Цветок забвения - Мари Явь

больше не обнажаться. Поздно об этом думать, конечно. Он ведь только что подглядывал за тем, как я купаюсь. Не подглядывал, нет — беззастенчиво смотрел.

Собрав влажные волосы на затылке, я опустилась на кровать и подпёрла голову рукой. Делая вид, что ничего особенного не происходит, хотя всё это выглядело куда откровеннее, чем моя собственная недавняя просьба «переночевать» со мной. Чем близость сама по себе. Я знала: Старец не уделяет прелюдиям столько внимания и времени, сколько подготовке к сложнейшей из техник. Он отнёсся к этому ответственно. Потому что не мог иначе. Потому что дело касалось меня. Потому что речь шла о Датэ: их сражение начиналось здесь и сейчас. Он собирался превзойти его… возможно, не только как отшельник.

Старец ведь думал о «том самом», глядя на меня так?

— Поторопись, — попросила я, заметно нервничая. Не зная, из-за чего конкретно. — Сегодня торжество луны, я бы предпочла чувствовать на себе её прикосновения.

Он усмехнулся.

— Ревность к камню. Вот теперь, действительно, хуже не придумаешь.

— Камню? — Я бы оскорбилась, если бы дело было не в разнице менталитетов. — Вы, Старцы, помешаны на них, не так ли?

— В какой-то мере, но это правда. Луна сияет только потому, что отражает свет солнца.

Ах да, он же был наследником знатного рода, его образованием занимались умнейшие люди юга.

— Значит, луна — просто зеркало солнца?

— Да. — Он присел перед кроватью. — Но луну ты всё равно любишь больше.

Вместо ответа я откинулась на спину, подставляя себя свету, льющему из открытого окна. Одно успокаивало: комната находилась на верхнем этаже, и отсюда открывался прекрасный вид на небо. Ожидая, я смотрела на сияющий диск.

Прекрасен.

Не знаю, виновато ли в этом десятилетнее заточение или тревоги последних дней, но сейчас, получив полноправную возможность отдохнуть привычным образом, я не просто расслабилась — моё тело наполнилось истомой. Стало таким невероятно чувствительным и податливым. Даже свет ощущался теперь как полноценное скользящее движение. От шеи до живота — так тепло, ласково, буквально заставляя выгнуться навстречу.

Выдохнув, я повернула голову к Старцу, чтобы узнать, скоро ли он…

А?

Мужчина был невероятно близко, и его ладонь лежала на моём животе, почти там, где сосредоточилось зовущее чувство. Уставившись на его руку, я не могла поверить.

Мужское прикосновение не может быть таким…

— Не трогай.

— Серьёзно? Забыла, зачем ты здесь? — Илай выглядел сосредоточенным и спокойным. Он прикасался ко мне сотню раз, а теперь от этого зависело всё, поэтому он не давал воли эмоциям.

— Ты… ты всё испортишь.

— Не переживай об этом. Я доведу дело до конца. Это важнее всего для меня сейчас.

Он знал, что второго шанса не будет. И теперь, когда он навис надо мной, я поняла, что согласилась на это под впечатлениями от его прошлого, а не от незнания своего собственного. Как если бы мне было любопытно испытать на себе то, что такой мастер подготовил специально для меня…

Даже в мыслях это прозвучало пошло, но я имела в виду совсем другое. Я помнила, как он точно так же ставил печати на брата, отца, племянницу, самого себя. Все эти техники несли в себе разный посыл, одни защищали, другие убивали, а объединяла их все — его кровь. Это было как породниться с ним. Интимное действо само по себе… так я ещё лежала обнажённой в его кровати ночью, доводя степень интимности до предела.

Закатав рукава, Илай взял кисть и обмакнул её в приготовленные чернила. Запахло кровью, и я зажмурилась, приготовившись к боли или обмороку. Раньше, когда дело доходило до манипуляций с моей печатью, я теряла сознание, поэтому теперь так напряглась…

Прикосновение кисти к центру груди, лёгкое и безобидное, заставило вздрогнуть и прислушаться к себе. Короткие касания кончика сменялись долгими ласкающими движениями. А потом я почувствовала чужое дыхание. Невесомое тепло скользнуло по моей влажной коже, по ключицам… ниже… касаясь напряжённых сосков. Я невольно представила, что лежи перед ним другая женщина, Илай бы прикоснулся к её груди иначе. Возможно, он сейчас смотрел и думал о том же… Я не решалась открыть глаза, чтобы проверить, но будь проклято моё воображение.

Я узнала о Старце слишком много лишнего, чтобы теперь воспринимать его иначе, нежели… любовника. Именно так реагировало на него моё тело, привыкшее к его прикосновениям, и моё сознание, перенасыщенное его эротическими впечатлениями. У него было много женщин. И в то же время всего одна. Он не запоминал их лиц, не знал имён, их вообще ничего не связывало, но при этом Старец не относился к ним пренебрежительно. Каждый раз, когда дело доходило до постели, он обращался с женщиной нежно и почтительно. Даже если это была шлюха, он вёл себя так, будто заполучил именно Деву, и пришло время показать всё, на что он способен.

Раньше бы я посчитала это разновидностью насилия. Делая это против моей воли, он мысленно, но всё же, надругался надо мной десятки раз. Вот только это не было насилием. Не каждая узаконенная, супружеская близость отличалась тем вниманием, с которым он служил женщинам, и страстью, с которой они ему отдавались. Забавно только, что каждый раз после соития они спрашивали про содержимое ящика, даже не представляя, что именно оно было главным героем их страстной ночи. Не просто причиной, а движущей силой — буквально.

Так что теперь мне казалось, что я «сплю» со Старцем уже десять лет, а ведь он ничего ещё толком не сделал.

— Не двигайся, — одёрнул мужчина, когда я заёрзала.

— Дай мне…

— Что?

— Опиум.

— Нет. — Ответ прозвучал холодно и резко.

— Ты делал так, я помню. С той девочкой.

— Я больше не собираюсь смотреть на тебя в беспамятстве.

— Я не засну, честно. Просто расслаблюсь. Найди для меня трубку.

— Никакого опиума больше! — Не знаю, что его так разозлило, но от его грубого тона мне почему-то полегчало. — Хватит полагаться на самые ненадёжные вещи на свете! Наркотики, вино, слёзы…

— Ха?! — возмущённо выдохнула я.

— Думаешь, в нашем случае это будет честно? Ты не единственная, кому тут хочется «расслабиться». Вот только мне для того, чтобы держать себя в руках, достаточно помнить, что я спасаю тебя.

— Да, хорошо, прости. Но я не могу больше терпеть. Из-за полнолуния я очень чувствительная… А может, это из-за твоей крови.

— Тебе больно?

Хуже. Его противоестественная нежность была хуже боли. К боли я была готова. Я знала, что ту печать, силу которой он пытался оспорить, выжгли на моём сердце болью. Как он мог противопоставлять той жестокости и ненависти нечто настолько хрупкое