История Византийских императоров. От Льва III Исавра до Михаила III - Алексей Михайлович Величко

актуальными для всей Вселенской Церкви. Любая попытка законодательно урегулировать процедуры Соборов со стороны императора привела бы прямо или косвенно к ограничению высших прерогатив царя, что, конечно, было немыслимо и нелогично для государства, где верховным законодателем являлся сам же монарх.

Наконец, это был орган чрезвычайный и экстраординарный, созывавшийся по мере острой необходимости и всегда вынужденный принимать филигранные меры для сохранения единства Церкви и отыскания верного баланса между акривией и икономией. Понятно, что такие нюансы едва ли подвержены правовому регулированию.

Как следствие, единственный выход, подсказанный самим временем, заключался в том, чтобы сохранить значительную свободу действия, основываясь тем не менее, с одной стороны, на строгих принципах римского процессуального права, а с другой, на правилах церковной жизни и канонических традициях.

Поэтому-то так и индивидуальны были великие Соборы, так непохожи друг на друга, сохраняя тем не менее те характеристические черты, которые сформировались еще в Никее в 325 г. Авторитет первого Вселенского собрания совокупно с авторитетом императора св. Константина Великого был настолько велик, что впоследствии практика Соборов всегда исходила из этого первого прецедента, как некоего блистательного аналога. Конечно, полного сходства удавалось достигнуть далеко не всегда, и потому каждый из последующих Соборов привносил в эту практику свои индивидуальные особенности. Но в то же время Церковь никогда не позволила поставить под сомнение те начала и формы, которые были дарованы ей в Никее в 325 г. В свою очередь и императоры не решались менять то, что было реципировано Церковью.

Как верховный законодатель и главный хранитель веры и благочестия, император самостоятельно определял и наиболее острые догматические проблемы, волновавшие Церковь, и круг участников, исходя из конкретных требований времени и ситуации. И, безусловно, такие «формальные» обстоятельства, как число присутствующих епископов, не относились к числу приоритетных. Поэтому для современников Соборов на самом деле не имело никакого определяющего значения, сколько архиереев присутствовало на каждом конкретном Соборе, хотя по возможности было желательно представительство всех Поместных Церквей. Однако если такое условие и не выполнялось, авторитет Соборов отнюдь не ставился под сомнение, если под его актами стояла подпись императора, и они соответствовали общим традициям церковной жизни. Далее все решала рецепция, то есть усвоение соборных решений церковной полнотой, проверка их на соответствие духу и букве Православия.

В отличие от Запада Восточная Церковь всегда довольно «легко» относилась к формам установления истины, как правило, допуская вариативность и даже незначительные отклонения от устоявшихся образцов, если казалось, что следование им создает дополнительные трудности. Применительно к истории Соборов такая практика совершенно себя оправдала, начиная с процедурных вопросов и определения состава участников, и заканчивая самим статусом высшего соборного органа Церкви, когда прерогативы Вселенских Соборов по факту унаследовали Восточные соборы в эпоху разделения Церквей.

Однако эта блистательная практика существовала при трех непременных условиях: единстве Кафолической Церкви, сохранении «симфонической» традиции отношений политической и церковной властей и наличии императора, как главы церковного управления. Когда одно из оснований этой гармоничной системы начало рушиться, неизбежно должны были исчезнуть и Вселенские Соборы. И после того как в IX веке Римская церковь и весь христианский Запад признали другого императора, помимо Византийского царя, Церковь перестала быть единой.

На Востоке правил Византийский император, на Западе — Карл Великий и его преемники. Различие римской и восточной практик, канонических и догматических традиций к этому времени было уже настолько наглядным и резким, что привычный способ обеспечения их единства — созыв Вселенских Соборов — едва ли бы помог. Запад и Восток все более тяготились друг другом. Разрыв политический неизбежно вел к расколу церковному. Когда вследствие взаимных амбиций были подрублены в основании два столпа великой христианской Империи-Церкви — единство Вселенской Церкви и единодержавность ее главы, Византийского императора, — Запад и Восток уже не могли существовать вместе в качестве одного органического тела. Никакой Вселенский Собор в таких условиях становился уже невозможным. Великий раскол Церкви 1054 г. стал лишь документальным оформлением того, что уже случилось ранее.

Династия Никифора Геника

XXXV. Императоры Никифор I Геник (802–811) и Ставракий (811)

Глава 1. Несчастливый реформатор. Отношения с Западом

Хотя для всех уже давно было очевидно, что больная и потерявшая интерес к власти св. Ирина обречена, немаловажное значение имел вопрос о том, кто станет ее преемником. Отсутствие законного наследника с железной неизбежностью предполагало государственный переворот в качестве единственного «традиционного» способа передачи царских полномочий, и никто не сомневался, что рано или поздно он произойдет. И то, что императором стал Никифор I Геник, говорило знающим лицам о многом.

Новый василевс происходил родом из провинции Писидия и выводил свой род от арабских князей, из чего ясно следовало, что он принадлежит, скорее, к иконоборческой партии, чем к сторонникам последнего Вселенского Собора. Действительно, армия, в первую очередь — гвардия и полки столичного гарнизона, известные своими иконоборческими настроениями, первоначально активно поддержали его. Как человек, всю жизнь проведший на финансовой службе и занимавшийся налогами, таможенными пошлинами и сборами — отсюда, кстати сказать, и его прозвище «Геник», он был неглуп, но корыстен и скуп. Сам факт того, что Никифор Геник сумел расположить к себе некоторые высшие круги, свидетельствует о его дипломатических способностях, деловой хватке, сообразительности и смелости. Ведь далеко не каждый решился бы на борьбу за императорскую диадему в условиях столь высокой конкуренции, где проигравшего ждала смерть или поражение в правах.

Нельзя, конечно, сказать, что именно Никифор Геник олицетворял собой образ того царя, какого искала на закате императорства св. Ирины Византийская держава. Но, с другой стороны, это был далеко не самый последний по своим дарованиям и пониманию государственных проблем василевс. Сребролюбивый и нередко жестокий, не всегда опрятный в личной жизни и зачастую циничный, этот человек, тем не менее, многократно без боязни надевал доспехи военачальника, ни разу до того не участвуя в боевых действиях, и серьезно рисковал своей жизнью. Достаточно сказать, что в итоге он сложил свою голову за честь Римского государства. Это был, вне всякого сомнения, человек, способный легко обойти моральные сдержки, если они мешали достижению цели, но государственник до мозга костей. Он не раз являл примеры снисходительности и человеколюбия, прощая врагов и заговорщиков, хотя в тот суровый век никто не осудил бы его за казнь врагов, вина которых доказана.

Его упрекали в преследовании монахов и в разорении монастырей, имущество которых при нем перестало пользоваться налоговыми льготами, а летописец Феостирикт, свидетель царских реформ, утверждал,