по кухне. – Нет, это… черт знает что!!! Я теперь понимаю, почему в нашей стране бардак! Потому что посты занимают… такие, как вы! Да вы просто крокодил, которому без разницы, что глотать…

Щукин и не сомневался, что сказал чушь. Да он попросту подлавливал Бубу, полагая, что выдавить из него признание легко примитивным путем – предъявить обвинение в совершении преступления. Биологическая природа человека великолепно настроена на самосохранение, и, когда ему предъявляют страшные обвинения, она выстраивает защиту: это не я, это он. Архип Лукич дал шанс Бубе:

– Значит, не вы? Но кто? Стас Тригуб? А вы помогали ему?

Однако Софрон Леонидович крепкий орешек. Он побагровел от негодования и раскричался:

– Вы ничего не смыслите в вашем деле, раз несете чушь!

– Докажите обратное, – провоцировал его Щукин.

– Да пошли вы к черту! – вдруг успокоился Буба, снова сел и яростно заколотил ложкой в чашке, хотя сахар давно растворился, а чай остыл. – Это вы доказывайте. Все, больше ни слова от меня не услышите.

Архип Лукич понял, что его просят выйти вон, поднялся:

– Вы зря так горячитесь, Софрон Леонидович. Станьте на мое место, сопоставьте факты – и придете к тому же выводу. Зря не хотите мне помочь. А заодно себе.

– Да плюю я на ваши домыслы! – рявкнул тот и отвернулся.

У дома Щукина ждали ребята с Бациллой и Клюквой. Щукин сразу же отъехал, поставил машину так, чтоб не бросалась в глаза, а ребята забросали его вопросами:

– Ну? Что там было? Как он? Что говорил?

– Я похож на крокодила? – вдруг спросил Архип Лукич с улыбкой. Парни осеклись, непонимающе смотрели на него. – Ну же, честное признание где?

– Вылитый! – Видно, Клюква хотела угодить Щукину, потому и подтвердила нелестное определение Бубы.

– Дува! – толкнул ее в бок Бацилла. – Обидева чевовека. Не свушайте ее, товавищ начавник, она дува.

– Сам дурак, – отбилась Клюква.

– Тише, тише, господа, – рассмеялся Щукин. – Сейчас должен выйти один человек, вы на него посмотрите и скажете, он сидел за рулем или не он. По моим предположениям, долго ждать не придется…

– А вот и он! – указал на Софрона Леонидовича Вадик. – Ого, как бегает! При такой комплекции да в таком возрасте!.. Куда это он? В гараж! Архип Лукич, куда он собрался?

– Полагаю, к Стасу, – загадочно улыбался Щукин. – Ну, Бацилла, Клюква, это он?

– Баба… – протрубил Бацилла. – Или не баба? В фтанах.

– Это мужик, – стукнула его по голове Клюква. – Этот мужик сидел за рулем, я его рожу даже ночью узнаю. Из-за него мы конопатимся в ментовке.

– Значит, он? – уточнял Архип Лукич.

– Он, он, он, – подпрыгивала на месте Клюква.

– А вовосы? У бабы быви вовосы… – противоречил Бацилла.

– Да отстань со своей бабой! – заорала на своего гражданского мужа Клюква. – Ты слепой, да? У него хвостик! Он это, клянусь! Приметный очень.

– Смотрите, Архип Лукич, выезжает. А машина-то помята! Будем брать?

– Погоди, пока за ним поедем. И не забывай, дедушке за семьдесят, помрет от стресса – его друзья потом нам предъявят счет.

32

Как в воду глядел Архип Лукич – Буба приехал к Тригубу. Короче, «продал» себя и Стаса на сто процентов. Но почему он поступил так неосмотрительно? Принял Щукина за болвана, мол, не догадается Архип Лукич проследить за ним? Или паника стала хозяином Бубы? Щукин выждал пять минут после того, как Софрон Леонидович скрылся в недрах плиточного хозяйства, и приказал:

– Гена идет со мной, Вадик сидит здесь и вызывает милицию.

Секретарша закрыла вход в кабинет телом, будто амбразуру:

– Станислав Трофимович занят!

– Прокуратура! – отстранил ее Щукин рукой и ворвался в кабинет.

Софрон Леонидович уже оповестил Стаса о подозрениях следователя, ибо у Тригуба вид был бледный, а тут и Щукин нарисовался собственной персоной. Софрон Леонидович плюхнулся на стул и презрительно бросил: