До тебя - Пенелопа Дуглас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое чистое, настоящее, самое совершенное в моей жизни, а я годами поливал ее грязью.
Осознание наконец снизошло на меня, и у меня появилось желание пробить кулаком стену.
– Господи. – Я провел руками по волосам и зажмурился, прошептав себе под нос: – Я так ужасно с ней обращался.
Моя мать, как и мистер Брандт, вероятно, не догадывалась о том, через что по моей вине прошла Тэйт, но она знала, что мы больше не дружим.
– Милый, – заговорила она, – ты ужасно обращался со всеми. Некоторые из нас это заслужили, другие нет. Но Тэйт тебя любит. Она твой лучший друг. Она простит тебя.
Простит ли?
– И я люблю ее. – Впервые за долгое время я поделился с матерью самым сокровенным.
Мой отец мог поцеловать себя в зад, а у нас с мамой все так или иначе будет нормально. Но Тэйт?
Она нужна мне.
– Я знаю, что ты ее любишь. А я люблю тебя, – сказала мать, протянув руку и коснувшись моей щеки. – Не смей позволять отцу или мне отнять у тебя что-то еще, понял?
Слезы жгли мне глаза, и я не мог их сдержать.
– Откуда мне знать, что я не стану таким же, как он? – прошептал я.
Моя мать молча, изучающе, смотрела на меня, а потом ее глаза сузились.
– Скажи ей правду. Доверь ей все, открой ей душу. Сделаешь это – и ты уже не такой, как твой отец.
Глава 30
Вчера длится вечно.
Завтра не наступает никогда.
Я уставился на лист бумаги, и напечатанные слова моей татуировки смотрели на меня в ответ.
Теперь я знал, что они означают.
Черт, я был конченым идиотом. Это точно.
Я не только позволил отцу связать меня по рукам и ногам всей этой ахинеей, которую он нес, но и охотно поддался ненависти, допустил, чтобы она управляла мной, ошибочно полагая, что это делает меня сильнее.
Опустившись на землю, я положил лист бумаги себе на колено и написал на нем еще одну строчку.
До тебя.
Буквально ощутив, как груз упал с моих плеч, я прикрепил листок к дереву между нашими с Тэйт домами и поднял с земли все остальное.
Потом, отступив на несколько шагов, посмотрел на громадный клен, который казался ярким не только благодаря своим красно-золотистым листьям, которые еще не опали, – теперь на нем горели сотни белых лампочек и еще несколько ламп, которые я развесил на ветках.
Сегодня у Тэйт был день рождения, и все, о чем я думал, – это как она осветила мой день, когда мне исполнилось одиннадцать. Я хотел отплатить ей тем же и показать, что я все помню.
Предполагая, что она сейчас с Кейси, я сидел у нее в спальне, облокотившись на перила балкона, и смотрел на папку, которую положил ей на кровать.
Папку с доказательствами того, что сделал со мной отец.
Она, конечно, уже видела ее, когда пробралась ко мне в комнату.
Но от меня она эту историю еще не слышала.
Внизу хлопнула дверь, и я резко выпрямился.
Я следил за дыханием – дышал нарочито медленно и спокойно, – но меня все равно бросило в жар, а сердце заколотилось в груди.
Господи.
Я, черт возьми, нервничал.
Будет ли ей достаточно моих слов? Поймет ли она?
Тэйт медленно вошла в комнату, и я тут же вцепился в перила балкона, чтобы не броситься к ней.
Она немного нахмурилась, глядя на меня с любопытством и беспокойством.
Ее волосы были распущены, на ней были темные потертые джинсы и черная блузка с коротким рукавом. Слишком много одежды, но мне нравилось это в Тэйт. Она никогда не выставляла свое тело напоказ и напоминала подарок, который мне не терпелось развернуть. Тэйт выглядела чертовски сексуально, и все мои мысли устремились к кровати.
Но я заставил себя думать о другом и показал на папку.
– Ты это искала в моей комнате?
Она держала голову прямо, но глаза опустила, и ее щеки порозовели.
Да брось, Тэйт. Не будь трусишкой.
На самом деле мне было даже приятно, что она пробралась ко мне в комнату. Значит, я ей небезразличен.
– Давай. – Я кивнул в сторону папки. – Посмотри.
Тем вечером она, вероятно, не успела как следует все рассмотреть.
Тэйт секунду смотрела мне в глаза с таким видом, словно раздумывала, стоит ли ей удовлетворять свое любопытство.
Но предложение приняла.
Она медленно открыла папку и достала фотографии. Дрожащими руками взяла одну и поднесла к глазам, почти не дыша.
– Джаред, – простонала она, поднося руку ко рту. – Что это такое? Что с тобой произошло?
Я отвел взгляд, провел рукой по волосам.
Это оказалось труднее, чем я думал.
Доверь ей все, открой ей душу.
– Мой отец. – Я медленно выдохнул. – Он сделал это со мной. И с моим братом.
Ее глаза округлились от удивления, а рот приоткрылся.
Тэйт не знала, что у меня есть брат. Если только мистер Брандт ей не рассказал, а он никогда не говорил ничего, что не являлось строго обязательным.
– В тот год, перед девятым классом, я так ждал каникул, чтобы провести лето с тобой, но ты же помнишь, внезапно объявился мой отец, который столько лет не давал о себе знать, и захотел со мной увидеться. Я поехал к нему. Я почти и не помнил его – мне было года четыре, когда я видел его в последний раз. И мне захотелось узнать, какой он.
Тэйт присела на кровать, внимательно слушая.
– Когда я туда приехал, – продолжал я, – выяснилось, что у отца есть еще один сын. От другой женщины. Его зовут Джексон, он примерно на год младше меня.
В памяти тут же возник образ двенадцатилетнего Джекса. Он был щуплым, с грязным лицом и тогда еще короткими темными волосами.
– Продолжай, – прошептала Тэйт, и я наконец перевел дух.
И рассказал ей всю эту проклятую историю.
О том, как отец заставлял нас доставать для него деньги – продавать наркотики, вламываться в чужие дома, доставлять всякое дерьмо.
О том, как он бил Джекса, а потом начал бить меня, когда я отказался выполнять его грязные поручения.
О том, как нас терроризировал всякий сброд, который ошивался в отцовском доме. По ее просьбе я показал ей шрамы у меня на спине, оставшиеся после того, как отец избил меня пряжкой ремня.
Еще я рассказал Тэйт о том, как мой отец нас ненавидел, а моя мать не помогла. А потом, как я оставил Джекса с отцом, когда он отказался бежать со мной.
Глаза Тэйт покраснели и наполнились слезами.
Я выплеснул всю боль и грязь, наполнявшие мое сердце, и теперь мне хотелось вытереть слезы, которые она проливала из-за меня.
Она всегда беспокоилась за меня. Всегда меня любила.
Я три года обращался с Тэйт хуже, чем с какой-нибудь собакой, а она все равно переживала из-за меня.
Мое горло свело от боли, когда я посмотрел на нее, на ее шокированное лицо. Я понимал, что у нее есть полное право не прощать меня.