Осколки неба, или Подлинная история “Битлз” - Юлий Буркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джон остался недоволен собственным, чересчур примерным, как ему казалось, поведением в присутствии королевы, и он стал распускать слухи, что перед приемом они обкурились марихуаной во дворцовом сортире. Но ему не очень-то верили.
…Об отце у Джона имелось одно-единственное, но болезненное воспоминание. Фред Леннон вынырнул из небытия, когда Джону было пять лет. Джулия не пустила его в дом в Эдинбурге, а Мими – в Ливерпуле, так что остановится ему пришлось в отеле.
Когда Джулия с Джоном пришли к нему в номер, он хвастался деньгами, которыми были набиты его карманы, и необычайными приключениями, которые произошли с ним за эти годы.
Он клялся и божился, что не собирался бросать семью, что лишь ужасная случайность отдалила его от любимых жены и сына.
– Так вышло, что в порту, в Нью-Йорке, я напился, – рассказывал он. – И не успел вернуться на судно, как эти грязные янки арестовали меня и – бац! – засадили в каталажку. А оттуда, я уж и не знаю почему, отправили на корабль «Либерти». Наверное, только потому, что он английский.
Корабль отплывал в Северную Африку. Там меня сделали помощником кока, паршивой рыжей бестии по имени Сол. Чем-то я не приглянулся ему, наверное тем, что играл на банджо. И этот гад наврал капитану, что я украл с камбуза бутылку виски. А я, клянусь тебе, Джулия, и в глаза-то не видел этой бутылки. Каналья Сол ее, наверное, сам высосал. А я только и думал, как бы побыстрее вернуться к тебе да к сынишке!
И вот, когда мы прибыли в Африку, меня – бац! – и сдали в местную тюрьму. Ох уж и натерпелся я там с этими черномазыми… Просидел там три месяца! Ну, а все остальное время я добирался до Англии. Где я только не побывал! Ведь у меня не было ни пенса, приходилось останавливаться то тут, то там и зарабатывать – на пропитание и на билет хоть куда-нибудь. Я торговал контрабандными чулками, играл на банджо в барах, дрался за деньги…
И вот, наконец-то, я с вами, милые вы мои! Я с вами, и я хочу начать новую жизнь!
Джон слушал отца, глядя на него во все глаза и вдыхая терпкий волшебный запах, который от того исходил.
Но Джулию рассказ мужа не впечатлил.
– Даже если половина из того, что ты рассказал и правда, Фред, это еще не значит, что я сейчас кинусь тебе на шею. У нас уже давно своя жизнь, а у тебя – своя.
– Но, Джулия, я, ей-богу, ни в чем не виноват!
– Уезжай, Фред. Так будет лучше для всех нас…
– Меня зовут на судно, которое плывет в Новую Зеландию, – сказал Фред. – Это не страна, а просто рай земной! Там нет зимы, там не было войны, там нужны толковые ребята, а моих денег хватит на то, чтобы купить приличный дом! Джулия, поедем со мной!
– Нет, Фред, с меня хватит. С тобой я никуда не поеду. К тому же, у меня есть мужчина, которого я люблю…
Ее последняя фраза заставила Фреда передернуться, но он, подавив обиду и ревность, продолжал уговоры. Так они препирались еще долго, словно забыв, что маленький Джон, сидящий в кресле, слышит все это, и сердце его разрывается на части.
В конце концов, они разругались окончательно.
– Что ж, ладно, – сказал Фред. – За себя ты вольна решать сама. Но сына ты должна отдать мне. Там он, во всяком случае, не будет таким худым и бледным. Не очень-то ты тут его балуешь!
Джулия пришла в бешенство:
– Ты еще смеешь меня упрекать?! Ты! Который и пальца о палец не ударил для него все эти годы!
– Ох, ох, ох, что я слышу! Праведная мамаша в гневе. То-то ты – бац! – и спихнула парнишку сестре!
Джулия замолчала, поджав губы. Наконец, она сказала бесцветным голосом:
– Да, ты прав, Фред. Я плохая мать. Пусть Джон сам решает свою судьбу…
– Что? – не понял Фред.
– Пусть Джон решит сам, останется он здесь или поедет с тобой. Он уже давно умеет говорить «да» и «нет».
Фред внимательнее пригляделся к жене.
– Я всегда знал, что ты сумасшедшая, Джулия, – сказал он и повернулся к сыну: – Джон, малыш, ты слышал?
Джон кивнул.
– Я уезжаю в Новую Зеландию, а твоя мама едет обратно в Эдинбург. С кем ты поедешь, с мамой или со мной?
В голове маленького Джона пронеслись картинки из книжки о путешественнике Ливингстоне: бушующее море, обветренные лица матросов, кокосовые пальмы, львы и слоны… А рядом с ним сидел папа. Папа, о котором он так мечтал… И он ответил:
– С тобой, – сполз с кресла и обхватил его колени.
Отец, прослезившись, потрепал его по голове.
Джулия закрыла глаза и посидела так с полминуты. Потом поднялась со стула, присев, поцеловала сына и вышла из номера.
Она уже шла по улице, когда услышала крик Джона: «Мама! Мама! Я передумал! Я с тобой!..»
Он, рыдая, влетел в ее объятия. Он плакал от того, что чуть было не предал ее, и от того, что никогда уже не увидит кокосовых пальм, слонов и попугаев…
К этому визиту Джон, как ему казалось, был готов. Ему сообщили, что сегодня человек, выдающий себя за его отца, появится в его доме.
И вот в роскошную гостиную Джона Леннона, прихрамывая, вошел обрюзгший мужчина с плутоватым выражением лица, в мятом шерстяном костюме.
– Джон! Малыш! Приди в мои объятия! – крикнул он с порога. – А это, что за красотка?! – ткнул он пальцем в сторону опешившей Синтии. – Женка твоя, что ли? Ну-ка, ну-ка, – заковылял мужчина к ней. – Обними-ка, дочка, папашу Фреда!..
Синтия попятилась.
– Ах, вот это кто, – холодно произнес слегка побледневший Джон, поднимаясь. Фред сильно изменился, но что это – не самозванец, не было сомнения. – И где же это ты шлялся последние двадцать лет? Папаша.
– Сынок! Ну, как ты можешь говорить такое?! Твоя мать не захотела, чтобы я жил с вами, и, видит Бог, она же не отдала тебя мне. А я страдал. Я очень страдал… – Фред добрался до стола и, удовлетворенно крякнув, уселся напротив Джона. – Всю жизнь я вкалывал на чужих людей, чтобы заработать на пару жаб. – Он замолчал.
– На пару чего?! – выпучил глаза Джон.
– Жаб, сынок, жаб, – Фред покивал и шмыгнул носом. – На куриц мне было не заработать.
Синтия облегченно усмехнулась.
– Сынок, оказывается весь в отца, – бросила она мужчинам и вышла.
– Норовистая, – заметил Фред. – Прям как твоя мать… Если б она не сказала мне тогда о каком-то другом мужчине, я бы, наверное, еще постарался что-то сделать… Но я был оскорблен… Ты ведь теперь большой, и ты понимаешь, что это такое, когда тебя оскорбляет женщина…
– И с какой целью ты явился сейчас?
– Уж во всяком случае не для того, чтобы просить у тебя денег…
Наступила неловкая пауза. Ее поспешил прервать Фред.
– Я, как всегда, мыл посуду на камбузе, когда услышал, как по радио объявили: «Исполняет Джон Леннон…» Мало ли на свете Джонов Леннонов?.. Но, как только я услышал твой голос, я сразу все понял! Ты поешь точно как я, только немного хуже. Я высунулся на палубу и закричал матросам: «Ребята! Тут, по радио, мой сын поет!» Они спустились ко мне и давай надо мной потешаться: «Да ты рехнулся, Фред, – говорят, – это же „Битлз“! Понимаешь?» А что я должен был понять?
– А теперь понял, да?
– Что понял?
– Что у твоего дорогого сынка, о котором ты и не вспоминал двадцать лет, водятся деньжата.
– Опять ты за свое, – обиделся Фред. – Ничего мне от тебя не надо, кроме того, чтобы ты взял да и вспомнил, что мы с тобой одной крови…
– Для этого надо сделать анализы, – безжалостно бросил Джон. А затем крикнул: – Синтия! Принеси-ка нам чего-нибудь выпить!
Фред пропустил мимо ушей фразу Джона об анализах, а вот на слово «выпить» одобрительно заулыбался:
– Ведь нам и правда есть, чего отметить. А деньги мне твои не нужны. Я, может быть, скоро и побогаче тебя буду. Я как только доказал, что я все-таки твой отец, явился к нам на корабль важный господин да и спрашивает: «Ну, и нравится вам, мистер Леннон, как ваш сын поет?» Я ему честно и отвечаю: «Нравится, конечно. Весь в меня пошел. Только я-то, все-таки, немного получше пою». А он мне сразу – бац! – и бумагу про запись пластинки, а я – бац! – и подписал. Оказалось, этот прохиндей из какой-то граммофонной фирмы. Так что, сынок, уж если ты песнями прославился, то я-то и подавно разбогатею. Я, вот, уже и зубы вставил, на конверт фотографироваться! – Он оскалился и показал новенькие протезы.
– Что ж, папаша, поздравляю и желаю творческих успехов, – криво усмехнулся Джон, разливая принесенный Синтией джин. – Давай-ка выпьем за всех блудных отцов и всех брошенных детей.
Поднявший было рюмку Фред, поставил ее на место.
– Ох и язвой же ты вырос, Джон. Зачем уж так-то?
– А как?! – рявкнул тот.
Фред провел в Уэйбридже трое суток. Дни напролет отец и сын спорили, кто виноват в том, что детство Джона было не самым счастливым. И так и остались каждый при своем мнении. Лед отчуждения не растаял. Между ними не возникло и тени родственной близости. Два взрослых, предельно чужих друг другу человека.
В конце концов Фред покинул сыновний дом. С кругленькой суммой в кармане.