Свободный человек - Светлана Юрьевна Богданова

сдать экзамен на преподавателя и начал делать заметки: ему пришло в голову, что он мог бы написать философскую книгу о вегетарианстве и эсперанто.

Теперь к ним на квартиру стали чаще заглядывать Верховские, и как-то незаметно и легко оказалось, что Володенька готов жениться на барышне Ольге Петровне Верховской, хрупкой, сероглазой, сдержанной девушке, подходившей ему и характером, и внешностью.

«Вы два сапога – пара! – восклицала Варенька, когда речь заходила об Ольге Петровне. – Оба серьезные, знаете, что вам надо… А как начинаете молчать, так прямо и хочется вас обоих трясти, пока не очнетесь!»

Володенька улыбался. Он снова чувствовал себя сильным, чувствовал, что все идет правильно, чувствовал, что живет удачной, слаженной и совершенно своей жизнью. О Фаине он почти уже не вспоминал, тем более что она куда-то пропала, и Жаворонков потом сказал, что она вышла замуж и упорхнула с мужем на какой-то курорт. Но книжка с дарственной надписью так и осталась у Володеньки. Чтобы не смущать Ольгу Петровну, он убрал «Вегетарианский стол» подальше, хотя однажды чуть было не поддался соблазну и не подарил эту книжку невесте. А потом и книжка, и все то время забылись. И наступили другие времена, которые нельзя уже ни забыть, ни понять.

* * *

КОФЕЙНЫЙ КРЕМ В ЧАШКАХ

Изжарить самого лучшего сорта кофе. Поставить на плиту цельного молока или сливок, чтобы закипело. Как только кофе изжарится не темнее орехового цвета, горячим всыпать в кипящее молоко, покрыть, оставить и дать постоять полчаса или даже час. Процедить, вбить сколько нужно желтков, считая приблизительно по два желтка на стакан молока. Положить сахару по вкусу, смешать и еще процедить. Разлить по чашкам, чашки поставить до половины в кипяток в противне, поставить в духовой шкап. Как только крем затвердеет, как хорошая простокваша, не крепче, тотчас снять чашки с противня, вытереть и вынести на холод до подачи на стол.

Этот способ бесспорно самый лучший, крем выходит необыкновенно ароматным, но можно просто влить в кипящее молоко несколько ложек самого крепкого кофе.

Так же делается крем из ванили, настояв горячим молоком и процедив. Или шоколадный – влить распущенного шоколада в горячее молоко.

Сны Максимилиана

рассказ

Миновав проходной двор, Максимилиан оказался на квадратной площадке, со всех сторон окруженной стенами домов, в центре которой стояло несколько машин. Он стал бродить по ней, подбираясь вплотную к расположенным в углах водосточным трубам, некогда покрашенным палевым, а теперь кое-где поистершимся и потому поблескивающим рождественски-приветливыми алюминиевыми полосами, – изгибаясь, они забирали в арки дощатые двери подъездов, лишенные каких-либо надписей или указателей. Вскарабкавшись по бугристому ледяному скату, вершина которого совпадала с безнадежно развороченным морозом устьем очередной трубы, Максимилиан с трудом открыл тугую дверь и быстро вошел внутрь, едва успев уклониться от пружинистого удара по плечу. В подъезде было темно, поднявшись на один лестничный пролет, он с досадой обнаружил отсутствие лифта и, вздохнув, начал медленно восходить к последнему, пятому этажу, разглядывая угольные надписи на темно-зеленой штукатурке и измятые пачки сигарет, громоздящиеся на серых плитах подоконников. Наверху он подошел к единственной квартире и, встав на цыпочки, попытался разглядеть маленьких жестяной овальчик с выбитым на ним номером.

Удовлетворенный, Максимилиан облокотился о стену, зажег сигарету и выпустил дым вниз, по направлению к мутному стеклу окна. Просто не верится, что сразу попал в нужный подъезд.

Звонок не действовал. Он долго стучал, но казалось, что внутри никого не было, и он уже собрался совсем уйти, когда дверь, то ли от стука, то ли от сквозняка сама медленно открылась и на него дохнуло конторой – пылью, бумагой и ядовито-химическим запахом – свежих ли чернил, клеенки ли. Он шагнул в тускло освещенный коридор, заставленный стульями, навстречу ему, натыкаясь на них и сбивая в одну беспорядочную кучу, спешил человек с длинным лицом лакея, в темно-синем костюме, с именной карточкой на груди. Поздоровавшись с Максимилианом скрипучим механическим голосом, лакей выслушал его, слегка склонив голову к забрызганному перхотью плечу, изображая преувеличенное внимание, а затем пригласил его войти в одну из комнат и там подождать. Проскочив снова мимо нелепых стульев и снова задев их так, что они с немедленным грохотом развернулись и вытянулись в подобие шеренги, лакей указал на обитую грязным дерматином дверь, затем приоткрыл ее, впуская Максимилиана внутрь, и в коридор ворвалась волна свежего воздуха из ослепительно-светлого кабинета.

Очутившись в комнате, Максимилиан как-то сразу заметил широкое окно, распахнутое настежь, и, быстро пройдя к нему, защелкнул раму на задвижку. И в тот же самый момент он увидел внизу уже знакомый ему неприятный двор, где он блуждал еще несколько минут назад, теперь в него въехал длинный серебристого цвета автомобиль и, резко затормозив, чуть-чуть не врезался в сильно искривленную, а потому далеко отстающую от стены дома, словно хобот поющего слона, водосточную трубу. – Итак, ваше имя, – тихо раздалось за спиной, и он, оборотившись, понял, что прошел мимо письменного стола, за которым сидел очень толстый мужчина, абсолютно лишенный шеи, ворот его рубашки сильно стягивал обвислые серые щеки, над ними, как два пенька, росли мешки, поддерживавшие глаза, затянутые мутной красновато– желтой пленкой.

– Как вас зовут, – будто подсказал он Максимилиану, бумаги на его столе зашевелились, зашуршали, из-под них вылезли две маленькие морщинистые руки и принялись скользить по самому верхнему листу, пока наконец правая не нащупала ручки, и за ней не поползли по тому же листу крупные неаккуратные буквы, похожие на обыкновенные детские каракули. Сейчас писавший особенно смахивал на огромного сонного филина.

– Максимилиан Ответов.

Филин кивнул, продолжая что-то записывать, в кабинете вдруг стало очень тихо, и Максимилиан понял, что за окном заглох мотор автомобиля, назойливо рокотавший все это время. В углу внезапно что-то заворочалось, заскрипело, и Максимилиан, повернувшись, увидел еще одного человека, которого тоже отчего-то не заметил в первую минуту, это был мужчина, одетый в длинное черное пальто и широкополую черную же шляпу, он поднялся со стула и медленно, словно просто прогуливаясь, направился к столу. Встав за спиной Филина, он заглянул через плечо в его записи, и по мере прочтения каждого слова кивал, будто чудовищные каракули нуждались в отдельном его одобрении. Затем, наклонившись, он вытянул исписанный лист из-под морщинистой лапки, которая трудолюбиво начала заполнять чистый. Снова пробежав взглядом текст, незнакомец положил бумагу на стол, выдвинул ящик и, достав печать, медленно прижал ее к низу листа (Филин все так же спокойно писал, даже никак не двигая головой и