Свободный человек - Светлана Юрьевна Богданова

время к нему не приходило осознание того, что Максимилиан – именно он, что его так назвал отец, и что он, будучи мальчиком, мучился со столь ненужным никому имилианом, а теперь привык к нему и даже как-то не признавал укороченный вариант собственного имени, слишком распространенный и слишком смахивающий на собачью кличку. И тогда-то он понял, что необъяснимо самоотверженно погрузился в имя Веры и не знал уже сейчас, то ли так на него подействовал звук ее голоса, то ли в самом слове вера заключалась некая тайная сила, с которой именно ему, Максимилиану, никак было не справиться.

Отныне последние несколько недель ему казались каким-то туманным сумеречным сном, он помнил, что должен был к часу дня подъезжать к желтому особняку с фигурными окнами, стоящему в самом центре бульвара, и ждать, а затем мчаться долго, зачастую до двух или трех часов ночи, самыми странными и запутанными маршрутами, поскольку Вера, отдав распоряжение, могла внезапно переменить направление, – например, заставить Максимилиана отыскать самую долгую дорогу, – или даже вовсе выбрать абсолютно иную цель пути.

Просидев почти час в машине, он заметил, что ресторан, куда игриво отправились Вера и Адвокат, названием своим перекликается с его мыслями, оно как бы служило пародией на них и одновременно мистическим образом настаивало на какой-то их изначальной ложности, Максимилиан усмехнулся. Свернувшись клубочком, он положил голову на соседнее сиденье и посмотрел наверх. Из темного неба сочилась светлая влага, она стремительно падала на стекла автомобиля и слабо стекала по ним, и Максимилиану почудилось, что он видит преувеличенную жаром фигуру врача, направляющего жерло пипетки прямо в его воспаленный глаз, но вдруг что-то случается, пальцы невольно сжимаются, и прозрачная капля, бессильно пролетев мимо зрачка, повисает на горячей Максимилиановой щеке.

И как мгновенная расплата за отсутствие боли прозвучал резкий стук в окошко. Максимилиан выпрямился и отпер дверь, и в ту же секунду на него пахнуло холодом, смятыми одеждами и алкоголем, и на заднем сиденье очутилась сильно опьяневшая Вера, а Адвокат, особенно сухо приказав «Домой!» и грубо треснув дверью, отправился обратно, в сторону освещенной золотым парадной ресторанной лестницы. Покачиваясь, Вера открыла под маской глаза, неуверенно наклонила голову и заплетающимся языком прочитала соскальзывающую назад, в мутную мглу, вывеску:

– У… Макса… – И добавила: – Вам это… ничего… не… напоминает? – Последнее слово у нее получилось особенно напористым и громким.

Максимилиан вежливо посмотрел в зеркальце, но промолчал.

Вера наклонилась прямо к его уху и вдруг быстро затараторила:

– Максимилиан. Максимилиан. Вы слышите? Отвечайте. Вы ведь Максимилиан Ответов. Вы ведь, Максимилиан, везете меня домой.

Он вздрогнул. Ему показалось, что он мгновенно снова погрузился в сон – в тот самый момент, когда Адвокат распахнул дверь и втолкнул внутрь пьяную Веру, – и теперь, непонятным образом догадавшись о его сомнамбулическом состоянии, она пытается разбудить его, чтобы он очнулся и увидел всю необычность и трагическую безвыходность ситуации, чтобы он что-нибудь сделал, чем-то попробовал изменить происходящее.

Он притормозил возле тротуара и оглянулся. Вера откинулась на спинку, маска ее сбилась, и под ней он увидел круглое нежное детское лицо с блестящими бороздами белил на лбу и под глазами: она спала. И внезапно он ощутил, что наконец проснулся и сам волен выбирать, что ему делать и как поступать. Он наклонился и, вытянув руку между сиденьями, провел ею по худенькой шее и по наползающим друг на друга треугольникам верхней губы, и тогда рот ее раскрылся, растянулся, и сквозь пьяную непонимающую улыбку раздался шепот, который поначалу Максимилиан принял за вздох, но затем разобрал обрывки слов, и ему послышалось странное, насмешливое стихотворение.

Мака семя, лианы ветка, —

Все лишь раковина моя или клетка.

Сила клюва и ласка перьев:

Не отделишь веру от недоверья.

Но и то, что Максимилиан, благодаря нежданной случайности, увидел Верино лицо, ничуть не лишило ее таинственности. Более того, ему чудилось, что, сохрани она свое инкогнито и не увидь он ее спящую, не дотронься он до нее, он бы привычно спокойно воспринимал ее шляпку и яркую гущь вуалетки, однако теперь он постоянно силился себе представить то ли увиденное в злополучную ночь, то ли скрытое ее лицо, так и оставшееся для него загадкой, так и не завладевшее его мыслями, и тревожно и жадно Максимилиан ловил отныне каждый ее жест, словно пытаясь прочитать зашифрованные, но напоенные столь желанным смыслом, письмена.

Вера и здесь реагировала на полтона выше него, она явно опережала Максимилиана в понимании чувств, которые он к ней испытывал. Она стала более нервной, более судорожной, при каждом неверном сквознячке мнительно одергивала и оттягивала вниз вуалетку, пытаясь спрятать за ней и свой чудный рот, и подбородок.

Заметив эти ее движения, Максимилиан решил не думать больше о ее лице и о той ночи, когда это лицо, точно сонный вечерний цветок, замерло в тихой слабости на его ладони.

Адвокат стал реже ездить с ними, Максимилиан даже начал подозревать, что он сознательно избегает и Веры, и самого Максимилиана, и их бесплодные кружения в серебристом автомобиле по всему городу. Во всяком случае, больше они его не подбирали на улице, напротив, Вера теперь раз в несколько дней просила Максимилиана подвезти ее к массивным дубовым дверям суда, и там они могли ждать час или два, пока Адвокат не появлялся в своем черном облачении и, увидев Веру, не направлялся нехотя к ней. На его всегда бесстрастном лице последнее время часто можно было заметить выражение сожаления, и Максимилиану было неприятно и это лицо, и эта мучительная гримаса, и Верина тяжело разыгранная радость при встрече с ним. Когда Вера говорила, что сейчас пора отправиться за Адвокатом, Максимилиан выбирал самый долгий, кружной путь к суду, он мчался сквозь пустынные, заставленные помойными баками дворы, из которых зачастую трудно было найти выезд и приходилось маневрировать, налетая на сугробы и чудом минуя шаткие трубчатые заборы да стволы одиноких деревьев.

Вера прекрасно понимала, что Максимилиан хитрит, и когда они слишком откровенно сворачивали на улицу, ведущую прочь от суда, а вовсе не к нему, она, чтобы оправдать свое бессилие перед его выбором, замечала с волнением в голосе:

– Да, Максимилиан, вы правы, вероятно, еще слишком рано и нам придется его долго ждать.

Максимилиан в ответ лишь молча кивал – с силой тряся головой, так, чтобы Вера, сидевшая по обыкновению сзади, увидела этот жест и поняла, что он пытается ей помочь и прощает ей неприятие этой помощи. Вообще