Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - Владимир Снегирев

Танк почти в упор выстрелил по горящим машинам. К небу взвился и почти тотчас опал столб клубящегося пламени. Лязгнув гусеницами, танк пошел на остатки наливников — прямо в тот адов огонь и скрылся в нем. Руслан сел, прислонившись к теплой резине колеса. Откинул голову. Дышать становилось все труднее. Ловил воздух широко открытым ртом. «Танк прорвался сквозь этот проклятый костер, — понял он. — Значит, и боевые машины должны пройти. Дело сделано».

Кто-то из офицеров вопросительно склонился над ним. Надо сказать. Теперь можно. Только бы хватило сил, чтобы сказать…

— Кажется, меня зацепило, — с расстановкой произнес он, сам удивляясь тому, насколько непослушными стали губы и чужим — голос.

Через нижний люк его втащили в бэтээр. Сняли куртку. Стали перевязывать. Ну, теперь все. Осталось только одно: передать кому-то командование…

— За меня остается майор Паперник, — прохрипел, с трудом выдавил из себя слова.

Бэтээр в несколько приемов развернулся на узкой горной дороге и помчался вниз.

В. Снегирев: Хорошо было бы написать: нас свел Афганистан. Но это неправда. Он мог нас свести, потому что мы оба — и Руслан, и я — в одно время находились там. Аушев был комбатом, я — собственным корреспондентом «Комсомольской правды». Много раз наши курсы могли пересечься, но по какой-то прихоти судьбы этого не случилось.

Весной 83-го нас свел шестой этаж «Комсомолки». Руслан оканчивал первый курс Военной академии имени Фрунзе. Мы пригласили Героя Советского Союза поехать в составе «десанта» газеты на ударную стройку в Экибастуз. Он пришел после занятий, чтобы уточнить детали предстоящей командировки. Высокий, красивый, с пышными усами, знающий себе цену и в то же время застенчивый до румянца, он сразу расположил к себе всех, кто был рядом.

Кажется, с того самого дня мы стали друзьями.

Руслан наведывался и в редакцию, и ко мне домой, а я был частым гостем его скромной комнатки в общежитии на Садовом кольце и дважды приезжал в Грозный, где живут его родители. Случалось, мы вместе отправлялись в командировки — на встречи с читателями газеты. Тренировались в одной спортивной секции. На хоккейных матчах болели за одну команду. Обменивались книгами. Иногда жестоко спорили. Когда после окончания академии он вновь настоял на том, чтобы его направили в Афганистан, нас продолжали связывать письма.

Уникальна единственная на весь Союз сама семья Аушевых. У Султана Юсуповича и Тамары Исултановны пятеро детей. Трое из них — Адам, Руслан, Багаудин — офицеры. Все трое служили в ДРА.

Все трое были ранены, причем Адам и Руслан — тяжело. На троих братьев — тринадцать орденов и медалей.

В ингушских семьях мужчинам не принято открыто проявлять эмоции — какими бы сильными они не были. Когда сыновья приезжают в отпуск, Султан Юсупович свою радость выражает только тем, что надевает но этому случаю праздничный пиджак с трудовыми медалями на лацкане. Всякие объятия и радостное многословие здесь исключены. Таковы традиции, которых крепко держатся в этом обвитом виноградной лозой доме.

Тамара Исултановна как-то призналась:

— В восемьдесят третьем году Адама ранили. Он не писал об этом. А я ночей не спяла, сердцу скучно было. Потом Адам приехал в отпуск — с палочкой ходил, худой, бледный. Молчал. Я его спрашиваю: «Сын, ты почему хромаешь?» А он глаза отводит: «Упал я, ушибся».

Отец меня успокаивал: «Что ты маешься? Не только наши там. Русские, грузины, азербайджанцы, узбеки — все долг выполняют». А вижу, отец переживает еще больше, чем я. По утрам к почтовому ящику спешит — все газеты перетрясет: может, есть письмо из Афганистана…

Три эпизода, связанные с Русланом Аушевым.

… Таксисты грозненского таксопарка записали его в свою бригаду. Заработанные деньги они перечисляют в Советский фонд мира. Руслан каждый раз, едва приехав, спешит в таксопарк. Он понимает цену этому безвозмездному поступку. В последний приезд таксисты ему говорят:

— Слушай, Руслан, помоги, а? Достань нам адрес того кишлака, который недавно по телевизору показывали.

— Зачем вам? — не понял Руслан.

— Как это зачем! — обиделись таксисты. — Там люди с голоду умирают. Мы на собрании решили помочь деньгами и продуктами.

…Горбоносые старики в каракулевых папахах, в сапогах с галошами горделиво и молча сидят на лавочке. У них красные, натруженные шеи, узловатые руки.

Пахнет дымом и шашлыком.

Они заслужили право вот так невозмутимо смотреть на всю оставшуюся жизнь.

При виде Руслана старики встают и тянут правые руки к тому месту, где сердце: «Салам…»

Руслан смущен до слез. Это неслыханно, чтобы почтенные старики вставали перед 30-летним парнем.

Но, может быть, они всю жизнь ждали такого парня?

… Во время выступления в одном столичном учреждении Руслана спросили: что крепче всего запало ему в душу, когда служил в ДРА? Помедлив, он достал из кармана конверт. Вынул оттуда исписанные прыгающими, почти печатными буквами листки со штемпелем полевой почты.

— Зачитаю вам письмо, которое получил от Саши Лиза, лейтенанта из моего батальона.

Война войной, а базары в столице всегда были вот такими.Превращенный в кладбище холм на окраине Кабула за эти годы весь был изрыт могиламиСамый популярный командир моджахедов «король Панджшера» Ахмад Шах Масуд. Пленные… Война была необъявленной, незаконной, поэтому и с пленными обращались как хотели.Те самые «духи»… …и те самые тележурналисты Д. Хармон и А. Линдсей. К. Цаголов (в центре). Справа от него— политобозреватель Гостелерадио А. Каверзнев. Леонид Иванович Шершнев. Два Героя — Сергей Козлов (вверху), Руслан Аушев.

Глухим, прерывающимся от волнения голосом, часто откашливаясь, стал читать. Письмо писалось на госпитальной кровати человеком, который едва пришел в себя после тяжелой операции:

«Хочу рассказать вам, Руслан Султанович, о людях, которые первыми пришли мне на помощь, когда меня ранило. Я лежал на открытом месте, передвигаться самостоятельно не мог, и бандиты просто издевались надо мной. Они так стреляли, чтобы пули ложились в 10–15 см от меня. И тут приполз рядовой Мамедов из взвода обеспечения. Я ему приказал оставить меня, а самому уйти в укрытие, находившееся метрах в двенадцати. Он не послушался. Вслед за ним приполз рядовой Кочиев, и вдвоем они стали тащить меня к укрытию. Когда до него оставалось метра три и душманы поняли, что мы можем уйти, они перенесли огонь прямо на нас. И тогда Мамедов лег на меня, закрыв меня своим телом. Одна пуля пробила его руку и уже на излете застряла у меня в бедре. Они меня спасли от верной гибели.

Очень скучаю по нашему батальону, так мне хочется обратно… Если бы сейчас все заново начать, то я бы, не задумываясь, пошел той же дорогой — так и передайте всем нашим ребятам».

Уже одних только этих слов было достаточно, чтобы комок у него встал в горле. Ведь речь-то шла о ребятах из родного батальона, каждый из них был близкий человек — и лейтенант Лиз, и Мамедов с Кочиевым — рядовые. Но это было не все. Теперь, после этих щемящих слов, написанных нетвердой рукой тяжелораненого лейтенанта, Руслану предстояло сказать о нем следующее: 23-летнему Саше Лизу высоко ампутировали ногу.

— Письмо своему комбату, вот это письмо, — Аушев покажет залу конверт без марки, — было первым, которое Саша написал после операции. А вторым стал рапорт министру обороны с просьбой оставить его в кадрах армии.

Ехать вместе с ним в одной машине по дорогам Северного Кавказа — значит подвергать себя нешуточному риску. Стоит кому-нибудь из водителей, следующих в попутном направлении, его узнать, как они тут же стараются любыми путями привлечь к себе внимание, выразить свой восторг, организовать почетный эскорт и так далее.