Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - Джон Баддели

Несколько дней ушло на рекогносцировку; русские сделали вид, что строят новый мост выше Старого Ахульго, и внимание врага, таким образом, было отвлечено от настоящего объекта. Вечером 3 августа три роты были переброшены на другой берег у Чинката. Основа старого моста сохранилась, и скоро через реку была переброшена новая конструкция, достаточно прочная, чтобы выполнить свою задачу. 4 августа два батальона вместе с аварской и мехтулинской милицией перешли на левый берег, оттеснили мюридов и заняли позицию напротив Ахульго, который теперь был впервые полностью окружен. На заре по твердыне Шамиля было выпущено несколько снарядов, возвещая начало сражения.

Конец был теперь уже виден, хотя еще и не близок. На нижнем хребте напротив Нового Ахульго были установлены две горные пушки, которые до того со своей позиции не могли причинить врагу большого ущерба; новая батарея была возведена немного левее, и там было установлено четыре полевых орудия, привезенные из расщелины между Бетль и Ашилтой. Еще одна батарея, также с четырьмя полевыми пушками, была расположена так, чтобы нанести максимальный урон передовым укреплениям врага на Новом Ахульго. Однако самая важная работа заключалась в строительстве скрытой галереи от нижнего хребта до Нового Ахульго с двойной целью: уменьшить потери при проходе через открытый участок и позволить атакующим сконцентрировать свои силы на подходе к Новому Ахульго и начать атаку неожиданно для врага. Эта галерея, спроектированная и построенная в труднейших условиях двумя молодыми военными инженерами, прикрепленными к атакующим силам (графом Ниродом и еще одним инженером), была новым словом в военном искусстве и осталась уникальной. Она состояла из нескольких деревянных щитов, сделанных из тонких досок и накрепко скрепленных друг с другом. Эти щиты были подвешены на веревках почти перпендикулярно к утесу. Несколько балок поддерживали этот навес, при этом галерея была достаточно просторной, чтобы разместить отряд, охранявший строителей. В ночь на 20 июля галерея была частично разрушена, в результате смелой вылазки горцев, после чего веревки были заменены на цепи.

Так прошел месяц. За это время было убито или ранено не более 100 человек. Однако санитарные условия были очень плохими, и к середине августа армия опять уменьшилась до чуть более чем 6000 человек, а в батальонах было в среднем по 450 штыков. Но и положение Шамиля было отчаянным. Безопасным нельзя было назвать ни один уголок ущелья, за исключением пещер, где прятались женщины и дети. Воду можно было приносить только из реки, протекавшей далеко внизу, а там все пространство простреливалось русскими. Продовольствия катастрофически не хватало, почти не было топлива, воздух был заражен из-за множества трупов убитых или умерших от болезней. Августовское солнце нещадно палило, а русские батареи и днем и ночью обстреливали лагерь, и не было даже надежды на спасение.

Неудивительно, что Шамиль дрогнул. Старшина Чиркея уже предлагал свои услуги в качестве посредника, но Граббе сказал ему, что он будет говорить, только если Шамиль признает власть русского правительства и в доказательство своей лояльности отдаст своего сына Джамалуддина в качестве заложника. 27 июля начались переговоры, и на несколько часов батареи смолкли. Но буйный нрав имама еще не был укрощен, и его тон не был таков, «чтобы русский генерал стал слушать его». В начале августа Кибит-Магома предложил услуги посредника, но Граббе отклонил это предложение. 12 августа сам Шамиль послал своего представителя в штаб русских, и опять стрельба прекратилась на несколько часов. Однако скоро стало очевидно, что имам хотел только одного – выиграть время, чтобы починить укрепления, и 16 августа ему поставили ультиматум: если к ночи Шамиль не отправит к русским своего сына, утром начнется штурм. Атакующие колонны были уже готовы, а поскольку Джамалуддин не появился, Граббе дал сигнал к атаке. Как и прежде, в бой шли три колонны и в том же порядке, но вот результат был совсем другим. Когда по висячей галерее войска с правого фланга добрались до передовых постов противника, их встретило то же упорное сопротивление и тот же шквальный огонь. Тем не менее наступающие пострадали гораздо меньше, так как галерея обеспечивала им некоторое укрытие. Потери русских на этот момент составили 102 человека убитыми (включая 2 офицеров), 162 ранеными (6 офицеров) и 200 контужеными. Остальные были вымотаны до крайности, а позиции неприятеля оставались практически нетронутыми. Русским опять грозила катастрофа, но в последний момент им улыбнулась удача. Мюриды, которые на этот раз подвергались круговому обстрелу, пострадали гораздо больше, чем при первом штурме. Шамиль опять потерял нескольких своих самых храбрых и преданных сторонников. И среди них – Сурхая, отважного мюрида, который сыграл столь зловещую роль на переговорах с Клюгенау у источника Гимр и который в военных делах был правой рукой имама. Выжженная солнцем скала была усеяна телами погибших и раненых; выжившим приходилось заботиться еще и о горстке полуголодных женщин и детей. Дальнейшее сопротивление казалось бесполезным даже героическим защитникам крепости. Наконец Шамиль сдался и, подняв белый флаг, отослал своего сына Джамалуддина, мальчика 12 лет, в качестве заложника. Чего это стоило ему, можно лишь догадываться по тому упорству, с которым он вел переговоры о возвращении сына, который стал чужим и ему, и собственной стране и бесстрастно служил русскому царю. Какими бы ни были ошибки и преступления Шамиля, никто не может отрицать, что он был заботливым мужем и отцом.

Граббе согласился вести переговоры о сдаче Ахульго, и 18 августа генерал Пулло с маленькой свитой проследовал к скале и провел беседу с Шамилем, чьи условия – он хотел продолжать жить в горах, а Джамалуддин должен был вернуться в Чиркей – были неприемлемы. Пулло вернулся в штаб, и переговоры продолжались еще три дня. Вскоре стало ясно, что Шамиль передумал сдаваться, и 21 августа штурм был возобновлен. В третий раз русские попытались войти в Новый Ахульго, и в третий раз им это не удалось. Мюриды защищались, как всегда, упорно, и, когда наступила ночь, их позиции остались нетронутыми. Однако на следующее утро, 22 августа, когда штурм возобновился, солдаты, к своему удивлению, не встретили никакого сопротивления. Передовые рубежи обороны, столь долго защищаемые, были пусты, и скоро русские заняли большую часть Нового Ахульго. В деревне они обнаружили всего нескольких жителей, которые остались там, в то время как остальные попытались пройти через ущелье. «Началась отчаянная схватка, – пишет Милютин, – даже женщины отчаянно защищались и невооруженными бросались на русские штыки». Тем временем русские подтянули две горные пушки и нацелили их на Старый Ахульго, куда еще не успели дойти беглецы из Нового Ахульго. Они все еще карабкались на противоположную скалу или даже еще спускались по узким и опасным тропам к деревянному мосту, который, хотя и был расположен далеко внизу, все равно находился на высоте 80 футов над горным потоком. Русские на верхнем плато бросились в погоню, и в это же время колонна Тарасевича продвигалась вперед по плоскому участку. Русские карабкались на скалы, затем взяли мост и добрались до Старого Ахульго прежде, чем гарнизон понял, что враг уже на его территории. Осознав это, защитники начали стрелять, но было слишком поздно. Торжествующие русские заняли крепость и западную часть утеса, которая, если бы мост был вовремя уничтожен, могла еще продержаться какое-то время, хотя и не долго. За два дня боев русские потеряли 150 человек убитыми (6 офицеров) и 494 человека – ранеными и контужеными (15 офицеров). Наконец-то Ахульго был взят. Но бои продолжались еще целую неделю, и сопровождались они обычными ужасами Кавказской войны. «Каждую саклю, каждую пещеру приходилось брать с оружием в руках. Горцы, хотя поражение было уже неизбежно, отказывались сдаваться и яростно защищались – женщины и дети с кинжалами и камнями в руках бросались на штыки или в отчаянии прыгали вниз с утесов, что означало верную смерть[102]. Трудно представить себе все эпизоды этой ужасной, фанатичной борьбы; матери сами убивали детей, только бы они не попали в руки русских. Целые семьи погибали под руинами собственных домов.

Некоторые мюриды, измученные ранами, тем не менее старались отдать свою жизнь подороже. Делая вид, что готовы сложить оружие, они предательски убивали тех, кто хотел взять это оружие. Именно так погиб Тарасевич. Очень трудно было выманить врагов из убежищ в скалах, нависавших над Койсу. Для этого было необходимо спустить солдат на веревках. Не менее тяжелым испытанием для солдат было дышать миазмами, испускаемыми многочисленными трупами. В ущелье между двумя аулами Ахульго людей приходилось менять каждые несколько часов. Там насчитали более тысячи трупов, много тел было унесено течением реки. Было взято 900 пленных, в основном женщин, детей и стариков, и даже они, несмотря на истощение и раны, не могли удержаться от отчаянных поступков. Некоторые, собрав последние силы, выхватывали штыки у своих стражей и бросались на них, предпочитая смерть позорному плену. Эти вспышки ярости резко контрастировали со стоическим героизмом других мюридов. Плач и крики детей, физические страдания раненых и больных довершали ужасную картину». К 29 августа в Ахульго не осталось ни одного горца.