В ожидании счастья - Терри Макмиллан

— Как ты, моя маленькая? — наклонилась к ней Бернадин, целуя щечки, ручки и гладя девочку по головке.

— Хорошо, — сказала она. — Мама, я домой хочу.

К ним подошел врач.

— Очень хорошо, что вы нам вовремя позвонили. Ушные воспаления могут быть очень опасными, чего многие не понимают. Как только температура у ребенка поднимается до 40,5, могут появиться судороги и произойти необратимые изменения мозга.

Бернадин встала.

— Но я не понимаю, как и когда она могла заболеть. Утром, когда я отвезла ее в школу, все было в порядке. Потом мне позвонила школьная медсестра и сказала, что у Оники 39,3. Домой мы приехали, у нее было 37,2. Каждые пятнадцать минут я проверяла лоб, а температуру мерила каждые полчаса и все время было 37,2. А потом смотрю, она стоит передо мной и дрожит как осиновый лист.

— Болезнь развивается буквально в считанные минуты. Но похоже, сейчас опасность позади. Скажи маме, что мы тебе дали, — обратился он к Онике.

— Попсикл.

— Попсикл? — переспросила Бернадин.

— У нее нет аллергии на антибиотики? — спросил врач.

— Нет, по-моему.

— Я выпишу ей амоксицилин, проследите, чтобы она приняла полный курс. — Он написал что-то на бумажке и отдал ее Бернадин. — Горло немного красное и небольшой насморк, но в целом с ней все в порядке. Но завтра ей лучше посидеть дома.

— И это все?

— Все.

— Значит, я могу забрать ее домой прямо сейчас?

— Конечно.

У Бернадин словно гора с плеч свалилась. И выходит, что не из-за чего было так сильно переживать? Банальный попсикл? Ну и ладно. Главное, с Оникой все в порядке. Теперь надо решить, кто посидит целый день с больным ребенком. Кому можно доверить дочь? Бернадин на секунду задумалась. Джиниве, конечно.

Бернадин перенесла свой визит к врачу на следующую неделю. Доктор осталась весьма недовольна, но ничего не поделаешь. Пять дней подряд Бернадин практически совершала невозможное. Во вторник с Оникой посидела Джинива, и в конце концов Бернадин решила няню не брать. Она сама отвозила детей в школу, ехала на работу и изворачивалась как могла, чтобы успеть за детьми до шести. И сумела. Слишком часто ее дети оставались в классе последними, и она ужасно на себя злилась, всякий раз, когда заставала их, скучающих в одиночестве, да и учительница, которой из-за Бернадин приходилось задерживаться, уже не скрывала своего недовольства.

Из школы Бернадин везла детей к себе на работу. Они вместе обедали в зале заседаний: пицца в среду, „Макдональдс" в четверг и пятницу и курица-гриль в субботу. Потом дети делали уроки, и, если им требовалась помощь, она откладывала в сторону самую срочную работу. Бернадин запретила себе работать позже половины восьмого. Дома она еще умудрялась искупать Онику, прочитать ей на ночь сказку и не заснуть, слушая, как читает Джон-младший. К десяти сил оставалось только на то, чтобы добраться до постели.

Но по ночам ее одолевали беспокойные мысли. О работе: что необходимо во что бы то ни стало сделать завтра. О детях: как отвезти Онику на хореографию, а Джона на тренировку и всюду поспеть; и как вырваться, чтобы сводить их в кино или в парк? Не расстраиваются ли они из-за развода? Встречались ли с Кэтлин? Если да, значит, скрывают. Будет Джон платить по закладной в апреле или нет? И если нет? Что ей тогда делать? И когда только этот мерзкий раздел закончится! Через месяц? Через год? И что она сделает с деньгами, сколько бы там ни получилось? Открыть кафе — у нее сейчас просто сил не хватит. С этой работы она, конечно, уйдет. И что делать дальше? А теперь еще и Герберт. Роман явно выходил из-под контроля. Если сейчас порвать, будет ли ей вдвойне одиноко? Ее беспокоило все. Поэтому поспать нормально хоть четыре часа, стало счастьем. Утром она просыпалась совершенно разбитой. А впереди ждал еще один длинный день.

Бернадин закончила рассказывать врачу о последних событиях своей жизни.

— У меня силы на исходе, — сказала она. — Мне кажется, я перестала понимать, что вокруг творится. Я не могу ни на чем сосредоточиться.

Она говорила, что думает обо всем сразу. Если удается остановиться на чем-то одном, то очень ненадолго. Постоянно нервничает, расстраивается. Она страшно устала. Не знает, долго ли протянет в таком темпе. Еще ей непереносима мысль, что Джон, пропади он пропадом, живет беспечно, как холостяк. Словно у него вообще нет никаких обязанностей, кроме как присылать ей раз в месяц чек и забирать детей раз в две недели на выходные.

— Я все делаю сама. И мне это надоело до смерти, — устало сказала Бернадин.

Врач-психиатр понимающе качала головой.

— А ксанакс помогает?

— В каком смысле?

— Успокоиться, расслабиться.

— Я не пью эти таблетки днем, они меня затормаживают.

— А спите нормально?

— Чаще плохо. От всех этих мыслей не заснешь. Иногда я принимала даже по три таблетки, не помогало. И тогда я бросила.

— А если увеличить дозу?

— Не хочу.

— Может быть, попробовать снотворное? Я выпишу рецепт.

— Нет, — наотрез отказалась Бернадин. Никакого снотворного в доме. Не то чтобы она себе не доверяла. Но мало ли что может случиться, пишут же. Говорят, человек даже снов не видит от таких таблеток. А у нее двое детей. Так что отключаться ей никак нельзя.

— Что же, я рекомендую вам принимать антидепрессант. Он поможет сосредоточиться и вообще улучшит самочувствие. Но пройдет недели три-четыре, прежде чем лекарство начнет влиять на нервную систему. Я вам выпишу двенадцать для начала, посмотрим на реакцию организма. Их легко отменить, если что.

— Ладно, — согласилась Бернадин и не стала ни о чем спрашивать. Слышала она об этих антидепрессантах. Черт возьми, может, хоть они помогут.

Бернадин принимала таблетки уже пять дней и никаких изменений не ощущала. Да и не ожидала их так скоро. На шестой день, проснувшись, почувствовала тошноту, потом начался понос. Подхватила-таки грипп, которым все кругом маются, не иначе, подумала она. Но на седьмой день ощущения были уже совсем странные. Точно определить, что не так, она бы не смогла, но ее словно раздуло. Утром, разбудив детей, Бернадин сварила, как обычно, себе кофе, но пить раздумала — не хотелось. По дороге в школу заметила, что машины вроде бы стали ярче, крупнее. Светофоры просто слепили. На работе она вдруг стала раз по десять проверять каждое слово, каждую цифру, сомневаясь, правильно ли она делает, пишет, считает. Когда звонил телефон, она подпрыгивала. В полной уверенности, что все заметили, как странно она себя ведет, изо всех сил старалась делать вид, что с ней все в порядке.

Вечером, дома, готовя детям ужин, она неожиданно вспомнила, что уже два дня почти ничего не ест. И не хочется. Она приготовила гамбургеры, нажарила картошки и попыталась поесть. Мясо, непонятно почему, показалось похожим на резину.