Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

— Переживёшь, брат, раз в ящик не сыграл, — засмеялся Исаев и оглянулся на звук шагов.

В комнату вошёл Столыпин. Из приоткрывшейся двери донеслись возмущённые вопли Андрюшки, желавшего, во что бы то ни стало, видеть папу, и мягкие увещевания Натальи… В груди Стаса, давно его не видевшего, прокатилась волна нежности.

— Развоевался твой наследник, — прикрывая за собой дверь, порадовал он зятя, — Скоро в атаку на деда пойдёт, чтобы к тебе прорваться. Весь в отца, такой же упрямец.

— Ваша кровь тоже не последнюю роль играет, — не остался в долгу Стас.

— Согласен, — кивнул тесть, — К тебе гость прибыл, уж и не знаю, стоит ли пускать его к тебе?

У Стаса от удивления приподнялась бровь. Он знал от жены и Всеволода, что их особняк, по личному распоряжению Сталина, находился под круглосуточной охраной. Догадывался, что Сосо старается уберечь его от охотников. И в том, что английская разведка не оставит попыток захватить его или убрать — тоже не сомневался.

— И кто у нас гость?

— Господин Корнилов, — Столыпин испытующе глядел на зятя.

«Интересно, — думал Стас, — Столько раз я пытался поговорить с ним наедине, он этого упорно избегал, а тут сам пришёл. Что стряслось-то, а? В лесу что-то сдохло?»

— Говорят, что любой гость в доме нынче к новостям, — спокойно глядя на тестя, хмыкнул Стас. — Пусть входит, если заразы не боится.

Столыпин понял его верно, усмехнулся и вышел.

— Всеволод, помоги хоть штаны одеть для приличия. Негоже национального героя в неглиже встречать.

— Полагаю, что не зря он пришёл, — задумчиво отозвался друг, запахивая на нём полы халата и провожая до кресла. — Похоже, стряслось что-то из ряда вон.

— Ты прямо мои мысли читаешь, — проворчал Стас.

— Я, вот, думаю, — Всеволод прищурил один глаз. — А не прознал ли наш гость от господина Потапова вашу биографию?

— Ну, Всеволод! С тобой невозможно работать! Я рядом с тобой умственную неполноценность испытывать начинаю, — Стас шутливо ткнул товарища в бок, и уселся в кресло. — Ладно, сделаем приличествующую случаю мину, и примем дорогого гостя как подобает.

Вошедший Корнилов, противу обыкновения, был в штатском.

— Здравствуйте, Станислав, — войдя, поздоровался генерал. — Как себя чувствуете?

— Спасибо, уже лучше, — отозвался Сизов, ломая голову над причиной, заставившей этого непредсказуемого человека вдруг, ни с того, ни с сего явиться сюда, да ещё в цивильном платье. — Простите, что встречаю сидя.

— Ради Бога! Сидите, сидите, — Корнилов, щуря свои хитрые калмыцкие глаза, переводил взгляд со Всеволода на больного.

— Я полагаю, раз этот господин здесь, у вас нет от него секретов.

— Совершенно верно, — кивнул опер.

— Вам привет от генерала Кошко, Станислав. А в качестве верительной грамоты он попросил меня передать вам вот это.

На раскрытой ладони генерала алело удостоверение сотрудника МУРа.

Глава 18. Меч и фиалка

Самовар, стоящий на столе, уже был наполовину пуст, когда в дверях возникла ладная фигура генерала Потапова.

— А что, меня чаем угостят? — спросил он, поздоровавшись со всеми.

— Присаживайтесь, Николай Михайлович, — поднявшись, радушно показал на стул Столыпин. — Пойдём, дочка, нам разговоры этих карбонариев ни к чему.

— Что вы так-то, Пётр Аркадьевич? — с лёгкой укоризной поглядел на него вошедший. — Я себя каким-то Ванькой Каином почувствовал..

Наташа вывела из-за стола огорчённого Андрюшку и, держа его за руку, заковыляла к выходу. Мальчишка обернулся на отца в надежде «на помилование», но, встретив строгий взгляд, решительно выдернул у матери руку и, с независимым видом, вышел за дверь впереди неё.

— Нет, уж, — решительно выставив перед собой ладонь, сказал Столыпин. — Поздновато мне в рэволюционэры подаваться. Честь имею.

По-военному коротко он кивнул седой головой и вышел, аккуратно прикрыв за собой двери.

— Ну, что, подлые заговорщики? — протирая пенсне, усмехнулся Потапов.

Он сел на стул и принял стакан чая от Всеволода. Подхватив щипчиками пару кусочков сахара, кинул в янтарный напиток и, помешивая ложечкой, взглянул на присутствующих.

— Пришли, наконец, к общему знаменателю?

— Сказать по правде, не пошёл бы я на эту сделку, — Корнилов был предельно серьёзен, едва ли, не торжественен. — Добило меня, когда Станислав мне про, так называемый, «Корниловский мятеж» рассказал, причём, со всеми подробностями. И, знаете, самое интересное то, что было у меня какое-то предчувствие. Потому, может, и поверил. Трудно, конечно, в одночасье все свои жизненные принципы с ног на голову ставить.

Человек сидел на стуле, не поднимая глаз. Тяжёлые шторы на окнах были плотно задёрнуты, отсекая этот крошечный мирок от внешнего шума. И в этой тишине только настенные часы в дубовом корпусе невозмутимо вели свой отсчёт времени. Второй секретарь посольства Вернон Уолл, конечно, понимал, что его посетитель использует простейший приём, чтобы «напрячь» собеседника. Но, всё равно, его это нервировало.

— Вы можете поручиться за результат?

— Все под Богом ходим, — пожал плечами невзрачной внешности человек, сидевший по другую сторону стола. — До сих пор, однако, никто не жаловался.

— Я плачу вам хорошие деньги не за философию.

Неприметный чуть заметно усмехнулся, и секретарь вдруг понял, что собеседник видит его насквозь — и его плохое настроение, оставшееся от разговора со страдающей мигренью и вечно всем недовольной женой. И подсознательное желание показать «этому убийце» — кто здесь хозяин. Скулы Вернона чуть порозовели, но именно это понимание помогло ему овладеть собой.

— Вас рекомендовали, как отличного специалиста. Хочется верить словам, но мы, как вы знаете, народ недоверчивый.

— Не стоит делить шкуру неубитого медведя, — негромко сказал человек. — Задание может быть не выполнено лишь в одном-единственном случае — если я умру раньше. Но это маловероятно. Рядом с ним нет людей моего класса. И здоровье у меня пока хорошее.

Говоря это, он вдруг поймал себя на мысли, что впервые в жизни ЗАРАНЕЕ ручается за результат. У него были свои правила в жизни, собственные приметы и суеверия, от которых он никогда не отступал. И первый раз в жизни холодок какого-то потустороннего страха шевельнулся внутри. Человеку вдруг захотелось встать и молча уйти.

Но он продолжал сидеть, разглядывая бронзовую чернильницу в виде застывшей с поднятой передней лапой собаки. Причиной того, что он остался, была вовсе не гордость. Это чувство, как и все прочие химеры, для настоящего специалиста — пустой звук. Эмоции — слишком большая роскошь и прямой путь в деревянную шкатулку. Просто человек точно знал, что сейчас в России специалистов его класса попросту нет.

— Ну, что ж, будем надеяться.

Секретарь сел за стол и, взяв перо, обмакнул его в собаку-чернильницу. Быстро что-то написал размашистым почерком и подал посетителю чек.

— Возьмите, пожалуйста. Мы будем ждать результатов.

И встал, показывая, что аудиенция окончена.

«Пожалуй, перед отъездом надо и этого денди замочить» — подумал неприметный посетитель.

И, хотя человек точно знал, что делать этого не станет, настроение неожиданно улучшилось. Не глядя, он положил чек в карман и вышел, ни на минуту не усомнившись, что там выписана вся сумма, запрошенная им за «работу». Обмана он заказчикам не прощал, отправляя их в вслед за теми, кого они и заказывали. И об этой его «особенности» хорошо было известно в определённых кругах.

Спускаясь по боковой лестнице, он вдруг, за одной из закрытых дверей, уловил краем уха звук клавесина, и усмехнулся. Для него всё это осталось в далёком, полузабытом прошлом. Балы с ослепительным блеском погон и позументов, прикрытые прозрачной кисеёю женские прелести, таинственный шорох кринолина в тихом парке, нежный аромат духов и первый поцелуй..

Всё кончилось неожиданно и страшно. Взбешённый папенька и роковой выстрел, лишение дворянского звания и смерть матушки, не перенёсшей позора. В приличных домах его не принимали, а там и родной братец имение с приличным банковским счётом к рукам прибрал. А он, человек без имени, оказавшись на самом дне, в окружёнии черни, не только выжил, но и снова выбрался наверх. Знания, полученные на русско-японской, пригодились. Именно благодаря им он получил имя Чейна[79].

Неприметный мотнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания, и сбежал по ступенькам вниз. Запахнул полы серой шинели, поданной горничной с чопорно поджатыми губами, он придавил её тяжёлым взглядом, и тёмной тенью выскользнул через боковую дверь.

Пока матрос, шевеля от умственного напряжения губами, читал его пропуск, Чейна смотрел на его, выпирающую из ворота форменки, бычью шею. Один тычок его худого пальца, и энергия ци перестанет поступать к мозгу, эта туша в чёрном бушлате рухнет на землю, чтобы никогда с неё больше не встать. Его до сих пор удивляло, как такое слабое существо, как человек, мог тысячелетиями выживать на этой суровой земле.