Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

«Плодятся, как вши, — брезгливо подумал Чейна. — Просто рождается больше, чем умирает, вот и всё».

— Значит, Коминтерн? — довольно уверенно произнёс мудрёное слово матрос.

— Значит, Коминтерн, — согласился гость.

— А вы к кому? Ежели к товарищу Свердлову, так он к солдатам поехал, там буза опять какая-то.

— Нет, я к товарищу Сталину. Он-то здесь? — этот тупой допрос начинал раздражать.

— А, как же! — балтиец широко улыбнулся. — Здесь он, куды ему бечь-то! Проходи, товарищ.

— Спасибо, товарищ, — серьёзно поблагодарил его Чейна и вошёл в ворота особняка.

«Хозяйничают большевички», — подумал он мимоходом, заметив скабрезное слово, нацарапанное чем-то острым на полированной крышке рояля.

Он вошёл в комнату, служившую приёмной. Большие серые глаза секретарши вопросительно уставились на него.

— Здравствуйте, барышня, — вежливо поздоровался Чейна.

— Здравствуйте, товарищ, вам кого? — в голосе помощницы едва заметно звучал жестковатый прибалтийский акцент.

— Я из Коминтерна прибыл, — Чейна достал из кармана мандат и протянул девушке.

Пока она брала бумажку, быстро пробегая её содержимое глазами, он незаметно оценивал её. Ничего яркого, черная плисовая юбка и болотного мутного цвета жакет — мышь серая. Воротник светлой блузки распахнут, небрежно повязан галстук. Мода у них нынче такая, с мужчинами на равных и никаких буржуйских бантиков и рюшек. Эмансипация!

— А, товарищ Горбовски, о, как же, мне о вас звонили, — подняла глаза девица.

Он понятия не имел, должны были про него звонить или нет, но ему вдруг показалось, что он уже когда-то видел эти глаза, и этот характерный поворот головы..

«Да мало ли шлюшек попадалось.» — отмахнулся он от назойливого чувства узнавания.

Но подсознание продолжало настойчиво зудеть, словно сонная муха, колотящаяся в мутное стекло.

— Давайте я вам пока чайку налью. Садитесь, товарищ.

Секретарша гибко поднялась со стула и пройдя через комнату, сняла с плитки, стоящей в углу на столике, исходящий паром чайник.

«Чистейший бред, — мелькнуло в голове, — помятый медный чайник на столике из благородного красного дерева».

— У нас сегодня настоящий китайский, — не закрывала рот секретарша.

И опять, глядя на её походку, что-то заныло в груди. Видел он её, точно, видел, но где и когда? Казалось, ещё чуть-чуть, и он вспомнит.

— Товарищ Сталин занят сейчас, у него делегация путиловцев. Пока они разговаривать будут, вы, как раз, чаю попьёте. Дорога дальняя, устали, небось?

Она щебетала без умолку, сбивая мысли, а сама, тем временем, проворно насыпала в чайничек заварку и, залив кипятком, накрыла салфеткой.

«Интересно, где большевики таких барышень находят?» — подумал он.

И поймал себя на мысли, что этот вопрос его совершенно не интересует. Он сам об этом подумал, чтобы отвлечься от назойливого предчувствия, шепчущего о том, что всё идёт не так.

А секретарша, наливая чай, обожглась и, совсем по-детски, схватилась пальцами за мочку уха.

— Вам покрепче?

— Да, пожалуйста.

«Подожду минут пять, — решил, наконец, он. — Если нет, значит, сегодня не судьба».

Он поднялся, чтобы перейти к столу. А девушка поставила перед ним стакан с густо-янтарным чаем и, выпрямившись, поправила рукой волосы. И тут он её узнал!

В 1911 году, в Париже, когда Чейна уже успел получить свою кличку, его последний наставник Ахиро-сан, в одном кафе на Монмартре, украдкой показал ему совсем молоденькую девушку, весело болтавшую с художниками.

— Запомните её. Это Виола[80]. У меня к ней личный счёт. Она убила моего любимого младшего брата. Я должен убить её или умереть.

— Эта фитюлька? — изумился Чейна, глядя, как та, смеясь, поправила свои волосы.

— Её внешность обманчива. Она опаснее, чем гремучая змея, — спокойно констатировал наставник. — Берегитесь её.

Через неделю Ахиро-сан исчез. Да так и не нашёлся.

Воспоминание молнией пронеслось в голове. Не поднимая глаз на девушку, убийца шевельнул кистью, и в ладонь тихо ткнулась рукоять стилета. Ловко уклонившись от выплеснутого ему в лицо чая, Чейна прыгнул вперёд, выбрасывая перед собой стилет. Он так и не узнал, что промахнулся. В глазах полыхнула ослепительная вспышка, и он умер, даже не успев упасть на пол.

— Что за шум, Инга? — строго спросил Сталин в приоткрытую дверь.

— Человеку плохо стало, — спокойно ответила она. — Сейчас врача позову.

Глава 19. Тихий особняк

Они сидели в библиотеке с плотно задёрнутыми портьерами, чтобы ни один луч света не мог вырваться в сплошной мрак ненастной ночи. Иногда товарищ Сталин позволял себе, далеко за полночь, после бурных споров и взаимных упрёков, возникавших на совещаниях, закрыться у себя в кабинете. Ну, кто заподозрит, что он может, накинув шинель, выскользнуть из-под опеки бдительной охраны через небольшую дверь в комнате отдыха, примыкавшей к кабинету? Неприметный автомобиль с задвинутыми шторками, с сидевшей за рулём смышлёной секретаршей, уносил его в густую ночную тьму.

Сделав большой круг и пропетляв по пустынным улицам, автомобиль с выключенными фарами мягко подкатывал к неприметному крылечку, которым в «старое время» пользовались прислуга, зеленщики и посыльные из бакалейных магазинов, доставлявшие заказ. У дверей их непременно встречал Всеволод, который всегда был в курсе таких вылазок и, проводив до кабинета, неприметно удалялся.

— Вот, скажи мне на милость, Станислав, чем тебе помешали коминтерновцы? — пробежав глазами газетную заметку под броским заголовком, Сталин взглянул на Стаса. — К нам на помощь спешили товарищи, а тут такой казус.

— Сосо, так, сам же говоришь — казус[81], - хмыкнул Стас. — Я-то при чём, коли сцепщики водку жрут без ума и без меры? Это ж додуматься надо — пассажирский вагон рядом с цистерной в состав ставить! Никакого порядка не стало!

Сталин, прищурившись, иронически хмыкнул, но промолчал, положил на стол газету и стал неторопливо набивать трубку. Заметка, опубликованная в «Правде», вовсю клеймила Антанту и проклятых капиталистов. Подразумевалось, что именно они устроили диверсию на железной дороге. Авторы соболезновали, как положено, семьям погибших и их товарищам. И, как обычно, в последних строках клялись отомстить за героев, павших в борьбе за мировую революцию! Ну да, благо, хоть есть, на кого списать.

Группа справилась отлично — пьяный дурак-сцепщик, не задумываясь, загнал цистерну с керосином перед самым вагоном, где расположились члены Коминтерна, спешившие в Россию к «делёжке пирога». Поспешили, конечно, власть-то ещё у Керенского, вот, их Бог и наказал. Что и как, кто теперь доподлинно может сказать? Но прибывшая на место крушения комиссия, морщась от бьющего в нос запаха горелого мяса и керосина, пришла к однозначному выводу — по всей видимости, произошла разгерметизация ёмкости и одной случайной искры, вылетевшей из паровозной трубы, было вполне достаточно. Вагон вспыхнул, словно сноп соломы. А спавшие, если и успели проснуться, предпринять, точно, ничего не смогли.

— Сосо, эти «комнатные рэволюционэры» ехали к тебе, брать власть в свои руки, — Стас насмешливо скривил уголки губ. — А ты стал бы для них только вывеской. Ну, то есть, они так полагали. А тебе потом понадобятся сотни людей и годы, чтобы от них избавиться. Вот, оно тебе надо?

— Значит, сведения из грядущего, — утверждающе кивнул Сталин и, пыхнув трубкой, неожиданно подмигнул: — Я так думаю, что на том свете им найдут подходящую сковородку.

Пока начальство обсуждало свои вопросы, Всеволод с Ингой занимались своими.

— Вернон Келл побывал с визитом, его ведёт Иван Карлович, — девушка склонилась, над галантно поднесённой ей зажигалкой и с наслаждением затянувшись пахитоской, выругалась. — Когда кончится бардак? От этих вонючих папирос у меня скоро, э-э, как это говорится, волосы дыбом стоять станут.

— У меня есть небольшой запас, возьмёшь, вот, только, что товарищи большевики на это скажут? — не преминул поддеть Всеволод.

— Я девушка раскрепощённая, могу по-товарищески и пристрелить, чтобы глупых вопросов не задавали, — мурлыкнула Инга.

Это прозвучало, как шутка, но хищный блеск в её глазах не дал повода усомниться в сказанном.

— Ладно, ладно, — засмеялся Всеволод. — Думаю, что атаку пылких почитателей ты остудишь, даже не вставая со своего стула.

— Естественно. Кроме лозунгов и обеда в столовке им мне предложить нечего, — она скупо раздвинула в полуулыбке губы. — И, кроме того, я не люблю мужчин. Правда, начальник отряда, по охране особняка мне не поверил. Обещал за мою благосклонность не поскупиться. Зря не поверил, кстати.

— Ну, и?

— Расстреляли, что ещё?