В ожидании счастья - Терри Макмиллан

Терри Макмиллан

В ожидании счастья

От издательства

Эта книга — результат издательского эксперимента. Четыре переводчицы — Анастасия Бялобжеская, Ольга Красавина, Елена Малафеева и Ирина Перминова — поставили перед собой задачу: перевоплотиться в главных героинь, придать каждому голосу особую окраску, выразить индивидуальные интонации, настроения, мысли. Однако работали все переводчицы, тесно сотрудничая друг с другом. Так что при всей несхожести отдельных голосов роман и в переводе звучит как произведение одного автора.

Тебе, папа.

Эдварду Льюису Макмиллану (1929–1968)

Мне суждено идти по этому пути,

Не думай, что иного не искала…

ЖЕНЩИНЫ:

Саванна Джексон

Бернадин Харрис

Робин Стоукс

Глория Мэтьюс

ТОЛЬКО БЫ НЕ ДИК КЛАРК

Выходит, надо чистить перышки: иду сегодня с каким-то Лайонелом на сочельник. Это все Шейла, моя младшая сестра, всучила мне его телефон: видите ли, он тоже живет здесь, в Денвере. Одиннадцать лет назад ее лопоухий муж играл с ним в баскетбол в Вашингтонском университете. То, что я еще не замужем, Шейле не дает покоя: ну как же, старшая из четверых, а до сих пор никому не дала согласия. Они с мамой вообразили, будто я сижу одна в четырех стенах и умираю от одиночества. На самом деле это не так. Конечно, бывает по-разному, но я еще не дошла до того, чтобы хвататься за все без разбору. Ведь хотеть пить и умирать от жажды — разные вещи. Но мама с Шейлой всю жизнь думают, что лучше хоть что-то, чем совсем ничего, и вот до чего дошли. Мама, считающая себя крупным специалистом по любым вопросам, уже семнадцать лет, как осталась без мужа. Знать бы, где сейчас мой папочка, кажется, убила бы его. Это он разбил ее сердце.

А сама Шейла? Что пи год, то разводится. Звонит за мой счет из какого-нибудь дешевенького мотеля, где она отсиживается с детьми, пока не соберет все бумаги против Пола. Часами ноет, как он ей надоел. Пусть, дескать, что хочет, то и делает, она больше не вернется. А потом, как идиотка, звонит ему и перечисляет свои претензии, а он клянется сделать все, что она захочет. Она не верит. Еще недели две он умоляет и наконец убеждает ее. После чего она сдается и возвращается. Во время очередного такого „медового месяца" о ней ни слуху ни духу, лишь изредка вдруг позвонит на три минуты, сказать, что все пока в полном порядке и что нельзя долго болтать, потому что он разрешил ей вышвырнуть старый ковер или там купить новую мебель в гостиную, — так что надо экономить.

Один из наших братьев за какую-то чушь собачью — передачу фальшивых денег — схлопотал срок, хотя он не преступник. Другой брат — на бессрочной во флоте. Но кого ни возьми, все норовят давать советы…

Что и говорить, в Денвере стоящих мужчин не осталось. А уезжаю я не только из-за этого. Осточертели мне и эти горы, и вечный снег, и всеобщее помешательство на денверских „Мустангах"[1]. Три последних года я живу какой-то никчемной жизнью: всем плевать, что и как я делаю. Внешне все выглядит нормально: и работа приличная, и деньги в банке лежат, и квартира в хорошем кооперативном доме, и машина неплохая. Только мужа не хватает. Я, правда, не из тех, для кого на мужчинах свет клином сошелся. Просто устала жить сама по себе. Раньше казалось, одной куда веселее. С тех пор, как мы с Кеннетом расстались в Бостоне, прошло четыре года, и за это время я ни разу не была влюблена. А мне этого очень не хватает. Но я понимаю, что нельзя сидеть и дожидаться, пока что-нибудь произойдет само собой. Хочешь чего-то — шевелись. Однако с тех самых пор сколько ни шевелюсь, ничего стоящего не происходит. Все, к черту Денвер. Уезжаю.

Риск для моей сестры Шейлы — дело непонятное и неприятное, так что она не слишком порадовалась пару недель назад, когда я позвонила и сказала, что собираюсь в Финикс. „Рехнуться надо, чтобы переехать в штат Аризона, — заявила она. — Там хоть чернокожие, как мы, есть? Ведь это, кажется, там губернатор отменил День Мартина Лютера Кинга, когда его уже утвердили?" Пришлось ей напомнить, что лучшая моя подружка Бернадин, у которой я была свидетельницей на свадьбе, помчавшись к ней, считай, за сотню километров, в метель, живет именно в Аризоне, в Скоттсдейле. Она, как известно, белой отродясь не была. И ничего, живет — не жалуется. А насчет Дня Кинга, что тут скажешь? Первая, говорю, проголосую, когда будут проводить опрос общественного мнения.

Бернадин уговорила меня приехать к ней, чтобы отпраздновать мой день рождения. Кстати, Шейле я напомнила, что это было четырнадцатого октября, а не двадцать второго, когда она прислала мне открытку. Сама-то чуть не лопается от злости, если ее вовремя не поздравишь! Так вот, я диву далась, как в Аризоне тепло, дешево и вообще здорово. На вечере негритянского музыкального радиоканала мы разговорились с одним приятелем мужа Бернадин. Он и рассказал, что в отделе рекламы на местной телестудии есть вакансия. Я взяла и подала заявление. Трижды летала туда и обратно на собеседования и наконец получила место. Что ни говори, неплохо после нефтяной компании: пробуй себя сколько хочешь. Правда, узнай Шейла, что мой новый оклад на тысячу долларов меньше, чем раньше, она бы лопнула от злости, ведь последние три года маме большей частью помогала я, а все остальные только наблюдали за этим.

Каждый месяц министерство соцобеспечения от щедрот своих выдает маме аж четыреста семь долларов плюс талоны на продукты на сто четыре доллара. Попробуй перебиться на эти деньги. Мама живет в квартире, предоставленной по восьмой программе[2], а оплачиваю я. Еще я ей посылаю понемногу каждый месяц, чтобы она хоть в кино могла сходить. А она тратит эти деньги в дешевых лавочках или покупает мебель в рассрочку. Да, не вылететь бы мне в трубу. Если я быстро не продам свою квартиру, могу оказаться на мели. Придется максимально сократить расходы. Главное, скорее попасть в постановщики, ведь я хочу заняться именно режиссурой.

У Шейлы трое ребятишек. Она никогда не работала и всю жизнь прожила в Питтсбурге. „Саванна, за пятнадцать лет ты уже четвертый раз переезжаешь из города в город. Голова кругом идет. Когда ж ты успокоишься и обоснуешься где-нибудь?" — спрашивала она. „Как только найду то, чего мне не хватает", — отвечала я.

А что именно, объяснять в стотысячный раз не хотелось. Все равно не поймет: согласие с собой, место, которое буду считать домом, того, кому я нужна, и еще полезную, содержательную и хорошую жизнь. В этот раз она, естественно, не потрудилась спросить. Зато в тысячный раз напомнила, что времени осталось не так уж много, что мне уже тридцать шесть, а впереди так ничего и не светит. К тому же я живу, как перекати-поле, и каков результат? Сказала, что карьера для меня важнее всего. Еще Шейла сказала, что я слишком разборчива и хочу невозможного, и, поскольку я не желаю идти на уступки, она готова поклясться, что единственный, кто мне может подойти, это сам Господь Бог. Я Шейлу ужасно люблю, но, как хотите, она меня достала.