В преддверии бури - Ирэн Рудкевич

— Да тише ты, неугомонная, — рассердился ищейка. — Есть у меня к тебе… гм… предложение. Закон — он закон и есть, ничего тут не поделать. Но, ежели маг, его нарушивший, раскается чистосердечно да изъявит готовность в Башнях служить, то его и помиловать могут. Выучат даже, коли талантом вышел. Как, согласишься на такое?

Вытаращив глаза, я старательно закивала.

— Ну вот и хорошо, — довольно потёр руки магик, отворачиваясь. — Командир, обеспечьте отступнику… гм… надёжное охранение. Немедля отправляемся в порт, надобно поскорее водворить его в камеру. Сие… гм… неповинное дитя отправится с нами. И солдат своих к ней даже близко не подпускай, а то шкуру с тебя лично сдеру!

— Мэтр, дозвольте вещи взять? — робко встряла я. — Их у меня немного, в единый миг управлюсь.

— Не переживай о них, дитя, — отмахнулся маг. — И оставь без сожаления. Когда мы доберёмся до Башен, они тебе не понадобятся.

Взгляд магика скользнул по мне, неспешно, изучающе. Точно раздевая.

Я чуть было не скривилась от брезгливости — понятно, на какое «обучение» рассчитывает магик. Вот же скотина похотливая! Но предусмотрительный, надо отдать должное. Боится, как бы не сбежала, от себя не отпускает. И руки свои покамест при себе держит, блюдёт, так сказать, видимость приличий.

Но пока я лихорадочно пыталась придумать, как уговорить-таки подозрительного магика отпустить меня за вещами (иными словами, как отпустить меня в комнату, через окно которой я планировала сбежать), произошло нечто, чего я никак не могла ожидать.

В дальнем углу, вечно скрытом в тени, кто-то шевельнулся, блеснули отражённым светом стальные глаза — как и всегда, никто не заметил, когда и как Влад появился в таверне. Карг побери, как не вовремя!

Или… наоборот, вовремя?

Удар кулаком по столу прозвучал, как гром среди ясного неба, и раздался голос, пьяный, заплетающийся:

— Эй, хозя-а-айка-а! Встречай гостя да налей-ка мне выпить чего покр-репче да поядр…ярд…ярдёней!

Имперцы замерли, опешив. Ищейка изумлённо округлил глаза и медленно стал оборачиваться. Десятник грозно взглянул на Харма, в ответ Плащ лишь едва заметно пожал плечами да дёрнул головой в сторону закрытой на засов двери — дескать, не знаю, командир, как этот сюда попал. Но многолетняя выучка сделала своё дело — не тратя времени на бесплодные размышления о том, откуда в запертой изнутри таверне оказался этот подозрительно крепкий телосложением пьянчуга, они подобрались и положили руки на рукояти убранных было в ножны мечей.

— Хозяйка-а!

Держась за стену и чуть ли не падая, Влад поднялся и нетвёрдой походкой направился к стойке.

— Харм, Красс, — резко и коротко бросил десятник, и двое солдат, не дожидаясь объяснений, шагнули к Владу. А он, будто не заметив этого, пьяно заголосил:

— А у моего-о, крыльца-а видна дорожка-а-а…

Воин, первым оказавшийся на его пути, поднял ладонь в останавливающем жесте — и вряд ли успел понять, что произошло. Руки Влада, нелепо расставленные в стороны вроде как для поддержания равновесия, вдруг размылись в резком движении, имперец неуклюже качнулся вперёд, будто какая-то сила сдёрнула его, твёрдо стоящего на ногах, с места — и, не издав ни звука, стал медленно оседать, неестественно вывернув шею.

Я одним прыжком взлетела на стойку. Второй, от которого застонали отвыкшие от нагрузки жилы, отправил меня к магику. С шелестом развернулись Поющие, потянули меня за собой, целя в тощую, жилистую шею ищейки. Ошарашенный, он не успел даже обернуться. Захрипел, оседая; из пробитого кадыка хлынула кровь. Я же уже оборачивалась к десятнику. Время привычно замедлилось, как всегда бывает в начале боя. Имперец что-то заорал в ярости, потянул из ножен меч. Поющие свистнули, разрезая воздух, сверкнули холодом узоры на лезвиях.

Десятник успел, его меч со скрежетом преградил путь веерам, попытался зацепить их, закрутить, запутать. Я резко вывернула запястья — едва слышно щёлкнули упоры, освобождённые пластины сложились друг на друга, мёртво захватив стальное лезвие, — выворачивая клинок из руки Плаща. Зарычав, центурион разжал пальцы, роняя оружие, но не растерялся — крутанулся в обратную сторону, целя в меня латной перчаткой. Я присела, закрывшись, будто щитом, одним Поющим, а вторым, точно пикой, ткнула имперца в ногу.

Шипы, оставив несколько царапин на стальной поноже, соскользнули с жалобным скрежетом, а колено Плаща, предусмотрительно поднятое им, чтоб подставить под удар защищённую бронёй голень, со всей силы рванулось мне в лицо. Со стоном я отлетела к стойке, разжав от неожиданности и боли пальцы, врезалась в неё спиной — от полученного удара в глазах потемнело, из рассечённой скулы тёплой струёй брызнула кровь. Десятник, мощно оттолкнувшись с места, в один громадный скачок оказался рядом, занёс руку. Где-то в стороне жалобно звякнули об пол Поющие. Но железный кулак имперца уже вознёсся надо мной и начал опускаться, и я, не думая и не целясь (какое уж тут целиться, когда в глазах всё плывёт?), бросила в него наскоро созданный огненный шар — ни на что, хотя бы немного более мощное и разрушительное, времени у меня не хватило.

Будь он хоть мало-мальски грамотным магом, то легко отбил бы этот простейший магический удар — соломинку, на которую так безумно уповает утопающий. Но имперский десятник был просто солдатом, и ревущий сгусток огня, подобно разогнанному молоту, врезался в него, заставив отступить, растёкся тонким слоем по закованному в броню телу, одинаково жадно поедая и латы, и взвившийся за плечами плащ, подступил к лицу. Запахло палёным, имперец закричал, вмиг забыв обо мне, схватился за раскалившийся шлем, силясь снять его; я шевельнула пальцем, добавляя шару управляющих звеньев — огонь взвыл громче, заглушая вопли.

И вдруг крик прервался.

Закованное в раскалённые латы горящее тело ещё мгновение стояло надо мной, а затем голова десятника, огнём превращённая в безобразное месиво из торчащих костей, обугленных ошмётков и вытекших глазниц, неуклюже склонилась вбок — и повисла на клочке кожи, открыв взору аккуратно разрубленный, окровавленный остов позвоночного столба. Сверкнула сталь ножа, быстрым, точным движением скользнула по горящему плащу, очищаясь от крови, и столь же неуловимо быстро исчезла, скрывшись в потайных ножнах внутри сапога. Влад, не обращая внимания на пламя, жадно пожирающее имперца, подхватил начавшее было оседать тело, осторожно опустил на пол.

Сквозь мутную пелену я обвела взглядом таверну. На