Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - Владимир Снегирев

Азмуддин считает, что в этом деле большую поспешность проявил советский представитель в ХАД в Мазари-Шарифе, которому он рассказал о месте, где собраны советские заложники. Азмуддин сказал, что если бы подождали всего 2–3 дня с операцией по насильственному освобождению заложников, они все были бы живы.

Азмуддин резко осудил бомбо-штурмовой удар по кишлаку Вахшак, где содержались советские специалисты. В армии об этой акции говорят как об «операции возмездия». По данным особого отдела и ряда офицеров, 2 февраля 1983 года были сброшены на этот кишлак две объемные бомбы, 40 ФАГ-250, 4 °C8 (НУРС). В налете принимали участие 6 Ми-8, 4 Ми-24, 4 СУ-25. Азмуддин говорил о большом негативном резонансе среди населения, который получил этот случай. По его словам, это может стоить года войны на севере».

Ахмад Шах Масуд на протяжении всей войны оставался для нас главным противником. Против него работала вся гигантская военная машина ОКСВ: разведка без устали добывала данные, штабы разрабатывали широкомасштабные операции, авиация бомбила, спецназ устраивал засады, спецслужбы пытались подкупить его людей, суля большие деньги, пропаганда стремилась дискредитировать его в глазах сограждан. Шершнев же старался понять, в чем сила Ахмад Шаха, а поняв, стал делать все, чтобы не воевать с ним, а попробовать установить мир.

1987 год. Провозглашена политика национального примирения, вобравшая в себя многое из того, что ранее тщетно предлагал Шершнев. Теперь он с полным основанием может считать: восторжествовал именно его подход к решению афганской проблемы. Восторжествовал? Нет, рано говорить об этом. Важный шаг сделан политиками, дипломатами. А военные? Что думают об этом они?

В сентябре Шершнев докладывает генералу армии Лизичеву: «Следует отметить, что пока еще и 40-я армия, и вооруженные силы ДРА вносят лишь незначительный вклад в осуществление политики национального примирения. Сказываются инерция прошлых лет и старое мышление, когда по существу игнорировались политические подходы к примирению войск… Способы действий войск, ущербные по своей сути, остались прежними.

В то же время необходимо отметить, что и у советских военнослужащих, и у афганских друзей все более явственно ощущается желание переосмыслить и переоценить наши прежние действия, признание необходимости искать новые пути решения афганской проблемы. Все чаще задают вопросы: «Кто же виноват в случившемся? Почему мы воюем с народом?» После чернобыльского (судебного) процесса участились разговоры о необходимости расследования и наказания лиц, «виновных за Афганистан». В этой связи утверждается, что не только мятежники, но и органы МГБ собирают информацию о материальном ущербе и людских потерях, понесенных в Афганистане из-за БШУ и артударов… Высказываются мнения, что если продолжать действовать в нынешней ситуации прежними методами, то крах поддерживаемого нами режима и нашей политики в Афганистане станет неизбежным…

Характеризуя военно-политическую обстановку, приходится признать, что тенденции к ее улучшению не просматриваются. Скорее, наоборот: она становится сложнее, запутаннее, еще менее предсказуемой».

Далее Шершнев в свойственной ему манере сжато формулирует основные причины неудач в реализации политики национального примирения. И опять-таки высказывает свои предложения («полагал бы целесообразным…»).

Не будем однако идеализировать Леонида Ивановича. Время показало, что не все его выводы и предложения были верными, оценки справедливыми. К примеру, он утверждал, что «лишь благодаря присутствию 40-й армии нынешнее правительство удерживается у власти». Впрочем, последнее заблуждение вместе с Шершневым разделяло подавляющее большинство специалистов по афганским делам из разных ведомств. Разделяли его и авторы этой книги.

Вернемся к тому, с чего мы начали рассказ о генерале Шершневе.

Некоторое время назад он передал в ЦК КПСС свою записку с соображениями о роли и месте армии в условиях перестройки и демократизации общества. Шершневу было обещано, что в соответствии с его пожеланиями письмо будет рассматриваться как личное послание коммуниста, а не служебный документ Главпура, отправленный через голову начальства. Он поверил. Увы, что-то там в партийной канцелярии не сработало, вышла осечка, короче говоря, какой-то аппаратчик взял да и переслал письмо Шершнева «для сведения и принятия мер» в… Главпур.

И вызвали тогда Леонида Ивановича в самый главный главпуровский кабинет и сказали: «А мы тебя думали назначить начальником управления. А ты такое себе позволяешь. Ну и ну»… Ему бы покаяться — глядишь, и обошлось бы. Шершнев же твердил свое: «Разве коммунист по уставу не имеет права обращаться в ЦК»?

Вот тогда-то и замаячила на горизонте далекая заморская страна с жалованием в долларах.

Выслушал Шершнев заманчивое предложение, подумал немного, посомневался (может, и впрямь махнуть на все рукой, пожить наконец спокойно; и жена Галя была бы довольна, детям и внукам помогу, а?) и ответил твердо: «За предложение спасибо, но поехать я никуда не могу. Не имею права бросать свою страну в такой сложный период».

В высоком кабинете только руками развели.

… Сейчас опальный Шершнев захвачен новой идеей — создать Фонд национальной и международной безопасности человека. Он убежден: в наше смутное и жестокое время нет задачи важнее, чем обеспечить гарантии безопасности именно для каждого отдельного человека. Для каж-до-го! При его активном участии фонд уже учрежден, хотя основная работа, разумеется, еще впереди.

А в Главпуре от него все-таки избавились. Не нужны там такие — с идеями и самостоятельным мышлением.

Глава шестая

Характеры и обстоятельства

…Как с того света

Война, являясь противоестественной, враждебной людям — неважно, по какую сторону линии фронта они находились, — то и дело загоняла их в сложнейшие ситуации, в поистине дьявольские ловушки. Иной раз и выхода не было, только смерть приносила избавление. Но случалось и невероятное. Кто воевал там, знает.

… В 1986 году в полку под Гератом один из нас познакомился с рядовым первого года службы, водителем тягача по фамилии Поляк. Был он совсем мальчиком: пушок над верхней губой, на щеках румянец, лоб в веснушках, уши торчат. Мы с ним пили чай. Вася робко сидел на краешке табуретки, застенчиво ел конфеты. Его руки были со сбитыми ногтями, вьевшейся копотью, все пальцы в трещинах и заусенцах. Поймав мой взгляд, Вася смущенно спрятал руки под столом.

Кроме рук, вполне взрослыми были у него глаза: они смотрели внутрь.

Несколько дней назад этот мальчишка оказался забытым на поле боя. Скорее всего, посчитали, что он убит.

Вот как это произошло.

Ранним утром ему сказали, что надо срочно ехать к Герату — там, в окрестностях города, подбиты боевая машина разминирования (БМР) и бронетранспортер. Стало быть, предстоит их вытаскивать. Дело привычное. Завел Вася свой тягач, пристроился следом за бэтээром с мотострелками — поехали. Тягач — он, как танк, только без башни. Вместе с Васей были лейтенант и три солдата.

Не доезжая до города, свернули с шоссе налево и дальше двинулись по проселку. Место было плохое: слева, почти вплотную к дороге, тянулись глиняные дувалы, справа — заросший кустами арык. В таких местах только засады и устраивать.

Подъехали к подбитой технике. Развернулись. БМР наполовину утонула в арыке. Зацепили ее тросом, стали тащить. Но едва стронулись, как семитонные катки увязли в глине — и ни с места. Что делать? Решили пока, до подхода подмоги, с бэтээром управиться. Вытащили его, вернулись, сели обедать. Тянулись лицами к нежаркому ясному солнышку. Тишина, только птицы щебечут. Хорошо! Тут еще танк подошел с саперами, а они ребята хозяйственные — наломали сухих веток, костер разожгли, скоро и каша поспела.

Рядовой первого года службы Василий Поляк тщательно выскреб свою миску, запил нехитрый обед чаем и с удовольствием осмотрел окрестность. В Афганистане он находился всего месяц, пороху покуда не нюхал, но и страха особо не испытывал, было ему все любопытно — и арыки эти, и дуваЛы, и птицы диковинные. После танковой «учебки» оставляли его механиком-инструкто-ром в Союзе, но он хотел сюда, а потому слукавил. «Та я, — говорит, — в танках ничего не соображаю, отпустите меня «за речку». Отпустили. Ему интересно тут. Хочет понять, на что способен.

Стрельба началась сразу и со всех сторон. Ахнули гранатометы, бешено забабахали пулеметы. Вася и его спутник сержант Давыдов прыгнули в тягач, остальные укрылись внизу — за гусеницами, стали отстреливаться. Вася, придя в себя, взобрался на броню, сел за ДШК,[12] открыл ответный огонь.

А обстрел все плотнее, кольцо стягивается, и в пулемете кончаются патроны. Левую руку осколком обожгло. Давыдов бросил ему снизу мешочек с патронами, тут же и его ранило, он застонал и через нижний люк выбрался из тягача на землю к ребятам. Вася увидел: все они отползают к танку. Но тут внимание его было отвлечено тем, что на броне загорелся запасной бак с маслом: видно, зажигательная пуля попала в него, горящее масло потекло вниз, а это было очень опасно, и ему пришлось нырять в люк и гасить огонь собственным бушлатом. Потом снова припал к пулемету, его броневой щиток аж звенел от прямых попаданий.