Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

— За что? — поинтересовался Лавр Георгиевич, взяв свою стопку.

— За революцию, конечно, — насмешливо блеснул очками Потапов.

— Да ну вас к чёрту, Пётр Николаевич! — буркнул Корнилов и, с отвращением посмотрев на свою стопку, опрокинул её в рот. — Нет, это чёрт знает что! Мне предлагают помогать большевикам. И кто? Генерал Потапов!

Стас молча выпил и вернул стопку на поднос. Пальцы подрагивали, его слегка знобило, а голова наливалась давящей на мозги тяжестью.

«Продуло капитально», — подумал он.

— Ну, полноте, уважаемый Лавр Георгиевич, давайте отринемся от лозунгов и поговорим, как профессионалы. Ну, в принципе, чем семинарист Джугашвили хуже адвоката Керенского? Кстати, не думаю, что покойного адвоката Ульянова вы уважали больше.

— Вот тут вы правы, — хмыкнул Корнилов. — Ничуть не больше! А вы что скажете, капитан?

Он повернулся к Стасу.

— Господи! Да что это с вами?

Сизов посмотрел на него мутным взглядом и ничком упал на пол.

Солнце хмуро проглядывало сквозь разрывы серых клочковатых облаков, несущихся со скоростью курьерского поезда. Нескончаемый поток верных ленинцев был остановлен, и угрюмо замершая толпа с обнажёнными головами застыла плотной массой. Строй вооружённых красногвардейцев отделяла её от стоявшего на подмостках деревянного гроба, где неподвижной маской застыло восковое лицо. Почётный караул, с посеревшими на холодном ветру небритыми скулами, треплющиеся ленточки алых бантов в петлицах и гнетущая тишина над разверстой пастью могилы.

— Товарищи! Мы, большевики, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии.

Сталин замолчал и окинул взглядом стоящих над гробом товарищей. Лица у всех были скорбными, но в глазах каждого едва заметно теплилось своё. У Каменева — взгляд обманутого ребёнка. Как же так, всё так хорошо начиналось, и вдруг?

— Нет ничего выше, — глуховато продолжал Сосо. — чем звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать все невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии.

Не переставая говорить, он мысленно просчитывал — от кого и что можно ожидать? Муранов спокоен, он всё понимает. Этот мешать не будет. Свердлов смотрит насторожённо — непрост, очень непрост, но, в принципе, предсказуем. Пятаков? Вот, Георгий в этой толпе, пожалуй, самый ненадёжный. Хоть и ругал его Ленин за склонность всё администрировать, но он честолюбив. Причём, самое плохое, что скрыто честолюбив. От этого стоит ждать сюрпризов.

— Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии большевиков. Клянёмся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!

Сталин замолчал и взмахнул рукой. Подхваченный руками гроб качнулся и медленно поплыл к распахнутому зеву выкопанной могилы. Крупская, прижав судорожно сжатый платочек к глазам, молча шагнула следом. Поцелуй в холодный лоб и, нарушая тишину, звонко застучали молотки, забивая крышку. Наскоро собранный оркестр нестройно заиграл «Интернационал». И заглушая его, почётный караул загрохотал салютом из винтовок.

Гроб с телом учителя стал медленно опускаться в могилу. Сосо первым шагнул вперед, зачерпнул ладонью горсть влажной земли и, силясь проглотить застрявший в горле комок, бросил на крышку гроба. Он любил Ильича, преклонялся перед его светлым, холодным умом. Вторым бросил землю Георгий Пятаков, остро блеснули в свете пасмурного весеннего дня стекла очков.

Эмоции еще бушевали в груди, но, независимо от этого, сразу включился по-змеиному холодный разум Сталина. Именно это сочетание свободного от эмоций аналитического ума с чутьем, которому позавидовал бы дикий зверь, и сделало его великим политиком, перед которым, истово его ненавидя, преклонялись даже такие политические величины, как Черчилль и Рузвельт.

Первым ощущением после пробуждения было то, что он лежит в лодке мягко качавшейся на волне. Пахло мятой, ромашкой и знакомым с детства запах аниса. Он отчётливо вспомнил, как бабушка поила его «каплями Датского короля» и, улыбаясь, рассказывала об отважном королевиче, прекрасной принцессе и волшебном эликсире любви.

Качка утихла и Стас разлепил ресницы. Перед глазам плыл зыбкий туман и возникшее в нём расплывчатое пятно никак не желало фокусироваться.

— По-моему, он очнулся, — как сквозь толстый слой ваты, донёсся чей-то знакомый голос.

Стас напряг глаза — пятно посопротивлялось для приличия и стало Всеволодом Исаевым.

— Нет, ты посмотри, — воскликнул он, пристально вглядываясь в Стаса. — Точно, очнулся! Чёрт возьми! Наташа!

— Не ори, — хотел сказать опер, каждый звук отдавался в голове, как в пустой часовне, но из горла вырвался какой-то непонятный звук — то ли сип, то ли хрип. Он закашлялся, содрогаясь всем телом.

— Попей, — мягкая тёплая рука легла на лоб. — И не говори ничего, тебе нельзя ещё разговаривать.

«Наташа», — всплыло в памяти.

— Ну, и напугал же ты нас, брат! — возбуждённо говорил Исаев. — Я уж, грешным делом, подумал, всё! Не отмахаешься от безносой!

В губы ткнулся холодный носик детской кружечки, кисловатая жидкость приятно смочила шершавый язык, освежила рот, потекла по пищеводу.

— Что? — хрипло прошептал он.

— Молчи, тебе нельзя, — Всеволод подмигнул, опасливо оглянувшись на отошедшую Наташу, спросил шёпотом. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

Сизов напряг память. Всплыло озабоченное лицо Сталина в белом докторском халате. Держа Стаса за запястье, он смотрел на часы, серьёзно покачивая головой. Нет, это, похоже, всё-таки бред. Как и разъярённое лицо Столыпина и какие-то непонятные вопли.

— Нет, — произнёс опер едва слышно. — Ничего не помню. А что со мной случилось?

— У тебя.

— Хватит, Всеволод! — неслышно возникнув рядом, строгим голосом остановила его Наташа. — Ты не видишь, что ли? Он же чуть живой.

— Неправда. — хотел возразить Стас, но мягкая лапа сна легла на веки, и он снова отключился.

Наташа, ни говоря ни слова, сделала страшные глаза и энергично махнула рукой, недвусмысленно приказывая Исаеву убираться. Тот с виноватым лицом поднялся и тихо пошёл к выходу.

— Что? — спросил его сидевший в гостиной Столыпин. — Что?!

— Жив, — быстро сказал Всеволод, поняв, какую подоплеку имеет вопрос. — Очнулся.

— Слава Богу! — размашисто перекрестился Пётр Аркадьевич. — Вы когда этих мордоворотов отсюда уберёте?

Жандарм подошёл к окну. Один из караульных лениво прогуливался по улице, второго не было видно, может, зашёл в подъезд. Караул был скрытым. Никому из прохожих и в голову бы не пришло — чем здесь заняты эти люди. И только, понаблюдав за ними какое-то время, можно было понять, что они не просто проходят мимо, а держат под наблюдением именно этот подъезд.

Исаев повернулся к Столыпину.

— Вы же понимаете, что это крайняя мера. Стоит убрать охрану — вас всех убьют мгновенно. Внешне это будет выглядеть, как покушение на вешателя Столыпина, а на самом деле вы — только прикрытие. Цель — Станислав. Чудо, что он, вообще, уцелел.

Глава 17. Этюд в чёрно-зелёных тонах

Задумчиво посасывая уже прогоревшую трубку, Сталин размышлял. Только что закончился тяжёлый разговор с товарищами. Как он и ожидал, Пятакова хватило ненадолго. На первом же заседании бюро он, воинственно поблескивая стеклами очков, обрушился на Сосо с градом обвинений.

— Ты уводишь в сторону генеральную линию партии, товарищ Сталин! Мы, что, для того столько боролись, столько вынесли, чтобы идти на соглашательство с нашими врагами?!

Любят эти болтуны риторические вопросы, хлебом их не корми. А Каменев с Зиновьевым сидели и молча смотрели — чья возьмёт. Один только Муранов высказался определённо.

— Нельзя бросаться такими обвинениями, товарищ Пятаков, — негромко сказал он. — Коба побольше твоего по тюрьмам и ссылкам помотался. И мы его намного лучше, чем тебя, знаем. Не понимаешь чего-то, спроси прямо. А ярлыки на товарищей навешивать — последнее дело.

— Да, Георгий Леонидович, — примирительно протянул Каменев. — Не стоит с обвинениями торопиться.

— Спасибо, товарищи, — негромко сказал Сталин, обстоятельно набивая трубку. — Но Георгий — проверенный товарищ. Раз у него есть сомнения в товарище Сталине, товарищ Сталин ответит. Говори, Георгий, конкретно говори, как большевик — с чем не согласен?

— Ты четырёх человек из боевой группы направил дом Столыпина охранять. Я хочу знать — почему большевик Сталин охраняет нашего явного врага?