Клятва королевы - К. У. Гортнер

И я ждала неделю за неделей, пока влажный июнь сменялся знойным июлем. Мне постоянно докладывали о происходящем курьеры, носившиеся в лагерь Фернандо и обратно; от них я узнала, что Альфонсо трусливо окопался за непреодолимыми стенами Саморы, отказался выйти и сразиться, хотя Фернандо вызывал его на поединок. Солдатам пришлось организовать осаду, копать траншеи и травить колодцы, пока припасы не подошли к концу и наступление, в которое мы вложили столько надежд, средств и сил, не начало разваливаться.

— Дай нам победу, — молилась я. — Дай нам восторжествовать. Ты забрал у меня дитя, так подари хоть это.

Я до сих пор не понимала, что попытка договориться с Всемогущим лишь разжигает Его недовольство.

Двадцать второго июля, когда я расхаживала по комнате в замке Тордесильяс, прибыл гонец с письмом, написанным почерком, которого я сперва не узнала. Я в ужасе прочитала его, взглянула на изнуренного гонца и твердым как камень голосом сказала:

— Возвращайся и скажи ему, что я запрещаю. Ни одна башня в Кастилии не должна попасть в их руки.

— Majestad, — съежившись, ответил курьер, — слишком поздно. Португальцы захватили Торо и отрезали снабжение нашего войска. Солдатам не хватает свежей воды и еды. У людей начался понос, пошли разговоры о том, чтобы отказаться от борьбы и перейти на сторону португальцев. Король приказал отступать, прежде чем солдаты начнут дезертировать. Они уже на пути сюда.

Клочки разорванного письма полетели на пол.

— Принесите мою шляпу! — крикнула я. — И оседлайте коня!

Снаружи стояла такая жара, что казалось, где-то рядом поселился изрыгающий адское пламя демон. Задыхаясь, я проехала через подъемный мост, по круто уходившей вниз дороге, мимо деревушки, по дамбе через реку, а затем выехала на пышущую жаром равнину. Там приказала поставить навес и принести складной стул и стол, после чего стала ждать, слушая лишь тяжелое дыхание Канелы, что стоял возле моих секретарей и Инес. Кубок с водой оставался нетронутым на столе. Шли часы. Когда на равнину опустились фиолетовые сумерки, я наконец увидела на окрашенном алым заревом горизонте силуэты измученных бредущих людей.

Я села на Канелу, подняла руку — знак, что мне не требуется ничье общество, — и выехала навстречу возвращающемуся войску. Во главе его ехал Фернандо с адмиралом; лица их были измождены, с носа слезала обожженная солнцем кожа, грязные волосы спутались. Их доспехи лязгали в корзинах на боках уставших, покрытых пеной лошадей.

Больше всего меня разгневал именно этот звук — лязг сброшенных доспехов, не запятнанных кровью врага.

Заметив меня, Фернандо удивленно поднял взгляд, затем пришпорил коня и устремился вперед, словно пытаясь оказаться как можно дальше от солдат, которые не были изначально убеждены в успехе нашего предприятия и тем самым обрекли нас на поражение еще до того, как мы успели ранить хотя бы одного португальца.

— Изабелла, — запинаясь, начал он, — у меня… у нас не было выбора. Они не оставили бы город; они спрятались за крепостными валами Саморы и осыпали нас стрелами, камнями и собственными отбросами.

Голос его дрожал от унижения:

— Альфонсо смеялся надо мной, стоял на стене, смеялся и издевался! Говорил, что у себя в уборной он лучший король, чем я в Кастилии. Он отказался от предложенного мной поединка, заявил, что предпочитает подождать, пока все мы медленно не умрем, словно мухи на дерьме.

Я не сводила с него взгляда, пытаясь призвать сочувствие, жалость, какое-нибудь чувство из того склепа, где прежде находилось мое сердце. В конце концов я холодно сказала:

— Тебе не следовало возвращаться, пока в его руках находится хотя бы одна башня Кастилии.

Глаза его сузились.

— Что мне оставалось делать? У нас нет осадных машин, нет пушек, нет пороха, и ты это знаешь. Мы оказались прискорбно неготовыми с самого начала.

— Все это не имеет значения. — Я ударила в грудь кулаком. — Бог на нашей стороне; именно наше дело правое, а не тех, кто пришел похитить то, что ему не принадлежит. Как мог Альфонсо Португальский лишить тебя отваги, поднимающей людей на бой, — с нашей верой и такой армией?

Он вздрогнул, и голос его стал тверже:

— Изабелла, предупреждаю тебя — хватит. Тебя там не было, и тебе не понять.

Но я уже его не слушала. Казалось, все страхи и унижения моего детства собрались воедино в этот невообразимый момент, когда мой муж, прославленный воин Арагона, поджал хвост и бежал от врага, единственной целью которого было отобрать у нас трон.

— Можешь считать, что я ничего не понимаю, — сказала я. — Многим мужчинам кажется, будто женщины не разбираются в войне, поскольку мы не воюем на поле боя. Но никто не рисковал больше, чем я, ибо я полагалась на моего мужа и короля, которого люблю больше всех на свете. — Голос мой сорвался. — Я рисковала своим сердцем ради добра наших королевств, зная, что, если мы проиграем, я тоже могу всего лишиться!

Слова мои эхом отдавались по молчаливой равнине. Наше войско не двигалось с места — протянувшиеся на мили тысячи незнакомых мне лиц. Фернандо продолжал неподвижно сидеть на коне, и лицо его походило на застывшую маску.

— Если бы ты сокрушил стены Саморы, — добавила я, — как наверняка и поступил бы, обладай моей силой воли, Португалия и ее монарх были бы изгнаны из нашего королевства и мы не оказались бы здесь в этот позорный час.

Он хлопнул ладонью по седлу, и его конь взрыл копытом землю.

— Не могу поверить. После всего, что нам пришлось вытерпеть, ты жалеешь, что мы вернулись целыми и невредимыми? Пусть мы не выиграли сражение, но и не проиграли.

— Да? — возразила я. — Может, ты и считаешь, что в поражении есть слава, но меня удовлетворит лишь победа.

Произнеся эти слова, я поняла, что зашла слишком далеко. Лицо его помрачнело.

— Что ж, — тихо проговорил он, — в таком случае, боюсь, нам предстоит тяжелая задача, ибо тебя не удовлетворят усилия никого из простых смертных.

Гнев мой вдруг прошел, и я увидела перед собой реальность — наше войско, оборванное и потрепанное, но, как и пытался сказать мне муж, не потерявшее ни одного солдата, самого Фернандо, живого, а не лежащего мертвым или раненым под грудой трупов. Он приподнялся в седле, и я увидела принца, которого избрала за его упорство и который снова и снова сражался за свое королевство. Передо мной был король, принявший невероятное решение сегодня, чтобы избавить нас от катастрофы завтра, — и мой муж, ради любви ко мне и моему королевству отправившийся на войну против наших врагов, готовый, если потребуется, умереть во благо Кастилии.

Передо мной с тошнотворной ясностью открывался вид на равнину. Я впервые увидела усталого адмирала, что в замешательстве смотрел на меня со своего коня, и отважных солдат, измученных поносом, голодом и зноем, во взгляде которых читалась душераздирающая смесь благоговейного страха и крушения всех надежд. Я была их королевой, но, вместо того чтобы выразить благодарность за то, что они остались в живых, обругала их за то, что отказались пожертвовать собой.

Мне захотелось спрятаться от их взгляда. Неужели Фернандо прав? Меня никогда не удовлетворят ничьи усилия, и прежде всего мои собственные?

— Прости меня, — прошептала я, заставив себя посмотреть в глаза Фернандо и ожидая увидеть в них отстраненность и нежелание быть рядом со мной, возможно навсегда.

Я раскритиковала его перед солдатами — худшее оскорбление, которое можно нанести командиру, — и он был в полном праве разозлиться. Но он лишь неохотно кивнул, словно слишком хорошо понимал причину моего гнева.

— Просить прощения не за что, — ответил он. — Проявим же отныне смирение перед Ним, перед кем слабы даже самые могущественные, и, возможно, в час нужды Он одарит нас своей милостью.

У меня перехватило дыхание. Мне нечего было сказать, и ничто не могло стереть столь бездумно брошенные мною слова. Я развернула Канелу, и мы с Фернандо поехали к замку вместе с маршировавшим позади войском.

В Вальядолиде мы созвали заседание кортесов, где я выступила со страстным призывом о помощи. На кастильскую землю вступила иноземная армия, и она намеревалась нас уничтожить. Однако представители городов, истощенных прошлыми пожертвованиями, проголосовали против выделения нам новых средств. Как сказал кардинал Мендоса, когда мы устало сидели за столом совета, нам осталось уповать лишь на Церковь. Если я потребую от церковных властей пожертвовать половину их золота и серебра на защиту королевства, мы сможем переплавить их в необходимые нам деньги. В противном случае у нас не оставалось иного выбора, кроме как идти на переговоры с Альфонсо и Вильеной.

— Ни в коем случае, — сказал Фернандо, взглянув на меня. — Ты ведь говорила — ни одной башни? Мы не можем оставить им ни одной башни.