Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский

[Строго говоря, в любом случае нет разницы между «Корнилов требует» или «предлагает». Предложение может носить характер ультиматума, к тому же оно часто является просто деликатной формой требования или приказа. Я сам имел обыкновение писать: «Предлагаю сделать то-то и то-то».]

Украинцев. Вы обратили внимание только на эти пункты?

Керенский. Да, а затем я положил бумагу в карман. Сами обстоятельства разговора для меня были убедительны. На самом деле я даже не мог предположить в то время, что общественное мнение когда-нибудь сочтет уместным сделать меня кем-то вроде соучастника заговора Корнилова или каким-то довольно неразумным или сомнительным, двуличным персонажем. Если бы я мог предвидеть нечто подобное, я, наверное, устроил бы что-нибудь совершенно другое именно в тот вечер. Но в любом случае я считаю, что я сделал все необходимое, чтобы пресечь попытку в зародыше и как можно быстрее.

Украинцев. Располагали ли вы какой-либо информацией насчет того, что генерал Корнилов точно поручил 3-му корпусу атаковать Временное правительство, или такая атака понималась лишь как нападение на Петроград?

Керенский. Нет, я понимал ее с позиции, которую занимал Крымов, а также исходя из факта, что в противоположность принятому решению Дикая дивизия уже находилась на пути к Петрограду. Все их расчеты были основаны на Дикой дивизии. Мне кажется, что Львов просто подорвал все дело изнутри. Наверное, он проболтался за день или два раньше, чем должен был это сделать (или сказал больше, чем нужно, и в другом тоне, чем должно было). Если бы отряду Крымова удалось прибыть сюда, то оказалось бы совсем непросто избавиться от него, понимая, что в таком случае здесь в игру вступят те силы, которые ждали, как будут развиваться события, то есть посланники, которые собрались в Петрограде, и те группы, которые были организованы для оказания помощи с тыла в нужный момент.

Украинцев. А у вас сложилось впечатление от доклада Савинкова по реформам в армии, что им придавалось большее значение с общей политической точки зрения, чем чисто военным?

Керенский. 10 августа я принял отставку Савинкова, потому что счел его доклад неосмотрительным поступком со стороны человека, которого я сам выдвинул на ответственный пост. Я был поставлен перед свершившимся фактом.

В то же время очевидно, что Савинков хотел любой ценой объединить меня с Корниловым. Мне кажется, что Савинков и Филоненко воспользовались преимуществом своих позиций во всем этом деле. Савинков никогда не стремился разделаться с Временным правительством или со мной. Такого плана у него и в помине не было. Но он вообразил, что он умнее всех, хотя на самом деле нашлись люди, которые перехитрили его. Он был лишь инструментом, подготовленным для того, чтобы выполнить свою часть работы, которая проводилась вокруг Корнилова.

[В своих показаниях Савинков подтвердил мое предположение, сказав: «Несмотря на то что я был свидетелем постоянно растущего напряжения отношений, я не оставлял надежду, что, работая вместе, А. Ф. Керенский и генерал Корнилов сумеют реализовать твердое революционное правительство, и я пытался изо всех сил добиться сближения между А. Ф. Керенским и генералом Корниловым».]

Украинцев. Еще вопрос, касающийся переговоров, состоявшихся по возвращении из Ставки после совещании от 16 июля. Разве Филоненко не предложил образовать специальный военный кабинет внутри Временного правительства?

Керенский. Этого я не помню. Я не разговаривал с ним об этом. Я помню разговор, который состоялся здесь 29 августа. Как я уже говорил, Филоненко на самом деле пытался с помощью Савинкова перевести разговор, состоявшийся в Ставке о диктатуре, в такое русло, чтобы можно было представить, что он имеет отношение к теме, которую также обсуждали во Временном правительстве, а именно — военный кабинет. Но один разговор был далек от другого, как небо и земля, и ничего общего между ними не было. Нужно быть идиотом или притворяться им, чтобы серьезно предположить, что Временное правительство либо я когда-либо могли думать о Филоненко как о возможном члене Временного правительства. Это абсурдное, нелепое предположение! Здесь видна лишь неуклюжая попытка выпутаться из дурацкого положения. Я еще раз повторяю, что Филоненко на самом деле проводил переговоры с Корниловым, но они не имели никакого отношения к «военному кабинету».

Председатель. Разрешите поблагодарить вас, господин Керенский, за ваши показания.

[Если кто-нибудь прочитает мои свидетельские показания до конца, то поймет, какой волей и какой степенью веры в окончательное торжество истины должен был обладать человек, чтобы молча выносить ту яростную травлю, которая продолжалась долгое время. Безмолвно смотреть, как яд сомнения все глубже проникает в самую гущу народа, постепенно ухудшая мои отношения с ним; видеть, как даже самые сознательные круги демократии не способны постичь причины молчания правительства, которое они ошибочно принимали за подтверждение «разоблачений», производивших впечатление убедительных «внешних свидетельских показаний». (Я цитирую резолюцию Бюро Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов от 12 сентября.)

Поднял ли кто голос в защиту людей, за которыми непристойно охотились, просто потому, что, исполняя свой долг по отношению к государству и к общественности, они хранили молчание, связанные тайной следствия, которую бесстыдно нарушали другие? Только сейчас я получил возможность сказать свое слово.

Кажется, слишком поздно. Дело сделано.

Слова, которые я произнес на Московском совещании, оказались пророческими: «Если люди окажутся недостаточно умными и сознательными, то Русское государство погибнет, его зальет волна разрушения, развала и предательства».

А люди, недавно рожденные для свободы, столь великой в прошлом, но теперь обманутой и униженной, пляшут и корчат рожи в отвратительном дурацком колпаке перед своим жестоким хозяином из Берлина.

И все же не отчаивайтесь! Не проклинайте народные массы; не покидайте их. Идите к народу со словами суровой правды; пробуждайте его дремлющую совесть, и скорее, чем вы думаете, мужество его проснется и разожжет священное пламя его любви в Родине и Свободе!]

Керенский и Корнилов. Ответ

Я должен начать свои заметки к статьям господина Уилкокса «Керенский и Корнилов» в сентябрьском и октябрьском выпусках «Fortnightly Review» с краткого вступления, которое вызвано некоторыми заключительными словами автора. На странице 517 он говорит: «Правда, что цепь показаний еще не завершена. Еще не заслушан один из главных свидетелей — Керенский. До сих пор он удерживался от публикации своей версии этого дела, но, делая это, он оставил без опровержения утверждения его собственных коллег и агентов, сурово оспаривающих его постоянство, стабильность и последовательность, если не сказать больше! Вероятно, теперь он заговорит и восполнит серьезный пробел, который до сих пор остается в