Клятва королевы - К. У. Гортнер

Я скрыла улыбку. После стычки в Тордесильясе в наших супружеских отношениях произошли некоторые перемены. Хоть муж и был тогда со мной слишком резок, действуя напоказ, он понял, что я готова сама облачиться в доспехи и взяться за меч, чтобы защитить свой трон, даже ценой жизни, если возникнет такая необходимость. В итоге это лишь распалило его необузданную страсть, с которой он принял меня в спальне. Что интереснее, он стал соглашаться со мной в моменты, подобные нынешнему, оставляя окончательное решение за мной и считая, что в военных вопросах я разбираюсь не хуже любого мужчины.

— Риму это не понравится, — осторожно сказала я. — Его святейшеству еще предстоит выдать соизволение, которое требуется Альфонсо, чтобы жениться на Иоанне ла Бельтранехе, но, если мы конфискуем сокровища Церкви, он может внезапно счесть нужным именно так и поступить.

Кардинал Мендоса кивнул:

— Возможно, но его святейшеству будет дан совет, что победа ваших величеств — в его же интересах, ибо в последующие годы вы станете благочестивыми и щедрыми поборниками веры.

Намек кардинала был ясен, хотя, стремясь заполучить новый источник средств, Фернандо его не заметил.

— Да, — ответил мой муж. — Так и сделаем. Изложите ваш совет в письменном виде.

Он испытующе взглянул на меня:

— Изабелла, что скажешь? Нам нужны пушки, порох, современное снаряжение. Мы можем купить их у Германии и Италии, но они потребуют плату вперед. Это единственная наша надежда.

Я знала, что это правда, но все же идея была мне не по душе. Не хотелось навлекать на себя подобный долг перед Церковью, ведь сколь бы старательно мы не исполнили свою сторону сделки, в ней имелся скрытый интерес. Но без свежих ресурсов можно считать, что нас уже свергли с трона. Мы могли и дальше изводить португальцев, чем и занимались после отступления, — перерезали дороги и предавали огню окружающие сельскохозяйственные угодья, чтобы им нечем было поживиться, а также держали их взаперти в Саморе, Торо и нескольких городах в Эстремадуре, которые им удалось захватить. Но изгнать их не могли. Они размножались, словно паразиты, распространяли свое влияние подобно заразе. В конце концов народ устанет сопротивляться и примет их, возможно даже с радостью, если они пообещают достаточно взамен.

А если это случится, победа окажется на стороне Альфонсо и ла Бельтранехи. И уж они позаботятся, чтобы меня и Фернандо взяли в плен или убили, а затем захватят наш трон.

Я неохотно кивнула:

— Пусть будет так. Но лишь на следующих условиях: мы возвращаем все, что одолжим, в течение трех лет. И каждое отчеканенное нами мараведи должно быть использовано в военных целях. Ничто не пойдет в личный кошелек.

Мендоса наклонил голову в знак согласия. Фернандо целеустремленно поднялся и, склонившись ко мне, прошептал:

— На этот раз обещаю, что сотру сукиных сынов с лица земли.

Он знал, что говорил, — слишком глубоки были его позор и гнев. Фернандо Арагонский ни разу еще не оказывался в положении просителя, и теперь он с головой погрузился в снабжение армии, подсчитывал имеющиеся запасы, надзирал за закупками оружия, отслеживал прибывающие поставки и обеспечивал безопасный транспорт от портов до наших базовых лагерей.

В свою очередь, я занялась вопросами продовольствия, набором солдат и их обучением. Я заключила соглашения с грандами и даже послала Карденаса к мавританскому халифу в Гранаде, с которым подписала договор, пообещав маврам свободу в пределах их королевства и личное заглаживание любых обид, если в их границы вторгнутся гранды из Андалусии. В обмен халиф прислал четыре тысячи лучших лучников, каждый из которых мог выпустить почти без остановки сто стрел, сидя в седле.

Долгие часы тяжкого труда нисколько меня не тяготили; как и Фернандо, я была вне себя от нанесенных нам оскорблений. От давней привязанности к Иоанне ла Бельтранехе не осталось и следа — все стерли бурные месяцы, в течение которых мы с Фернандо посвящали каждую минуту защите того, что она столь бессердечно предложила Альфонсо.

Исабель я не видела уже долгое время, хотя постоянно переписывалась с Беатрис. Я не читала, не вышивала и не предавалась прочим женским занятиям, которыми прежде наслаждалась. Помня о попытках Диего Вильены разрушить замок Аревало, я съездила туда ненадолго, привезла новую стражу. Обитатели замка, обреченные на замкнутое существование, почти ничего не знали о происходящих за стенами волнениях, если не считать нехватки припасов, что длилась круглый год. Мать вела себя так, словно мы виделись на прошлой неделе, а потом вообще позабыла обо мне, вновь погрузившись в свой навязчивый бред. Донья Клара постарела и ходила с трудом, но все же отказалась от моего предложения уйти на покой, настояла, что умрет на ногах, как всегда служа моей матери. Не сомневаясь, что так оно и будет, я тем не менее наняла нескольких женщин из селения для домашних работ. Я таила надежду, что, возможно, пришло время привезти мать во дворец, где она исполняла бы роль вдовствующей королевы, а я могла бы лучше о ней заботиться, но во время своего тягостного визита поняла, что публичная жизнь не для нее. Я не могла рисковать; нельзя допустить, чтобы кто-либо сказал, будто на моем роду лежит пятно безумия, и поставил под угрозу замужество моей дочери. Хотя слухи все равно наверняка бы разошлись, никто не сможет лично их засвидетельствовать. Матери было суждено оставаться в Аревало до смерти, забытой всеми, и я уехала из замка с неодолимым чувством вины, зная, что обрекла самого близкого мне человека на жизнь вдали от всех — ради нее и будущего Кастилии.

Рождество прошло спокойно. Зима приостановила военный конфликт, и, пока Фернандо, пользуясь затишьем, отправился в Валенсию забрать фалангу присланных из Арагона солдат, я наконец встретилась с Исабель в Сеговии. В свои неполные пять лет она выглядела удивительно красивой — с густыми золотистыми волосами и бирюзово-зелеными глазами, столь похожими на глаза моей матери. Я куталась в меха и радовалась зимним прогулкам по садам алькасара вместе с Беатрис, пока Исабель семенила рядом, зачарованная магией снега. Какое-то время я делала вид, будто в мире меня ничего больше не заботит, кроме как зажжены камины или нет.

Но наступил Новый год, и еще до того, как растаял снег, Фернандо уехал с вновь снаряженным войском. К нашей кавалерии присоединились свирепые мавры на низкорослых лошадках, на запряженных волами повозках везли германские пушки и итальянский порох, а позади ощетинившейся железом и клинками процессии, словно неуклюжие гиганты, катились масляные осадные машины и катапульты.

Я опять перебралась в Тордесильяс и вновь получала известия от курьеров и жила в ожидании почты.

Война началась многообещающе. Португальцы за прошедшие месяцы расслабились и разжирели на добыче из разграбленных городов, и Фернандо, проявив чудеса отваги, быстро захватил Самору. Альфонсо внезапно перешел в наступление из соседнего Торо с целью отвлечь нас, в то время как его предприимчивый сын сумел пробраться мимо наших пограничных патрулей. Он прибыл с подкреплением из Португалии, во что я не могла поверить. Армия, на создание которой мы потратили восемь тяжких месяцев, оказалась в меньшинстве, окруженная со всех сторон океаном врагов.

Фернандо поспешно отступил за прочные средневековые стены Саморы. Я немедленно послала резервные отряды, чтобы изнурить португальцев и вынудить их отойти в Торо, надеясь таким образом обеспечить Фернандо возможность первого залпа. Однако после трех недель перестрелок и обмена ругательствами через стены стало ясно: возможно, Альфонсо, оказавшись в ловушке в Торо, посреди невыносимого холода, ничего не приобрел, но и мы мало что получили. Остатки золота, одолженного у Церкви, быстро шли на убыль, и Фернандо, застрявший в Саморе, где после предыдущей португальской оккупации не осталось ничего съестного, начал испытывать нужду. Связь между нами стала почти невозможной, но одному или двум курьерам все же удалось до меня добраться.

«Возможно, нам придется есть лошадей, — писал он, — если в ближайшее время не наступит перелом».

На этот раз я знала, что, прежде чем сдаться, он именно так и поступит. Я приказала захватить или уничтожить каждый замок в пределах ста миль от Саморы и Торо. Затем поставила гарнизоны на всех перекрестках, лишая португальцев любых путей к бегству, кроме одного, которым они изначально пришли. Я также издала указы, в которых угрожала повесить всякого мужчину, женщину или ребенка, простолюдина или гранда, который осмелится предложить захватчикам хотя бы хлебную корку.

Ночью, когда начали угасать свечи, а мои пальцы устали от написания посланий вельможам, петиций в города и объявлений для народа, не допускавших и мысли о компромиссе с португальцами, я пошла в часовню и встала на колени перед алтарем. Я ни о чем не молилась, не просила, не обещала. Просто закрыла глаза и вслушивалась в окружавшую меня глубокую тишину.