Маска времени - Мариус Габриэль

До этого момента Анна никогда реально не представляла себе смерть дорогого и любимого ею человека, своей мамы. В самом расцвете сил, не дожив до пятидесяти лет, – это выглядело совершенно невероятно для Кейт. И какой-то громила в огромных тяжелых ботинках ворвался в жизнь ее матери.

Впервые Анна осознала, что Кейт действительно навсегда может остаться в коме – безжизненное тело, прикованное к больничной койке.

А сегодня на севере Англии Эвелин Годболд должна лечь на операционный стол. Бедная, бедная Эвелин. Ей тоже предстоит провести по крайней мере несколько часов между жизнью и смертью.

В кейсе было еще что-то, в маленьком карманчике. Анна открыла его и вытащила авиабилет на Москву, зарегистрированный в Денвере, багажный ярлык и меню какого-то московского ресторана. Помимо этого здесь находились еще какие-то бумаги. Одна из них оказалась вырванной из записной книжки страничкой, исписанной материнским почерком:

Джозеф Красновский.

Концентрационный лагерь в Варге, Литва.

Апрель 1945 года, лагерь для военнопленных, Восточный фронт.

Май 1945 года, допрос в НКВД.

Сентябрь 1945 года, Горький.

Март 1947 года, Лубянка, Москва, предварительное следствие.

Следователи – Алексей Федоров и Михаил Вольский.

1948 год, Лефортовская тюрьма, Москва.

1949, ГУЛАГ 5431, Тамбов.

1952, ГУЛАГ 2112, Владивосток.

1956, пересыльный лагерь С-56, Ташкент.

1956, ГУЛАГ 732, Киев.

1957, ГУЛАГ 9513, Латвия.

1959?

Анна долго смотрела на эти записи, чувствуя, как мурашки бегут по спине. Прошло немало времени, прежде чем она смогла взять в руки другую бумажку. Это оказалась регистрационная карточка какой-то дешевой московской гостиницы. Наверху было отпечатано: «Гостиница «Одесса», Москва» с адресом и телефоном внизу. А еще ниже два слова оказались приписанными рукой, причем одно из них кириллицей, а другое – латинскими буквами:

РТУТЬ – Quecksilber.

Ни одно из этих слов ничего не значило для Анны. Почерк явно был не материнский. Буквы – на старинный манер, рука слегка дрожала при этом, причем русское слово выписали более тщательно, чем латинское.

Анна сняла телефонную трубку и набрала нью-йоркский номер Филиппа. Он ответил сразу:

– Анна?

– Привет. Я знаю имя человека, которого разыскивала моя мать.

– Как тебе удалось?

– Я нашла кое-какие бумаги в юридической конторе. Они были в кейсе, который мать брала в Россию. Всего несколько бумажек. Его имя – Джозеф Красновский. Это что-нибудь тебе говорит? – с надеждой спросила Анна.

– Само по себе – нет, но фамилия явно славянская. Большинство пропавших без вести – славянского происхождения, хотя они являлись американскими гражданами. Скорее всего, это и было причиной репрессий по отношению к ним.

– Понятно. Но здесь еще и список. Он напоминает даты и названия русских концентрационных лагерей. Список завершается знаком вопроса, поставленным напротив даты 1959 год. Помимо этого, есть еще разные пометки, которые мне вообще ничего не говорят. А ты что об этом думаешь?

Филипп долго молчал, а затем заговорил:

– У меня есть кое-какие связи в американском совете по правам человека в Вашингтоне. Я позвоню и попрошу проверить это имя в компьютерах. Если там что-то есть на него, то мы все узнаем. Они обратятся в правительственный банк данных. Через день мы будем знать почти все о Джозефе Красновском. Может быть, ты и поймешь, почему твоя мать была так заинтересована в этом человеке.

Сердце Анны готово было вырваться из груди.

– Ты действительно так думаешь?

– Действительно.

– Это просто прекрасно.

– Прочти мне все, что ты нашла в бумагах, не пропуская ничего, – повелительно произнес Уэстуорд.

Медленно, слово за словом, она начала читать все, что было написано на листках, по буквам произнеся и русское слово, при этом стараясь изо всех сил. Когда Анна закончила, то ее вдруг осенила мысль, что беспорядочные записи являлись последними вехами той одиссеи, которую предприняла ее мать в течение последнего времени.

– Ведь это важно, не правда ли, – заключила наконец Анна. – Перед нами доказательство того, что Кейт не была сумасшедшей и не находилась во власти иллюзий.

– Я вообще никогда не думал, что она не в себе.

– Зато другие думали. А как насчет этого Quecksilber. Что оно означает?

– Это немецкий вариант слова «ртуть». А что обозначает русское слово, я не знаю. Но проверить смогу. Что ж, неплохо, Анна, теперь у тебя в руках два кусочка какой-то головоломки.

– Но другие, кажется, безнадежно пропали. И я даже представить себе не могу, какой должна быть картина в целом.

– Не будь так пессимистична. То, что появилось имя, – это большая удача.

– Я разговаривала со слесарем, просила прийти и открыть сейф. Внутри наверняка будут еще какие-нибудь бумаги.

– Хорошо.

Анна поколебалась немного, прежде чем спросить:

– А когда… когда ты вернешься?

– Завтра вечером.

– Тогда я приготовлю ужин. Здесь – на квартире матери, – решительно проговорила она в трубку.

– Прекрасно. Только будь осторожна, Анна. – И на другом конце провода повесили трубку.

В больнице ее ждал Кемпбелл Бринкман.

– Рам Синкх хочет что-то сказать тебе, – сообщил он.

– Как ей – лучше? – спросила Анна с отчаянной надеждой.

– Нет, – мрачно ответил Кемпбелл. – Пойдем.

Моложавый доктор-индус ждал их прихода в кабинете, стетоскоп болтался у него на шее. Он встал с кресла, чтобы пожать Анне руку.

– Как моя мать? – спросила она.

– С точки зрения физического здоровья все, слава Богу, стабилизировалось. Но этого нельзя сказать о состоянии мозга.

И с этими словами Рам Синкх развернул перед Анной какие-то рулоны, помеченные непонятными значками:

– Это последняя электроэнцефалограмма, которую мы сделали миссис Келли. Вы можете сами сравнить ее с предыдущими – никаких обнадеживающих изменений. Нам нужно ваше разрешение, чтобы перевезти больную в другой госпиталь.

– В какой?

– Госпиталь «Святой крест». Он лучше оборудован для ухода за подобными пациентами.

– Там занимаются мозговыми травмами?

– Не совсем. Но в нем есть нейрологическое отделение.

– И есть коматозные больные?

– Да.

– Но разве здесь нет специально оборудованных палат для тех, кто впал в кому?

– Есть. Однако здесь подобное содержание обойдется вам намного дороже, чем в госпитале «Святой крест». К тому же там весьма опытные специалисты.

– Из чего я могу заключить, что здесь уход лучше.

– Такой вывод совсем не следует из сказанного мной.

– Думаю, что страховка покроет все расходы по содержанию.

– Поймите, что содержание подобного больного – дело очень и очень дорогое. И даже страховые компании хотят, чтобы деньги не тратились зря.

– Что значит зря, черт возьми?

Кемпбелл тяжело вздохнул:

– Анна, пожалуйста.

– Весьма важный вопрос, – спокойно проговорил Рам Синкх, совершенно не задетый ее разгневанным тоном. – Под средствами, расходуемыми зря, я имею в виду деньги, которые тратятся на содержание безнадежных больных. В нашем деле мы как раз имеем подобный случай.

– Не верю этому, – резко оборвала Анна. – Во всяком случае, еще рано делать подобные выводы.

– Я видел достаточно коматозных больных, которые напоминали мне астронавтов, совершающих бесконечно долгий полет в космическом корабле. Миллионы долларов тратились на человека, который как бы уже и не принадлежал этому миру. В то время как можно намного проще и гуманнее обойтись с подобными больными.

В ярком неоновом свете Анна словно ослепла на несколько секунд.

– Что такое гуманизм по-вашему, я представляю себе очень хорошо – это просто тихая смерть. Вы гуманно дадите умереть моей матери.

Кемпбелл коснулся руки Анны:

– Успокойся, успокойся, дорогая.

– Так вопрос не стоит, – заявил Рам Синкх. – Позволить пациенту умереть достойно мы всегда сможем, когда иссякнут даже самые слабые надежды на спасение.

– «Святой крест» – это обычный приют, не правда ли? Прекрасное тихое место, в котором будут быстрее потеряны всякие надежды на спасение моей матери, чем здесь. И тогда через несколько месяцев, когда она уже и на человека-то перестанет быть похожей, меня начнут уговаривать согласиться на последний гуманный акт.

– Это сообщение очень сильно подействовало на вас. Поэтому, мисс Келли, вам следует отдохнуть немного, прежде чем принять окончательное решение, – проговорил доктор тоном мудрого и невозмутимого учителя, разговаривающего с капризным учеником.

Анна быстро повернулась к Кемпбеллу:

– Могут ли они перевезти мать без моего согласия?

– Анна, держи себя в руках, не впадай в истерику.

– Я ее ближайшая родственница. Поэтому мое решение должно учитываться, не так ли? – Потом, вновь посмотрев на доктора, Анна добавила: – Моя мать не бревно какое-нибудь. Она – человек, она – умная, замечательная женщина, нуждающаяся в вашей помощи. Она не какой-то скелет, который следует убрать с дороги. Вы слышите меня?