Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

открыли частый огонь по мельтешившим впереди бандитам. Немного погодя в дверях появилась жилистая фигура Орлова. Он, как и его товарищи, по-прежнему был в нижней рубахе и кальсонах, которые уже не выглядели такими белыми, как изначально, а были изрядно пропитаны кровью и чем-то темным. Держась одной рукой за притолоку, чтобы не упасть от головокружения, Клим оценил взглядом обстановку, затем медленно опустился на одно колено и стал прицельно стрелять в налетчиков. Началась суматошная перестрелка между националистами и милиционерами.

Звуки выстрелов и разрывы гранат многократно заглушались раскатами грома, доносившимися с улицы, где продолжал лить проливной дождь, который, по всему видно, прекращаться не собирался.

Через полчаса вестибюль и все пространство первого этажа помещения заволокло дымом, запахло гарью. Особенно густой дым грязно-синего цвета клубился и пластался над полом на высоте не больше метра, под своей тяжестью волнами стекал вниз, в подвал.

— А ведь они пришли за своими сообщниками, — громко прокричал Журавлев, как будто сообщил невесть какую новость. Он лежал на животе, широко расставив локти, плотно прижимаясь левой щекой к полу, стараясь разглядеть под слоем клубившегося дыма какое-либо движение.

— Само собой, — зло ответил Еременко и незамедлительно выстрелил, не целясь, два раза куда-то в туманную мглу. — Пока мы решали, как нам поступить, эти сволочи уже давно за нас приняли решение. Только непонятно, для чего эти бандюки им нужны, чтобы из-за них так рисковать?

— А тут и мудрствовать не надо, — торопливо отозвался Илья и, приметив чьи-то ноги, обутые в сапоги, несколько раз выстрелил в их сторону, взяв чуточку выше. И тотчас услышал сдавленный вскрик, затем увидел, как подломились эти самые ноги и на пол упал молодой бандит, уставившись на него остекленевшими глазами. — Погодка-то на улице самая воровская… самое то, чтобы безнаказанно грабежами заниматься… Вот и решили супостаты совершить на нас налет… Так сказать, одним выстрелом двух зайцев убить. И приятелей своих освободить, и с нами расправиться. А судя по тому, что в налете на отдел участвует такое количество недобитых фашистов, они явились сюда всей своей сучьей сворой…

— Хочешь сказать, что они скоро перестреляют нас как куропаток? — переспросил, ощерясь, Еременко, судорожными движениями меняя порожнюю обойму на новую, неловко лежа на боку. — Ну это уж вряд ли… Хотя чем черт не шутит, — пробормотал он, коротким ударом ладони вогнал до упора обойму с матово блеснувшими медными гильзами и вновь растянулся на полу, целясь куда-то перед собой.

В вестибюле опять прогремел взрыв, полыхнув огненным столбом под самый потолок. Державшаяся на честном слове деревянная лестница, ведущая на второй этаж, под своим весом обвалилась, и один из милиционеров, который отстреливался, сидя за перилами на корточках, рухнул вместе с ней, мгновенно скрывшись внизу в пыли и дыму. А еще через секунду оттуда донесся прямо не человеческий, а животный рык и шум борьбы. Вскоре раздался выстрел, и там все стихло, как будто соперники одномоментно уничтожили друг друга. Зато по всему зданию звуки выстрелов усилились, зазвучали с удвоенной силой, отражаясь коротким глухим эхом от кирпичных стен и высоких потолков, словно в здании метался невидимый дикий зверь, попавший в западню.

Но самым удивительным было видеть мерно раскачивающуюся под потолком уцелевшую в этом адовом огне слабой мощности лампочку, тусклый желтый свет которой поминутно застилал дым, как будто и без того неяркое солнце закрывали тучи или темные облака.

Журавлев какое-то время завороженно смотрел на столь необычную картину, усиленно размышляя о чем-то своем, потом резко повернулся лицом с грязными потеками на щеках к Еременко и торопливо проговорил:

— Прикрой! Я сейчас!

Чему-то криво улыбаясь, с проворностью юркой ящерицы пополз вперед, направляясь к тому месту, где еще недавно располагался стол дежурного.

— Журавлев, назад! — зашипел позади Орлов. — Кому говорю, назад! Не подставляй напрасно башку, дурень!

Сделав вид, что не расслышал, а то ли и вправду не услышав его слова за звуками частых выстрелов, Илья продолжал ползти и через минуту скрылся в дыму. Добравшись до опрокинутого стола, он принялся лихорадочно шарить ладонью по полу, нащупывая трубку телефона. Как только его рука наткнулась на прохладный черный эбонит, Журавлев вцепился пальцами в трубку, потому что от нее теперь зависела жизнь его и товарищей, и прислонил ее к уху.

— Алло, алло, — зачастил он горячечным шепотом, с ужасом понимая, что говорит в пустоту, так как гудков слышно не было. «Перерезали телефонные провода, — мелькнула тоскливая мысль. — Основательно подготовились, гады».

Разлеживаться не было времени, и Илья пополз дальше, вжимаясь всем туловищем в шершавый пол, чувствуя, как в тело больно впивается отставшая от огня затвердевшая краска. Ступеньки лестницы, ведущие в подвал, были искорежены взрывом, поэтому пришлось подняться и спрыгнуть вниз. На всякий случай пригибаясь, чтобы не угодить под шальную пулю, прижимаясь спиной к стенам, он крадучись двинулся в дальний конец подвала, где размещались камеры предварительного заключения. Дыма здесь было не так много, и Илья еще издали разглядел, что двери у двух камер, в которых находились арестанты Дайнис и Каспар, с вызывающей наглостью распахнуты настежь. «Сбежали, суки», — опалила мрачная мысль, и Журавлев от собственного бессилия что-нибудь сделать, чтобы вернуть жестоких бандитов в свои камеры, застонал, будто смертельно раненый зверь. А когда заметил валявшихся на полу в неестественных позах охранявших их милиционеров, то вообще заскрежетал стиснутыми зубами.

У одного из конвойных, лежавшего напротив камеры Дайниса в луже собственной крови, было перерезано горло. Судя по всему, это сделал мстительный Дайнис, потому что милиционер в тот момент был еще живой, только раненный в грудь, и сопротивления оказать не мог. А тот бандит, который этого милиционера и подстрелил, скорее всего, и добил бы его следующим выстрелом, а не стал бы тянуть напрасно время, чтобы перерезать ему горло.

Второй милиционер, как видно, долго отстреливался, прежде чем геройски погибнуть, зажатый с двух сторон в нише, откуда пути у него уже не было. Он успел застрелить одного из бандитов, а другого ранить. Его-то и уволокли с собой приятели-налетчики, если судить по кровавой дорожке, тянущейся с середины коридора к выходу из подвала. Его кровь, должно быть, и видел Журавлев на ступеньках. Милиционер так и остался сидеть в нише на корточках, изрешеченный пулями в грудь из немецкого автомата, непокорно запрокинув голову. Его смятая блином фуражка с отпечатанным на ней следом от грязной подошвы фашистского сапога с рельефной подковой валялась рядом.

Постучав костяшками пальцев в запертую на замок дверь камеры, где дожидалась своей участи Анеле, Журавлев крикнул:

— Сиди, девка, и не рыпайся! Иначе