Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья - Нина Дмитриевна Агишева

Аллегре. Вы знаете, что я давно свела свои контакты с вами к минимуму, но промолчи я сейчас, это станет вашим аргументом против меня в будущем. Поэтому сообщаю, что ваше решение отправить Аллегру, в ее годы, в монастырь, лишить ее всяких родственных и дружеских связей — это глубочайшее и непереносимое страдание для меня… каждый путешествующий по Италии и пишущий о ней осудит такое решение… и это то образование, которое вы, с вашими связями и возможностями, выбрали для своей дочери? Такой поступок добавит вам бесчисленное количество врагов и обвинений в ваш адрес. Я одна, меня обманула моя вера в вас и ваши добродетели, и теперь я пожинаю плоды… как слепа ненависть!

Рядом лежал еще один листок — записка от 21 сентября 1821 года, которую Аллегра (в монастыре ее любили и называли Аллегрина) послала отцу: «Мой дорогой Папа — это будет прекрасно и я очень этого хочу — чтобы Папа нанес мне визит — у меня так много желаний — вы порадуете Аллегру, которая так любит вас?» Возможно, монахини помогли ее написать четырехлетней девочке. Записка была подлинной, вне сомнения, невозможно так подделать детские каракули. Здесь же лежала прядь светлых волос, продетых в кольцо. Неужели Байрон смилостивился и передал эти реликвии матери?

Паулина знала, что Аллегра умерла в монастыре в Баньякавалло 19 апреля 1822 года от тифа или малярии, неизвестно: к ней вызывали врача, но он не помог. Знала и то, что от Клер скрывали эту страшную новость — она случайно узнала об этом в Сан-Теренцо спустя почти две недели после несчастья. Возможно, Шелли и Мэри боялись ее ярости по отношению к Байрону, который жил тогда рядом, в Пизе, или просто чувствовали свою вину: всю весну Клер молила Шелли и своих друзей помочь ей соединиться с Аллегрой, предлагала даже выкрасть девочку. Ей никто не помог — и вот все кончено.

Еще Паулине было известно — об этом ей рассказал ее отец, не тетя, — что лорд Байрон о мертвом своем ребенке позаботился с куда большим тщанием, чем о живом. Тело девочки перевезли в Англию, а там на специальном, богато украшенном катафалке, запряженном пятью лошадьми, доставили в церковь Святой Марии в Харроу-он-зе-Хилл (Harrow-on-the-Hill). Здесь, в церковном дворе, Байрон провел когда-то несколько школьных лет. Он точно обозначил место для погребения — «на холме, который смотрит на Виндзор, под большим деревом, возле которого в юные годы я подолгу сидел». Он сам выбрал и надпись на мраморной доске: «В память Аллегры, дочери Джорджа Гордона лорда Байрона» — и строку из Библии, слова пророка Самуила: «Я пойду к ней, но она не вернется ко мне». Тогда же случился конфуз: настоятель церкви Уильям Каннингем по причине аморальности отца запретил хоронить Аллегру в церковном дворе, и она упокоилась под безымянным камнем за его пределами. [21]

Паулина жадно стала искать дневниковые записи между 19 апреля и 2 мая 1822 года, связанные со смертью Аллегры, — но их не было. Вот последняя из сохранившихся, сделанная еще во Флоренции.

Суббота, 13 апреля 1822

Писала мадам Иванов и мисс Бутурлин. Ходила на почту. После обеда покупки с моей хозяйкой[22]. Повинуясь долгу милосердия, забрала Винченцо, который болен. Затем пошла в «Casa Montemiletto» с семьей Фаббрини. Синьор Бальди, аббат Паньи, синьор Сантарелли и мисс Фархилл уже там. Домой вернулась пешком с мисс Ф. и аббатом Паньи.

* * *

Характерное для итальянских дневников Клер перечисление канувших в Лету имен и упоминание ничего не значащих событий обычного распорядка дня.

И следующая запись уже только от 19 сентября того же года! После катастрофы — гибели Шелли, произошедшей в июле. Клер ничего не писала тем страшным летом? Или — что более вероятно — просто уничтожила свои записи?

Паулина продолжила разбирать бумаги и нашла конверт, куда бережно было сложено несколько писем и копий документов — все они затрагивали события, случившиеся еще до всех несчастий в Неаполе зимой 1819 года.

Первой лежала выписка о регистрации в городской ратуше Неаполя 27 февраля 1819 года ребенка — двухмесячной Елены Аделаиды. Свидетели — торговец сыром и парикмахер. Родители — Перси Биши Шелли и некая Мария Падурин, двадцати семи лет от роду. Здесь же было добавлено явно рукой Клер: «Скончалась 10 июня 1820 года в семье приемных родителей. Бедная девочка. И как же я устала от сплетен! Кому рассказать, что за неделю до рождения этого несчастного ребенка я поднималась на Везувий в паланкине — как я могла быть его матерью?»

Далее следовало письмо Элизы, няни семьи Шелли, адресованное миссис Изабелле Хоппнер: «Считаю своим долгом уведомить вас, дражайшая миссис Хоппнер, что мистер Шелли уволил меня и моего мужа Паоло Фоджи только по одной причине: мы единственные знали правду о том, кто на самом деле является родителями Елены Аделаиды, зарегистрированной в районе Кьяра в Неаполе. Это ребенок самого мистера Шелли и мисс Клер Клэрмонт, проживающей вместе с ним и его женой Мэри. Девочка родилась 27 декабря, это подтверждают и супруги Шелли, и за месяц до этого мисс Клер почти не выходила из своей комнаты, ссылаясь на боли в животе, а на миссис Мэри лица не было. Она то и дело срывалась и на меня, и на Паоло, да к тому же узнала тогда, что и сама беременна.

Мы бедные люди, миссис Хоппнер, вы хорошо знаете меня и видели, как я заботилась об Аллегре — еще одной дочери мисс Клер, поэтому умоляю вас о защите нашего доброго имени. Пожалуйста, расскажите об этом лорду Байрону — он как отец Аллегры имеет право знать правду».

Паулина содрогнулась: неужели это правда и тетя лукавит? Она никогда ничего не рассказывала племяннице об этой истории, хотя служанку Элизу явно недолюбливала. Но чьей все-таки дочерью была Елена Аделаида? И возможно ли, чтобы тетя, так страдая от разлуки с Аллегрой, оставила своего ребенка на попечение чужих людей — известно, что Клер вместе с Мэри и Перси уехала из Неаполя в Рим на другой день после регистрации Елены Аделаиды. Паулина снова лихорадочно стала перебирать дневники — нет, там не было ни слова об этом. Опять молчание. Почему Клер даже сама с собой не делилась своими бедами? Как это непохоже на ее некогда страстную открытую натуру.

Следующим в этом конверте лежало письмо Мэри Шелли все той же миссис Хоппнер (из него Паулина поняла,